Иногда ты делаешь что-то, потому что веришь в человека, а не во все его убеждения.
Искренняя забота о ком-то - вот смысл жизни.
Никто не станет убивать себя, если счастлив там, где живёт.
Общественное безмолвие может стать смертным приговором.
..., в пятнадцать лет сложно убедить окружающих, что сарказм - это искусство, а не дурной тон. Саманта
«ведьма» – всего лишь титул. Но не сам он несет в себе зло, а люди, которые решают, что этот титул означает.
В пятнадцать лет сложно убедить окружающих, что сарказм – это искусство, а не дурной тон.
Нельзя забирать всю наглость себе, нужно делиться с остальным миром.
"Общественное безмолвие может стать смертельным приговором. Так было в Салеме, - поясняет он".
"В пятнадцать лет сложно убедить окружающих, что сарказм - это искусство, а не дурной тон".
Ничто так не поднимает дух, как магия тройного шоколада.
Легко обмануть одинокого человека красивыми словами.
Иногда людям важнее не чтобы верили в них, а верить самим.
Люди — то ещё разочарование.
Тебе запрещено "чинить" меня. Я не сломана.
Система, где важность людских жизней оценивается богатством, социальным статусом или цветом кожи, крайне несправедлива.
Я всегда считала, что любовь – это не только чувства и инстинкты, но и великолепное время. Если вы искренне любите кого-то или что-то, вы без раздумий отдадите ему все часы своей жизни. Слышали такое выражение – «идеальный момент»? Но что это такое, застывшая картинка? Некая окаменелость, которую можно разглядывать под увеличительным стеклом? Любовь не идеальный момент, она состоит из повседневной жизни, которая расцветает новыми красками, когда рядом с вами любимый человек.
– Вызывать духа, используя магию – худшее, что придумали колдуньи. Единственное, что у нас осталось после смерти, свобода выбора. Если заклинание не сработает, вы встретитесь с разъяренным духом, который, конечно же, ничего не расскажет вам. Духи – не потерявшиеся носки, Саманта. Они – люди.
Была бы ты уверена, просто заявила бы, что мы делаем вот так – и точка. А раз спрашиваешь, значит, предложение либо рискованное, либо супердрянное.
Уж лучше с вами и вашими глупыми выходками, чем быть одной.
В мире есть три типа людей: те, кто делают разделение, кто его насаждають и те, кто говорят первым: поцелуйте мою горящую задницу.
— А сейчас? В Салеме есть потомки каждой семьи?
— Да.
— Уверен? — У меня желудок скручивается в узел.
— Да, абсолютно.
Во рту пересыхает. Я знаю, каким будет ответ на очередной
вопрос, но, как мотылек, летящий на пламя, вынуждена
задать его:
— Уже были смерти?
— Семь. Все произошли с тех пор, как ты сюда переехала.
Ты была единственным недостающим звеном.
И прадедушка Джона был одним из умерших.
— Семь? Может, это все?
— Маловероятно, если сравнивать с результатом предыдущих
лет. Если бы пришлось гадать, я бы сказал, что
худшее впереди.
Мне трудно дышать. Я смотрю на бумаги в руках Элайджи,
пытаясь найти, сколько людей умерло в прошлые
годы. Но когда вижу, что в предыдущем году насчитывалось
двадцать пять смертей, жалею, что вообще посмотрела. По‑
жалуйста, пусть папа не будет в их числе. Пожалуйста!
— Итак, значит, это определенно проклятие. Ты же понимаешь,
да? — Начинаю мерить шагами комнату.
Мы перевезли отца из Нью-Йорка поближе к Салему.
От этого не станет хуже? Возможно ли отправить его
обратно?
— Я не знаю.
— Но признаешь, что это больше, чем простое совпадение?
— Это необычно, соглашусь.
— Как ты можешь оставаться таким спокойным?
— Я уже мертв.
Никто не станет убивать себя, если счастлив там, где живет.