Любовь не то чувство, которое заслуживает презрения. На свете есть люди, которых мы любим просто так. И нам хорошо от одной мысли, что они существуют. Не важно, где.
Важно, что они есть.
Измена умножает самооценку пострадавшего на ноль.
— Мы родились не вовремя, — подытожил Майлз, раскладывая пасьянс. — Открой я бар лет триста назад, у меня от посетителей отбоя не было бы. А знаешь почему? — Он не обращался ни к кому конкретно. — Потому что я сделал бы так, чтобы тут крутились женщины. Ничего бы не делали, просто сидели, качали ножками... улыбались... пили сладкие коктейли... хихикали...
— Я бы играл, — прошептал Фрик куда-то в потолок, — а женщина в платье лежала бы на моём рояле. Она могла бы не петь даже, а просто... ну, подпевать... постанывать там, вздыхать...
— Или ходить по моей барной стойке на вот таких вот каблучищах. — Майлз налил им ещё выпить, теперь уже просто так. — Да, танцевала бы на моей барной стойке...
Возможно, подумал я, триста лет назад я бы тоже согласился быть женщиной. Судя по всему, тогда это было не только безопасно, но и престижно.
— Ну что, пора домой?
Когда он сказал это, я сделал шаг, прижимаясь к нему, обвивая его руками. Потому что он был единственным домом, который у меня остался.
Доверие строится шаг за шагом, Вайю, но кто-то должен сделать первый.
— Есть тысяча вариантов исхода одного и того же события, и тысячи возможных дорог жизни, по которым каждый из нас рано или поздно придет к одному и тому же порогу — к вратам Сардарра. Смерть неизбежна. Но жизнь можно прожить по-разному.
— Дом — это место, где тебя любят, уважают и ждут, а поскольку ничего подобного я здесь не наблюдаю, значит, мы с тобой бездомные, белобрысый.
— Мужчинам не нравится, когда их регулярно бранят и поучают.
— А что им нравится? — заинтересованно сверкнула глазами Эстэ.
— Когда хвалят нравится, — пытаясь не рассмеяться, сообщила Оливия.
— А если их хвалить не за что? — возмутилась Эстэль.
— Тогда, думаю, следует великодушно промолчать.
В мире было много ужасных и отвратительных вещей, но самой большой подлостью Оливия всегда считала предательство, потому что предать могли только друзья и близкие. Раны, нанесенные врагами и чужими людьми, со временем заживали и переставали напоминать о себе; раны же, нанесенные теми, кого ты любил и кому доверял, продолжали кровоточить до конца твоих дней.
Но ведь не зря говорят люди, что повинную голову меч не сечет. Искренне прощать, как и искренне просить прощения, умеют только сильные и отважные люди, потому что тот, кто мстит, очень часто сожалеет о том, что сделал, а тот, кто прощает — не жалеет об этом никогда.