Запрещенная в советскую эпоху ядовитая сатира на «быт и нравы» «новых людей» – социалистов, полемизирующих с «Отцами и детьми» Тургенева и «Что делать?» Чернышевского.
Книга, публикация которой вызвала в России оглушительный скандал – ведь в «антигероях» читатели узнавали реальных людей.
Социалистическая община глазами человека, не воспринимающего ее убеждений и сурово анализирующего ее образ жизни, – что может быть интереснее?..
Я не мстителен, больше по недосугу и по эгоизму.
Порочных детей более жаль, чем тех, которые нас не огорчают.
Все жалки, друг мой, все, кто живет живою душой: так суждено.
Маленькая ссора часто то же самое, что гроза, после нее воздух чище и солнце светит ярче.
Продолжительное кривлянье имеет два роковые исхода: для людей искренно заблуждающихся оно грозит потерей смысла и способности различать добро от зла в теории, а для других - потерей совести.
Мир порождает преуспевание,
От преуспевания происходит богатство,
От богатства – гордость и сладострастие,
От гордости – ссоры без конца;
Ссоры – война торопится…
Война порождает бедность,
Бедность – смирение,
Смирение возвращает мир…
Так человеческое превращение готово! Климент МароЛесков прекрасен, могучий русский язык очарователен, читать одно удовольствие!
Первая часть книги мне показалась немного скучноватой, но потом все приобрело смысл, все местами бессмысленное повествование начала книги запестрело иными красками.
Издательство и редакторы 1994 г описывают роман как "забытый", не тут то было, советская цензура не дремлет.
Повествование начинается с героя Висленева Иосифа Платоновича, давно я не видела таких персонажей, как Николай Лесков замечателен в описании его трансформации, от начинающего нигилиста до шута. Я смеялась порой в голос от его уверток, решений в экстренных ситуациях, жалких оправданий, ну очень комично получился.
Я бы остановилась вкратце еще на тронувших меня героях.
Александра Синтянина, во истину олицетворение матери, в юношеском возрасте принять такое серьезное решение, положить свою судьбу во имя незнакомых людей, это поступок достоин только революционерки в хорошим смысле слова, вся модная нигилистическая молодежь ей в подметки не годится. С годами она только больше набирается ума, ее суждения приятны для меня: я безмерно самолюбива, но я прозаична; я люблю тишь и согласие, и в них моя поэзия. Что мне в поэте, который приходит домой брюзжать да дуться, или на что мне годен герой, которому я нужна как забава, который черпает силу в своих, мне чуждых, борениях? Нет, - добавила она, - нет; я простая, мирная женщина; дома немножко деспотка: я не хочу удивлять, но только уж если ты, милый друг мой, если ты выбрал меня, потому что я тебе нужна, потому что тебе не благо одному без меня, так (Александра Ивановна, улыбаясь, показала к своим ногам), так ты вот пожалуй сюда; вот здесь ищи поэзию и силы, у меня, а не где-нибудь и не в чем-нибудь другом, и тогда у нас будет поэзия без поэта и героизм без Александра Македонского.Андрей Подозеров - честь, достоинство, правдолюбец романа, воплощение "светлой" стороны романа, но к сожалению, я таких героев чистых, пречистых не люблю и в жизни очень сложно им приходится и их родным. Да и не верю я в таких уже) - Не знаю, но знаю, что меня замарать никто не может, если я сам себя не мараю. Притом же, если для чьего-нибудь счастья нужно, чтобы мы отступились от этого человека, то неужто тут еще есть над чем раздумывать? Я не могу быть спокоен, если я знаю, что кого-нибудь стесняю собою, и удалился от жены, желая покоя своей совести.Лариса Висленева - барби, ужас на ножках, женщина, считающая, что если ей дана красота, значит ничего больше не нужно для жизни. Методы дрессировки мужчин также примитивны. Майорша о Ларисе: " Ах, оставь, пожалуйста: какая ты простая и какое с тобою простое обращение возможно, когда к тебе на козе не подъедешь: утром спит, в полдень не в духе, вечером нервы расстроены."Глафира Бодросина, даже не знаю как охарактеризовать это "янтарь", житейски умна, расчетлива, умеет использовать свои "ресурсы" :) Все планы полетели прахом, на то и имеем дело с русской классикой.
Хочу резюмировать диалогом Глафиры и Жозефа:
- А как вы думаете: до чего мы дойдем?
- Да что же, - продолжал рассуждать Висленев, - мы прежде все отвергали и тогда нас звали нигилистами, теперь за все хватаемся и надо всем сами смеемся... и... черт знает, как нас назвать?
Бодростина глядела на него молча и по лицу ее бегала улыбка.
- Право, - продолжал Висленев, - ведь это все выходит какое-то поголовное шарлатанство всем: и безверием, и верой, и материей, и духом. Да что же такое мы сами? Нет. Я вас спрашиваю: что же мы? Всякая сволочь имеет себе название, а мы... мы какие-то темные силы, из которых неведомо что выйдет.
- Вы делаете открытие, - уронила Глафира.
- Да что же-с? Я говорю истину.
- И я с вами не спорю.
- Все этак друг с другом... на ножах, и во всем без удержа... разойдемся и в конце друг друга перережем, что ли?
– Да, да, нелегко разобрать, куда мы подвигаемся, идучи этак на ножах, которыми кому-то все путное в клочья хочется порезать; но одно только покуда во всем этом ясно: все это пролог чего-то большого, что неотразимо должно наступить.
… женщины учителей не любят, и… кто развивает женщину, тот работает на других, тот готовит ее другому;
... никто и не делает так легкомысленно самых опрометчивых глупостей, как умные люди.
Синтянина:
- Да, но вы, конечно, знаете, что встарь с новым человеком заговаривали о погоде, а нынче начинают речь с направлений. Это прием новый, хотя, может быть, и не самый лучший: это ведет к риску сразу потерять всякий интерес для новых знакомых.Идет, видите ли, экзамен, ребятишек в приходское училище принимают и предстоит, видите, этакая морда, обрубок мальчуган Савоська, которого на каникулах приготовил медицинский студент Чертов.
- Гм! Фамилия недурна!
- Да, и с направлением, понимаете?
- Понимаю.
- Ну слушайте же, - и Меридианов, кряхтя и щурясь, зачитал скверным глухим баском.
- Читать умеешь? - вопросил Савоську лопоухий педагог.
- Ну-ка-ся, - отвечал с презрением бойкий малец.
- И писать обучен?
- Эвося! - еще смелее ответил Савоська.
- А Закон Божий знаешь? - ветрел поп.
- Да коего лиха там знать-то! - гордо, презрительно, гневно, закинув вверх голову, рыкнул мальчуган, в воображении которого в это время мелькнуло насмешливое, иронически-честно-злобное лицо приготовлявшего его студента Чертова"Синтянина и Подозеров:
- Вы ошибаетесь: вы ее любите, но не знаете, и не смущайтесь этим: вы в этом случае далеко не исключение, большая часть людей любит, не зная, за что любит, и это, слава Богу, потому, что если начать разбирать, то поистине некого было бы и любить.
- Сделайте исключение хоть для героя или для поэта.
- Бог с ними - ни для кого; к тому же, я терпеть не могу поэтов и героев: первые очень прозаичны, докучают самолюбием и во всем помнят одних себя, а вторые... они совсем не для женщин.
- Вы, однако же, не самолюбивы.
- Напротив: я безмерно самолюбива, но я прозаична; я люблю тишь и согласие, и в них моя поэзия. Что мне в поэте, который приходит домой брюзжать да дуться, или на что мне годен герой, которому я нужна как забава, который черпает силу в своих, мне чуждых, борениях? Нет, - добавила она, - нет; я простая, мирная женщина; дома немножко деспотка: я не хочу удивлять, но только уж если ты, милый друг мой, если ты выбрал меня, потому что я тебе нужна, потому что тебе не благо одному без меня, так (Александра Ивановна, улыбаясь, показала к своим ногам), так ты вот пожалуй сюда; вот здесь ищи поэзию и силы, у меня, а не где-нибудь и не в чем-нибудь другом, и тогда у нас будет поэзия без поэта и героизм без Александра Македонского.Мир порождает преуспевание,
От преуспевания происходит богатство,
От богатства – гордость и сладострастие,
От гордости – ссоры без конца;
Ссоры – война торопится…
Война порождает бедность,
Бедность – смирение,
Смирение возвращает мир…
Так человеческое превращение готово! (франц.) Климент Маро- Ты бриллиант самых совершеннейших граней! Бодростина, смеясь, покачала отрицательно головой.
- Что? Разве не бриллиант?
- Я-н-т-а-р-ь! - шепнула она, оглядываясь и слегка надвигая брови над улыбающимся лицом.
- Почему же не бриллиант, почему янтарь? - шептал, выглядывая из вагона, развеселившийся Горданов.
- Потому что в янтаре есть свое постоянное электричество, меж тем как бриллиант, чтобы блеснуть, нуждается в свете...- Отчего же погибель? - отозвался майор, - мало ли людей бывают несчастливы в браке, но находят свое счастие за браком.
- Да, вот это что! - вспылила Катериан Астафьевна, - так, по-твоему, что такое брак? Вздор, форма, фить - и ничего более.
- Брак?.. нынче это для многих женщин средство переменять мужей и не слыть нигилисткой. - А как вы думаете: до чего мы дойдем?
- Да что же, - продолжал рассуждать Висленев, - мы прежде все отвергали и тогда нас звали нигилистами, теперь за все хватаемся и надо всем сами смеемся... и... черт знает, как нас назвать?
Бодростина глядела на него молча и по лицу ее бегала улыбка.
- Право, - продолжал Висленев, - ведь это все выходит какое-то поголовное шарлатанство всем: и безверием, и верой, и материей, и духом. Да что же такое мы сами? Нет. Я вас спрашиваю: что же мы? Всякая сволочь имеет себе название, а мы... мы какие-то темные силы, из которых неведомо что выйдет.
- Вы делаете открытие, - уронила Глафира.
- Да что же-с? Я говорю истину.
- И я с вами не спорю.
- Все этак друг с другом... на ножах, и во всем без удержа... разойдемся и в конце друг друга перережем, что ли?Про Ларису:
- Ах, оставь, пожалуйста: какая ты простая и какое с тобою простое обращение возможно, когда к тебе на козе не подъедешь: утром спит, в полдень не в духе, вечером нервы расстроены.Глафира и Висленев:
- Вы скажетесь больным, сляжете в постель и обвяжете голову.
- Да; вот разве в самом деле так, обвязать голову, это отлично.
- А то можете и обриться.
- Какая мысль! Это еще лучше! Я именно лучше обреюсь и слягу, а вы напишите сестре, что я болен. Только какую бы мне изобресть болезнь?
- Да не все ли равно: ну хоть геморрой.
- Геморрой?
Висленев сделал гримасу.
- Нет, - сказал он, - мне гораздо более нравятся нервы.
- Геморрой, геморрой, вы потому и обреетесь от головной боли;
- Ну, пожалуй.Подозеров о себе:
- Счастливый человек и редкий: вам всегда хорошо. (Синтянина)
- Да, почти всегда: я занят, работаю, ем в поте лица хлеб мой, а работа - превосходный врач.
...
- Я всегда был свободен, - поспешно ответил Подозеров, и тотчас добавил: - Если я искал развода, то делал это для спокойствия Лары, но отнюдь не для себя.
...
- Не знаю, но знаю, что меня замарать никто не может, если я сам себя не мараю. Притом же, если для чьего-нибудь счастья нужно, чтобы мы отступились от этого человека, то неужто тут еще есть над чем раздумывать? Я не могу быть спокоен, если я знаю, что кого-нибудь стесняю собою, и удалился от жены, желая покоя своей совести.
Легкомысленность, составляющая недостаток человека, пока он вредит ею только самому себе, становится тяжким преступлением, когда за неё страдают другие.