всё-таки мужик, который стесняется меня лишний раз потрогать, довольно неудобен в эксплуатации
Не переживай. Подумаешь, совесть проснулась у человека. Бывает с лучшими из нас.
Приметы, как и страхи, тоже бывают женскими, то есть, выдуманными от общей бестолковости.
У нас опять еда закончилась. Мы ее что, едим что ли...
— Ой, как у вас всё сложно, — сетует матушка, пригибаясь. — У меня уже простуда прошла, а вы всё отношения выясняете.
— Лиза, ты столько для меня делаешь, что мне уже страшно, — говорит он наконец, но по лицу-то видно, что ни черта ему не страшно, вон, сияет весь. — Может, посоветуешь, во что я могу облечь свою благодарность? А то, боюсь, как бы не захлебнуться.
Вообще, мужчина у плиты, да ещё в фартучке — это ужасно эротично. Во всяком случае, мне никакого другого афродизиака не надо.
— Лизонька, — выдыхает он наконец, — если бы у меня только были слова! Я знаю столько слов, столько томов прочёл на двух языках, а сказать о своём счастье ничего не могу… — он снова поворачивается (уже все одеяла узлом завязал) и утыкается лбом мне в висок. — Может, если я как следует подумаю, ты услышишь? Ты ведь всегда чувствуешь меня.
Начинаю собирать библиотеку по беременности на раннем сроке — какие пить гормоны, чтобы на людей не бросаться, какие делать дыхательные упражнения, чтобы не откусить голову мужу.
Они на самом деле не думают того, что говорят, они просто так друг друга поддерживают. Можно сказать «ты сегодня хорошо выглядишь», а можно «у тебя муж сволочь», и это будет значить одно и то же.
Они снова на меня воззряются, как конгресс стоматологов на особо лихо закрученный зубной корень.
Впрочем, из всех нас неудобно было только Азамату, который предпочёл бы к приходу гостей в доме прибраться. Ну да ничего, пускай привыкает. Я и порядок — вещи плохо совместимые в одном доме.
Если я какому духовнику во сне являюсь, то и тон выберу грозный, чтобы он мои слова не забыл, когда с печки рухнет.