Стокгольмский Синдром
Продайте мне вашу прекрасную душу. Я бережно, правда. Не надо бояться. Закройте глаза и попробуйте слушать, как тонкие нити миры вышивают, что ангелам снятся. Продайте мне вашу прекрасную душу... А нет — подарите.  
Мой Бессмертный
Это просто зима, поэтому, знаешь, так грустно. Это просто постель, зачем-то и для кого-то вырытая в земле. Это просто снег: почему-то плачет, пытается взлететь обратно, но тает, воет, кричит. Это просто ты: откинулся на белое, на чёрное, укрылся сугробом страшной землистой постели и лежишь, не размыкая ресниц, не согревая застывших серых ладоней... Это просто срезанные за тебя розы: они всегда пахнут, когда плачут, знаешь? Они всегда, радость моя, плачут.


По следу северного оленя
Заснеженная ночь завывающего метелями Сочельника, продирающийся сквозь северные бураны одинокий жёлтый автобус, уносящий туда, куда никогда больше не хочется возвращаться, отрезанный выключенный мир за квадратом чёрного окна и подаренная руками бородатого морозного старика судьбоносная встреча за два часа до пахнущей корицей полуночи; говорят ведь, что чудеса всё-таки случаются, так?
The Doberman
Украденный кабриолет цвета зализанной закатом волны несётся вперёд, нарушая все законы о физике и скорости, красная стрелка с бешеной пульсацией долбится в свой край. Ветер разбивается о стёкла, колёса почти отрываются от земли, убегая на созданных для полёта собачьих лапах вверх, кровавый сгусток солнца неподвижно стоит над хайвэем, а Курт тщетно пытается убедить себя, что ни он сам, ни сидящий рядом мальчишка с идеально синими глазами вовсе не боятся её, этой скорой чёртовой смерти.
Тыквенная Принцесса
Путей Волшебства обычным людям не постичь, феи прядут шерсть по-своему, а верить мурлычущим мягким кошкам на слово нельзя; Золушка встречает его не во дворце с выложенными из витража храмовыми стёклами, не на полуночном банкете среди разодетых в вельвет гостей, даже не в увитом рыжими лилиями саду: у кошки дурное чувство юмора, и Прекрасный Принц вторгается в жизнь свинопасовой дочки с дождём и липкой грязью, застрявшим в волосах сеном и хмурым нелюдимым взглядом подёрнутых зимой глаз.  
Волчье
Белль гуляет в лесу в подморозье.  Снег скрипит, начинается вечер. Стынь нани́зала кудри на гроздья, синь ложится на тонкие плечи. Сосны бьются в предвестии вьюги, солнца шар растворяется в дымке…  Белль — дыханьем на бледные руки, а затем — снова прячет в корзинке.  Из корзинки, где ива да хворост, то скулёж, то протяжные всхлипы; шаль разрезали раны из борозд, берестой осыпаются липы.
Кислород
Мир железных клеток и бетонного неба, отравленной радиацией воды, нелюдей в черной искусственной коже. Оголодалых каннибалов, устраивающих охоту на новорожденных щенков, трущоб, кислотных дождей, вырубленных лесов и истребленной жизни. Стягивающих глотку ошейников и рабских тавро на коже, но однажды в этом мире сталкиваются выброшенный мальчишка-образец с искалеченным телом и сбежавший из дома усталый аристократ, и с этого и начинается их странная-странная переплетшаяся история...
Taedium Phaenomeni
Маленькому Юу всего десять месяцев, он умеет лишь день изо дня умирать, воскрешаться через пять сотен надломанных сердечных ударов, ненавидеть, проклинать свою жизнь и всё равно никогда не хотеть с ней расставаться. Маленькому Юу всего десять месяцев, когда однажды он встречает в мрачных лабиринтах отзеркаленных красных коридоров того, кто не отворачивается от него, а, наоборот, уводит с собой, за глупое просто так обещая подарить весь невыносимо прекрасный незнакомый мир.