— Скажи, Свет… А если бы ты была на моём месте… Разве ты не сделала бы то же самое? Ну… я имею в виду… разве не стала бы бороться за свою любовь?
Я не удержалась от смешка.
— Нет, Саш.
— Почему? Ведь…
Я не дала ей договорить.
— Потому что мы были счастливы, сестрёнка.
— Но я-то нет!
— Да. Ты — нет. Но разве сейчас ты счастлива? Тоже нет. Только теперь ты такая не одна. Теперь мы все трое несчастны.
Глупая ты, сестрёнка. Впрочем, я тоже не особо умная. Надо было тебя по-другому воспитывать… А я любила и баловала. Лишь бы тебе не было так же тяжело, как и мне.
Никогда не понимала фразу «благими намерениями вымощена дорога в ад». Теперь понимаю. Хочешь как лучше, а получаешь… нечто совсем другое.
— А вы умеете пошлить. Надо же.
— А с вами по-другому нельзя. Знаете, как со строителями надо матом разговаривать, так и с вами — пошлостями. Иначе вы зачахнете, как цветок без компоста.
— Может, мне охрану позвать?
— Зовите, — милостиво кивнула я. — У меня коньяка и на них хватит. Но лучше не надо. Меньше народу — больше кислороду… То есть, коньяка. О! Всё-таки есть ещё один стаканчик. Вам налить?
Нет у меня проблем с внешностью. Недоразумения есть, а проблем — нет!
« — Вопросы есть?
— Да, — я ещё сильнее выпятила грудь. — В туалет можно выходить?
Губы Разумовского чуть дрогнули.
— Можно. Но не засиживайтесь.»
Красные глаза, красный нос, красный свитер — полная цветовая гармония.
Вид у него был мрачный. Если бы Юрьевский был тучкой — клянусь, из него бы в этот момент пошёл дождик…
— Я её за дело уволил.
— Да за какое дело?! Под горячую руку тебе наверняка попалась. Признавайся, уронила тебе на ногу цветочный горшок? Или, может, забыла почтительно поздороваться?
«Нет, всего лишь бухала на работе».
О, кстати. Надо же, встретила Макса — и живот прошёл. И гастрит забылся…
Воистину — любовь творит чудеса.
— Да ты что! Хрен был всегда. Он вечен и вездесущ.
— Угу… как песец…
— Сильная ты у нас, Тинка, — сказал дядя.
— Хотя кажешься хрупкой, а на деле… очень сильная. Вон, какого тирана и деспота всей душой полюбила. Это же все равно что Кощея Бессмертного или Змея Горыныча полюбить!
— Потому что ложь легче, чем правда.
Яна ... активно переживала из-за лишнего веса, которого Александр Михайлович в упор не видел.
– Какой ещё лишний вес? – спрашивал он с недоумением, оглядывая дочь. – Тебя надо кормить лёжа! Манной кашей и пирогами!
Всё, Леся. Ты же знаешь — сказки имеют свойство заканчиваться. И увы — в жизни они, как правило, заканчиваются плохо.
Но даже к боли постепенно привыкаешь. И живёшь дальше.
Дышишь, ходишь, улыбаешься… всё как обычно. И люди вокруг по-прежнему считают тебя беспечной девочкой. Простой, как пять копеек.
Если на своём пути ты встречаешь тупик, единственный выход — повернуть назад. И нам обоим было необходимо это сделать.
Александр Михайлович был человеком жёстким, как кровать без матраса, упрямым, как тысяча горных баранов, и непримиримым, как конфликт между Израилем и Палестиной.
- Идея как идея, - я пожала плечами. – Не хуже и не лучше любой другой идеи, которая может прийти в пьяную голову. Тут дело в вас.
- Во мне? – он недоуменно нахмурился.
- В вас, ага. Хрен вы на меня польститесь.
- Это ещё почему?
Я задумалась.
- Ну… я пьяная.
- Я тоже сейчас не особо трезвый.
- Ну… я ваш сотрудник.
- Я вас только что уволил.
- Ну… я мелкая.
Он на секунду задумался.
- Приподниму. Или на стол посажу. Поправимо.
Да в чём дело?! – вновь возмутился голос. – Вы чего, пьяны?!
И тут мне резко стало не до смеха.
Ма-м-ма дор-рогая! Это же никакой не голос. В смысле, голос, но не просто голос, а голос генерального директора!
Всё, Светка, допилась ты… только не до зелёных чёртиков, а до Юрьевского Максима Ивановича.
И почему именно его поступки я расцениваю как нечто особенное? Хотя глупый вопрос. Мое отношение делает особенными все его поступки.
Валлиус посмотрел на него почти с жалостью.
– Ты иногда тупишь ну просто как ржавый ножик, Берт.
«Было бы смешно, если бы не было так х… хрустно».
Дайд иронично улыбнулся и поднялся со стула.
– Ладно, я пойду, дел еще много. Вечером загляну, ты не против?
Берт поднял брови.
– А я могу быть против?
– Можешь, – пожал плечами Гектор. – Только я все равно загляну.
...Тебе не кажется, что во всём этом есть что-то неправильное, а? Когда вопросы «почему» и «зачем» задаются людям, которые делают что-то хорошее, и совершенно бескорыстно. Вот если один человек, скажем, изнасиловал другого человека… – Лиза вздрогнула, но не успела сосредоточиться на собственных эмоциях – Володя продолжал: – …В таком случае никому даже в голову не приходит спрашивать, зачем или почему. И так всё понятно. Объясняться должны люди, которые помогают другим людям. Мне давно кажется – в нашем обществе что-то не так, если зло кажется нам привычным и обычным, тем, что не нужно объяснять, а вот добро почему-то требует разъяснений.