Я ненавидела внимание. В пятую годовщину, уже в состоянии сама за себя решать, я отказалась участвовать в этом цирке. В десятилетний юбилей не осталось сомнений, что мать выставляла меня как товар.
Это же природа человека. Самосохранение. Интересно, похоже ли это чувство на то, которое испытываешь, когда ты падаешь в пропасть. Ты сдаешься. Сначала приходит страх, а потом - долгое спокойствие.
Может ли один твой поступок определить, что ты за человек?
Сначала делай, потом бойся.
И почему я чувствую такую близость к людям, только когда они вот-вот рухнут в пропасть. Только когда они ускользают, я хочу, чтобы они остались.
То есть родиться девушкой было уже достаточно, чтобы тебя подстерегала опасность.
Чаще всего самое простое объяснение - самое верное.
Некоторые страхи приходят с опытом, другие мы наследуем от родителей.
Дом не был крепостью.
Темноты я не боялась. Темнота была моим домом.
Я только тащила всех вниз. Привязанные к моему якорю, они падали вместе со мной.
Оберегание секретов вместе их раскрытия - путь, ведущий к концу отношений
Для меня сказать свой пароль все равно что дать ключи от своей квартиры. Разрешить входить туда, когда тебя нет. Входить по своему желанию, в любое время.
У всех свои секреты. Доверие – роскошь для дураков. Чем больше я узнаю, тем меньше доверяю даже собственным воспоминаниям.
Оберегание секретов вместо их раскрытия – путь, ведущий к концу отношений.
«Люди – сволочи, – решаю я. – Или у них слишком короткая память».
Когда берешь интервью у людей после трагедии - их удивляет обыденность. Сад нужно поливать, как всегда, и газету по-прежнему доставляют на рассвете, и на автобусной остановке хохочет детвора. А ваши чувства - только ваши, и переживать их приходится в одиночку.
Возьми любого своего знакомого. Любого. Предположим, он кого-то убил. Позвонил тебе и признался. Как ты поступишь? А: сообщишь в полицию. Б: не сделаешь ничего. В: поможешь похоронить труп.
Хочется верить, что ты - не самая несчастная на свете. Что кому-то другому ещё хуже, и этот кто-то - рядом с тобой. Срадает, как и ты, в непроглядной, непролазной тьме.
Мы тогда верили, что ей все подвластно. Мы ошибались, её силы имели пределы. У отца она выучилась и отпихивать, и манипулировать. Не переступать черту. Толкать, но не со всей силы; бить, но не разбивать вдребезги. Тьма гнездится в каждом. Коринне это было известно куда лучше, чем нам. У каждого - два лица ; Коринна вглядывалась в нас, искала - и находила.
Что плохо в планах, так это их основа. Планы по большей части основываются на надежде, а не на реальности.
Однажды я вытащила Тайлера под дождь. Спросила: «Чувствуешь, да?» Взяла его за руку, дождалась, пока он шепнул: «Чувствую». Конечно, он мог иметь в виду что угодно: холод на лице, сырость в ботинках, шепот небес о любви, об одиночестве, о девчонке, что мокнет рядом. Но мне нравилось думать, что Тайлер чувствовал то же, что и я. Что он меня понимал. Всегда.
Очень хочется верить, что ты – не самая несчастная на свете. Что кому-то другому еще хуже, и этот кто-то – рядом с тобой. Страдает, как и ты, в непроглядной, непролазной тьме.
Дом – это четыре стены, эхом отзывающиеся на каждую твою версию и на каждый твой поступок; это люди, которые будут с тобой – несмотря ни на что и до конца.
Может, папа прав: времени и впрямь не существует, мы сами его выдумали. Как точку отсчета. Как способ осознания.