После смерти великого императора Орриана на престол вступает его единственный сын, которому в наследство достается не только страна, но и телохранитель. Карриану не нужен такой довесок к короне, однако нарушить волю отца он не рискует. Мару тоже не нравится это решение, но приказ хозяина для него превыше собственных предпочтений. Для двух врагов подобное соседство — худшее, что только можно измыслить. Тень, не желающая оберегать нового императора, и император, ненавидящий свою тень… Казалось бы,...
- Тьфу... Что ж ты сразу не предупредил, что после этого твоего массажа тупеют?
- Не тупеют, расслабляются, - отозвался я, отступая в свой угол. - Хотя ты прав, иногда это одно и то же.
Все люди так или иначе используют друг друга...
Бывают дни и даже годы, когда кажется, что ты полностью опустошен, твоя душа перегорела и ты попросту мертв, хотя какое-то время еще можешь ходить, говорить и даже неплохо при этом выглядеть. Ты вроде бы существуешь, но уде по-настоящему не живешь.
Нельзя беззастенчиво приставать к симпатичным девушкам, любить причинять другим боль и при этом оставаться изящным, вкусно пахнущим пионом. Дерьмецо оно ведь даже через поры просачивается.
...у тебя хватит наглости, так перенести визит неудобных гостей, чтобы они не сразу поняли, куда именно их послали...
В себя я пришел от боли, шума и от мерзкого ощущения, какое бывает при наличии постороннего предмета между лопатками. Нет, на растущие крылья это мало походило - в ангелы меня уж точно не возьмут...
В последние недели нам даже ночевать приходилось в одной комнате. У стены. На двух матрацах, потому что после бесславной кончины третьей подряд кровати Карриан велел их ему больше не затаскивать.
— Все будет хорошо, твое величество, — тихо сказал я, с наслаждением впитывая чужую магию как божественный нектар. — Вот увидишь, мы их всех убьем. Если хочешь, даже с особой жестокостью.
— Умеешь ты успокоить, — невесело хмыкнул император, не открывая глаз.
— Работа такая…
Честное слово, я за две своих жизни столько народу еще не видел. Ну разве что в супермаркетах в дни предновогодних скидок.
Стоять рядом с постелью, когда император переходил ото сна к бодрствованию, было чревато: обычно он просыпался рывком, мгновенно, как разбуженный грозой зверь. И в этот момент за ним лучше было наблюдать с безопасного расстояния.
после чего даже герцог эль Соар назвал меня сумасшедшим. Леди эль Мора любезно поинтересовалась, какие цветочки на своей могиле я бы предпочел.
Народ при виде сидящего на положенном месте повелителя успокоился, потому что ничто так в империи не ценилось, как верность традициям. И пусть это было глупо — принимать видимость благополучия за истинное положение дел, но люди и впрямь считали, что если во дворце все идет своим чередом, то в Багдаде… в смысле, в Орне, конечно, все спокойно.
— Так ты еще и шпионишь… Проигнорировал мои пожелания, самостоятельно принял решение, посмел его осуществить, привлек для этого моих людей, потратил средства из казны, не поинтересовавшись моим мнением… Скажи: почему я не должен тебя сейчас убить?
Я тихо вздохнул.
— Наверное, потому, что у вас еще осталась такая ненужная императору штука, как совесть?
Родину не продаю, в неволе не размножаюсь.
– Я исправлюсь, – с жаром пообещал я, глядя на него честными-пречестными глазами. – Не обещаю, что к лучшему, но ведь это не главное, да?
Но теперь, сполна окунувшись в чужие чувства, я с горечью осознал: нет никакой разницы, когда тебя предают. Мужчина это сделал или женщина, старик или ребенок. Нам всем одинаково больно. Одинаково страшно понимать, что мы напрасно доверились. И еще страшнее видеть, что человек, которому мы верили безраздельно, на самом деле оказался лжецом.
Вместо этого я стану его тенью. Щитом. Мечом. Всем, чем он прикажет.
... я, хоть и говнюк, все же говнюк полезный, к тому же помеченный клятвой и волей-неволей преданный империи.
Попросил бы у его светлости денег? Зиль фыркнул. – Какие деньги? Замену б мне лучше нашел. Всего один день в этом кошмаре, и я уже хочу домой. К маме.
А я во второй раз посочувствовал бедняге Ларье, который явился в приемную с видом «а вот и смерть моя пришла». Ну точно у него рыльце в пушку. Недаром при виде казначея он побледнел, а когда в приемную вошел начальник стражи, еще и позеленел.
Поэтому насчет Зиля я не переживал. При всех своих заморочках мужиком он был неглупым и к тому же бойким на язык. Большую часть клиентов не просто знал в лицо, но и мог охарактеризовать гораздо лучше меня. Правда, чаще всего в нецензурных выражениях.