Ей всегда нравилось ощупывать и обнюхивать книги, особенно уценённые. Новые книги пахли тоже по-разному, в зависимости от бумаги и клея, но их запах ничего не говорил о руках, которые их держали, о домах, где они нашли приют, они ещё не обзавелись историей – совсем не той, какая в них рассказана, а другой, параллельной, невнятной, тайной. Некоторые пахли сыростью, другие хранили меж страниц стойкий дух карри, чая или засушенных лепестков; порой углы были в масляных пятнах, длинная травинка, служившая закладкой в летний вечер, рассыпалась в прах; подчёркнутые фразы или пометки на полях складывались в подобие прерывистого дневника, в набросок биографии, иногда – в свидетельство негодования, разрыва.