– Привет, детка. Я скучала по тебе, – говорит она.
– Всем выйти, – приказываю я, и все моментально покидают комнату, проходя мимо нас и стараясь не смотреть нам в глаза.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, размышляя над тем, не собирается ли Холли в тот момент, когда мы останемся одни, перестать играть на публику и вцепиться мне в глотку. Но вместо этого она совершенно неожиданно говорит:
– Я поддерживаю тебя, Крей. Какие бы ты ни принял решения относительно того, рассказывать мне о чем-либо или не рассказывать, я полагаю, у тебя были на то причины.
– Холли…
– Я еще не закончила.
Мои губы растягиваются в улыбке.
– Тогда, пожалуйста, продолжай.
Она распрямляет плечи, и я не знаю, хороший это знак или плохой.
– Не пойми меня неправильно, я расстроена, что ты не сказал мне про «Хоумгроун». Но я полагаю, у тебя были на это причины. Так что вместо того чтобы ехать в Нэшвилл, как меня уговаривали, я решила, что настало время показать тебе, что я знаю, как бежать к тебе, не хуже, чем знаю, как бежать от тебя. Так что я здесь. Этот шквал дерьма не обрушился бы на тебя, если бы ты не встретил меня, и мое место сейчас – рядом с тобой, пока мы будем выбираться из этого дерьма.
Эти слова пробудили во мне безумную гордость и желание защитить ее.
– Ты невероятная женщина, Холли Карас.
– Благодаря тебе я начинаю верить в это.
Я поднимаю руки и обнимаю ее лицо ладонями.
– Черт, я так рад видеть тебя. И к твоему сведению, если бы ты сбежала в Нэшвилл, я снова приехал бы за тобой. И я стану делать это каждый раз. Пока ты не скажешь мне, чтобы я прекратил. Но, вероятно, даже это меня не остановит.
Запустив руку в ее волосы, я наклоняюсь к ней.
– Как будто я смогла бы сказать тебе, чтобы ты остановился, – шепчет она, и я прижимаюсь губами к ее губам.
Когда Холли встает на цыпочки, положив руки мне на плечи, я поднимаю голову и говорю:
– Ты с таким же успехом можешь залезть на меня.
Я подхватываю ее под ягодицы, поднимаю и несу к длинному столу. Опустив ее на тот конец, где не лежат бумаги, я укладываю ее на спину и покрываю поцелуями ее шею, слегка прикусывая ее зубами. Ее стоны нарушают тишину, воцарившуюся в конференц-зале, и я хочу лишь одного – трахать ее до тех пор, пока мы оба будем не в состоянии ходить.
Но тут распахивается дверь.
– Серьезно, Крей? Сейчас у нас нет для этого времени.
Кэннон даже не потрудился откашляться, чтобы вежливо предупредить нас, или отвести глаза в сторону, когда мы отстранились друг от друга.
– Катись отсюда к черту! – рычу я.
– Ты платишь мне слишком много денег, чтобы я позволил тебе трахаться, когда нам нужно разгребать дерьмо.
Холли вылезает из-под меня, и мое тело отчаянно не хочет отпускать ее.
– Кэннон, полагаю, мы с вами еще не встречались.
Она обходит стол и протягивает руку, нимало не смутившись, что он застал нас за таким интимным занятием. У моей жены стальные нервы, и я нахожу это чертовски сексуальным – как и все в ней.
Кэннон пожимает ее руку, слабо улыбнувшись.
– Рад познакомиться с вами, Холли.
– Я бы ответила вам тем же, но, если честно, вы мне не нравитесь. Более того, я думаю, что вы настоящий сукин сын. И я точно знаю теперь, что вы настоящий убийца сексуальных порывов.
Не встречавший прежде таких женщин, как Холли, Кэннон замирает и бросает умоляющий взгляд на меня, словно желая сказать: «Сделай же что-нибудь, дружище».
Я поднимаю брови в ответ, как бы говоря: «Не дождешься, черт тебя возьми».
– Ну, – говорит Кэннон, отпуская руку Холли и откашлявшись, – нам нужно продолжить наше совещание, чтобы выработать стратегию. Осталось меньше двадцати четырех часов до того момента, как ты предстанешь перед инвесторами, и нам нужны убедительные аргументы.
– В настоящий момент мне не нужна никакая стратегия. Инвесторы не дураки. Они заслуживают большего, чем убедительные аргументы. Они заслуживают правды, и именно это я и предложу им.
– Черт, Крей. Правды? Что ты потерял рассудок из-за этой горячей соски настолько, что женился на ней и купил ее чертову записывающую студию, потому что тебе не понравилось, что они помыкают ею?
Наступившую тишину нарушает лишь изумленный вдох Холли, и я бросаюсь к Кэннону. Мой кулак летит ему в лицо прежде, чем я успеваю сообразить, что делаю. Мои костяшки ударяют ему в челюсть, и боль пронзает руку, но мне наплевать, потому что я хочу лишь одного – заставить его заткнуться.
Кэннон отшатывается и хватается за стену, чтобы не упасть.
– Какого черта, парень?
– Ты уволен. И тебе чертовски повезло, что я не убил тебя.
– Крейтон, подожди. – Голос Холли звучит спокойно, но твердо. – Он явно идиот, но он твой лучший друг.
– Именно поэтому он еще жив.
– Крей…
– Заткни свой рот, Кэннон.
– Нет, Кэннон, откройте его и извинитесь. И тогда, быть может, мой муж вернет вам вашу работу.
– Ни за что, черт возьми, – говорю я, и мой тон исключительно серьезен.
Этот парень счастливчик, потому что все еще дышит. Никто не смеет так говорить о Холли.
Но мой бывший лучший друг не обращает на меня внимания Он отходит от стены, проводя рукой по лицу, и смотрит на Холли.
– Простите, Холли. Я приношу мои извинения за то, что у меня это сорвалось с языка. Я вел себя, как осел. – Потом он переводит взгляд на меня и говорит: – Я лишь беспокоюсь о тебе, Крей. Клянусь, я ляпнул это, не подумав. Но именно так отреагирует пресса. Нам нужно быть к этому готовыми.
Я хочу сказать ему, что он может убираться к черту, но Холли подходит ко мне и кладет руку мне на плечо.
– Ты не можешь уволить его из-за этого, Крей. Врежь ему еще раз, если хочешь. Но потом отведи его в бар, угости пивом и вернись к своим делам. Он просто заботится о тебе, и он был важным человеком в твоей жизни намного дольше, чем я. Я не стану причиной вашего разрыва. Так что давай разберись с этим дерьмом.
Потом она поворачивается к Кэннону.
– Но если вы еще хоть раз назовете меня горячей соской, я сделаю вас героем следующей песни, и я обещаю, вам не понравится ее конец. И это я сделаю после того, как вышибу вам все ваши чертовы зубы.