В одночасье были убиты почти все мужчины; они падали друг на друга, словно деревья, сраженные одной молнией.
Хуже всего было изнасилование. Оно лишало нас человеческого достоинства и закрывало дорогу к нормальной жизни - к тому, чтобы вернуться в общество езидов, выйти замуж, родить детей и быть счастливой. Мы скорее бы согласились, чтобы нас убили, чем изнасиловали.
Умереть было куда лучше, чем превратиться в товар, который передавали из рук в руки; чем терпеть бесконечное насилие, разрушающее наши тела.
Мортеджа вел себя, как ребенок, которому наконец-то разрешили полакомится угощением, и я никогда не забуду, как другой охранник бережно обращался со своими очками и очень грубо со мной, человеком.
ИГИЛ обращались со мной как с вещью, но в ПСК поступили примерно так же - воспользовались мной для своей пропаганды.
Хезни удалось выбраться из города Синджар и попасть на гору. Оттуда он позвонил и отругал нас за то, что мы беспокоимся о нем.
- Вы плачете о нас, но на самом деле это мы плачем о вас, - сказал он. - Мы-то уже спаслись.
Некоторые соседи-мусульмане даже навещали нас во время осады, привозили еду и заверяли, что наши страдания - их страдания. Прикладывая руку к сердцу, они говорили: «Мы вас не оставим». Но рано или поздно они все нас оставили.
Чем больше кричишь - тем больше проблем - это я уже усвоила.
Изоляция научила нас дорожить своими связями, а бедность - ко всему относиться практично.
Закончив свой рассказ, я говорю, что каждый езид хочет, чтобы членов ИГИЛ наказали за геноцид, и что во власти собравшихся спасти беззащитных во всём мире. Я говорю, что хочу посмотреть в глаза насиловавшим меня мужчинам и призвать их к ответу. И больше всего я хочу стать последней девушкой в мире с такой историей, как моя.