«Уже холодные ветры навеяли бледность и мрак на печальную Природу, когда Агатон, Изидор и я поехали в деревню – наслаждаться меланхолическою осенью. Никогда не забуду я сей осени, столь приятно нами проведенной, – никогда не забуду уединенных наших прогулок, когда мы, сидя на иссохшей траве высокого холма, смотрели на поля опустевшие, на редкие, унылые рощи – внимали шуму порывистого ветра, разносящего желтые листья, – чувствовали трепет в сердцах своих и с красноречивым молчанием друг друга...
Солдаты Малвени и Ортерис вместе со штатским отправились однажды на охоту. Настреляв кучу живности, троица решила позавтракать, запивая еду доброй порцией пива. После чего у Ортерис во хмелю случился припадок тоски по родине, и солдат решил дезертировать из армии. Его друг Малвени стремится оградить Ортериса от позорного поступка.
«Чистосердечное раскаяние, принесенное в суде, на основании нового законоположения, ослабляет… Закон разрешает вам по внутреннему убеждению, а потому я прошу вас судить моего доверителя по внутреннему убеждению. Я отвергаю здесь всякое преступление. Я долго служил в Управе Благо…»
«Что ж, плакать, что ли? Ну, напились, что за важность! Мадера такая попалась… В нее не влезешь: черт их знает из чего они ее составляют. Пьешь — ничего, а как встал — кусаться хочется. Обозначено на ярлыке «Экстра, этикет, утвержден», ну, и давай. После к Яру заезжали. Иван Гаврилыч певицу чуть не убил...»
«Только что бы, господа, условие теперича такое, пить не отставая от других судопромышленников; обгонять можно, а отставать нельзя, у нас так и в контрактах сказано. А то произойдет скопление судов, задние баржи и коноводки, которые будут иметь притеснение, а хозяевам, значит, ущерб!..»
«Ну, Бог с ней! Ведь Бог все видит!.. Отец и денно, и нощно пекся об ней, а она против родителя… Захотелось вишь благородной, барыней быть захотелось!.. Ведь она, матушка, без моего благословения с барином под венец-то пошла. Да я ей, матушка, и то простил. Я ей все отдал: все, что еще старики накопили, я ей отдал. На, дочка, живи, да нашу старость покой, а она… ну, Бог с ней! Ты подумай, матушка, кабы я пьяница был…»
«Нет, нам судить. Страм! Вам теперь есть, поди, нечего, а она в колясках разъезжает. Надо полагать, парень от ее безобразия-то и помутился. Помутишься! Жил, можно сказать, в довольстве, да в роскоши, к науке себя приспособить хотел, а опосля покойника вы его на кухню прогнали...»
«А мы, вишь ты, ловили рыбу. Он и подошел к нам. Посидел, посидел. Словно бы, говорит, мне скучно. Третий день сердце чешется, да и отошел от нас. Сидим мы под ивой — ветерочек задул, так махонькой… ветерочек, да ветерочек. Смотрим — по небу и ползет туча… от самого от Борканова. Так и забирает, так и забирает… Страсть! Подошла к реке-то…»
«Целый день они у меня тут. Вот жар-то посвалил, все сейчас прибегут. Васютка уж вон там под ивой старается, удит. С большим мне, друг, хуже, верно тебе говорю… не люблю… а парнишко придет — первый он у меня человек. Ты думаешь — парнишко что? Он все понимает, все смыслит, только ты его не бей, не огорчай его…»
«А это ночевала я в келье у матушки у Илларии, и все она рассказывала мне про божественное, и как все насчет жизни, и что, например, как жить мы должны. И такой на меня, раба Божья, глубокий сон нашел — так сидемши и уснула. Вижу, будто я в пространной пещере, и вся она, будто, позлащенная, а на полу все камение самоцветное… И иду, будто, я по этой пещере, а за мной старцы, все, будто, старцы...»
«Тут он и жил. И грабил как… страсть! Проезду не было. Дедушка покойник сказывал, — он еще махонькой в те-поры был, — бывало, говорит, соберет махоньких ребятишек к себе, в лес, и ничего, не трогает; не то, чтобы, к примеру, бил, али что, — ничего. Ходи, говорит, ребята, завсегда...»
«Давно уж это было, в тридцатом году, в первую холеру. Тихо жили тогда в Москве. Вставали на восходе, ложились на закате. Движение было только в городе, да на больших улицах, и то не на всех, а в захолустьях, особенно в будни, целый день ни пешего, ни проезжего. Ворота заперты, окна закрыты, занавески спущены. Что-то таинственное представляло из себя захолустье…»
Жоакин Мария Машадо де Ассиз — бразильский классик XIX века, зачинатель критического реализма в бразильской литературе. В состав «Избранных произведений» вошли романы «Записки с того света» и «Дон касмурро», стихотворения и новеллы, рассказывающие о жизни современного провинциального общества, судьбы героев которого, как правило, завершаются крахом.
В новой книге из цикла «Когда былого мало» автор показывает интересно прожитую жизнь любознательного человека, «путь, пройденный по земле от первых дней и посейчас». Оглядываясь, она пытается пересмотреть его. Говоря ее же словами — «так подвергаются переоценке и живот, и житие, и жизнь…»
Это некое подобие «Тропика Рака», только на наш лад и нашего времени, это щедро отданный потомкам опыт, и в частности — опыт выживания в период перехода от социализма и перестройки к тому, что мы имеем сейчас.
Автор этой книги потому и обратился к форме литературного календаря, что практически всю жизнь работал в литературе: больше 40 лет в печатных изданиях, четверть века преподавал на вузовской кафедре русской литературы. Разумеется, это сказалось на содержании книги, которая, сохраняя биографические данные её героев, подчас обрисовывает их в свете приглядных или неприглядных жизненных эпизодов. Тем более это нетрудно было сделать автору, что со многими литераторами он был знаком.
Ливиу Ребяну и Михаил Садовяну — два различных художественных темперамента, два совершенно не похожих друг на друга писателя. Л. Ребяну главным образом эпик, М. Садовяну в основе своей лирик. И вместе с тем, несмотря на все различие их творческих индивидуальностей, они два крупнейших представителя реалистического направления в румынской литературе XX века и неразрывно связаны между собой пристальным вниманием к судьбе родного народа, кровной заинтересованностью в положении...
Знаменитый цикл рассказов Шолом-Алейхема (1859–1916) «В маленьком мире маленьких людей» и повесть «Летние романы» давно уже не переиздавались в России. Некоторые рассказы были впервые переведены для этого сборника. На страницах этой книги вы встретитесь с жителями вымышленной деревни, которой нет ни на одной географической карте, — Касриловки. Но именно здесь жили многие любимые герои Шолом-Алейхема; отсюда уехал в Америку прославленный мальчик Мотл. Доброжелательные, полные оптимизма и...
В сборник входят три повести: «Сад и весна» Мира Аммана, «Роза Бакавали» Нихалчанда Лахори и «Цветник Чина» Халила Алихана Ашка. Эти повести, созданные в начале XIX века, представляют литературную обработку известных на Востоке сюжетов и признаны лучшими образцами повествовательной прозы на языке урду. Подобно европейскому рыцарскому роману, индийские волшебные повести до сих пор пленяют читателя хитросплетениями замысловатого сюжета, невероятными приключениями и волшебными превращениями их...