А я, знаешь ли, как раз шел тебя тут жестоко психически и физически насиловать, – заявил он, сурово глядя мне в глаза, но при этом почему-то с трудом сдерживая улыбку.
Не любишь яйца? – Только не ваши! – выдохнула я, имея в виду весь набор ядовитых яиц Рейтана. – Это вот сейчас очень двусмысленно прозвучало.
Он начал с того, что описал мне перспективы жестокого многочасового изнасилования, чтобы мне стало меня жалко, закончил тем, как сильно ты будешь терзаться после моего жестокого многочасового изнасилования, чтобы мне стало жалко уже тебя. Арнар, задумчиво кивнув, подвел итог: – Судя по тому, что ты не кинулась к своему героическому «спасителю», ты у меня вконец безжалостная.
Да, знаете, уже не уверена, что все закончилось только попыткой… Видите ли, беременность бы еще как-то приступ рвоты объяснила, а так приходится признать, что тошнит меня конкретно от вас!
Я думаю о том, – не отрывая взгляда от меня, хриплым, заставляющим вздрогнуть повторно голосом произнес Саттард, – что достаточно всего одного движения, и ты будешь скована между мной и гранитной столешницей. И боюсь, в этом тандеме гранит окажется мягче, чем я… А после, все так же глядя в твои глаза, я медленно прикоснусь ко внутренней стороне твоих бедер, так же медленно продвину руку вперед и буду ласкать тебя до тех пор, пока страх в твоих глазах не сменится блаженством. И я даже не знаю, кто из нас двоих получит больше удовольствия от твоего оргазма…
Эмпатия, умение сопереживать, сочувствовать. Знаешь, в каких случаях эмпатия исчезает? Он не стал переспрашивать, просто молча и внимательно смотрел на меня. – В случаях геноцида, – прямо сказала я. – Это когда один народ уничтожает другой народ, не считая уничтожаемых за людей.
Но если у него просыпается ответственность по отношению к конкретной… условно скажем, самке – все, щелк, зажужжало, включаются инстинкты, и он будет любить и защищать именно эту женщину и именно ее детей.
Учти, если ты смотришь мужчине в глаза примерно восемьдесят процентов разговора, он автоматически начинает ощущать заинтересованность в тебе как в женщине.
Никакой постели до тех пор, пока мужчина не начнет чувствовать ответственность за тебя.
– Ты пойми, – Саттард резко выдохнул, – Гаэра – это огромная система, можно сказать, машина, и ты в ней винтик. Как бы ты ни была уникальна, значима и ценна, тебе найдут замену в любом случае. В личных отношениях все не так, малыш. Половину сердца другой половинкой не заменишь никак, понимаешь?
— Простите, но нельзя ли сделать линию декольте несколько повыше? — попросила я, придерживая платье и чувствуя, что от одного неловкого движения мои верхние… прелести предстанут на всеобщее обозрение.
— Милочка! — возмутилась леди Давернетти. — Вам уже двадцать четыре года! Вам требуется замуж, а в этой борьбе, поверьте, все средства хороши!
— Но, леди Давернетти, в этом платье я чувствую себя охотником с ружьем! Даже с двумя! — предельно честно высказалась я.
— Моя дорогая, вам двадцать четыре! Вам уже не просто на охоту пора, вам следует в принципе из засады не вылезать! — припечатала меня драконица.
— Я бы попросила вас быть поаккуратнее! — возмущенно высказала старшему следователю.
— Я бы попросил вас не использовать запрещенные заклинания! — парировал он.
— Вы первый начали! — возмутилась я.
— Я, — Давернетти побагровел, — я — Закон Вестернадана, мисс Ваерти!
— А я его житель! — Да, мне тоже было что сказать.
— А я мэр. Рад, что мы все сегодня здесь собрались, — съязвил Арнел.
— Понимаю, понимаю, лорд Арнел, скорбь скорбью, но вам сорок шесть и пора бы уже подумать о наследниках.
Я развернулась и потрясенно взглянула на дракона, сидевшего с таким видом, словно он проглотил шпагу.
— Сорок шесть? — проговорила одними губами. — Целых сорок шесть?
На меня бросили такой взгляд, словно это исключительно я была виновата в том, что лорд Арнел дожил до подобного возраста, так и не удосужившись жениться.
— Конечно, конечно, я все понимаю, возраст для дракона еще вполне молодой, — продолжила миссис Томпсон.
На меня посмотрели с видом победителя, мол, вот, сваха правду говорит.
— Безбожно врет, — одними губами прошептала я. — Видимо, стараясь уберечь от горькой правды вашу нежную и трепетную душу!
— Все в городе только и говорят, как вас спасла от смерти черная ночная сорочка! — заявила раскрасневшаяся с мороза и торопливо вошедшая в гостиную, где я сидела у камина, Бетси.
Осознание того, что о моем позоре знает весь город, было… болезненно.
— Все портнихи шьют черные! — продолжила не услышавшая моего тихого, полного отчаяния стона горничная. — Точно такие, как у вас — черный шелк и кружево!
Мой второй стон был громче первого.
То есть теперь весь Вестернадан посвящен в такие тонкости, как мои ночные сорочки и лицезрение их убийцами. Очаровательно, просто очаровательно.
— Все только и говорят, — продолжила Бетси, — как убийцы, раздев вас и обнаружив черное кружево, бросились прочь, сверкая пятками!
— Не трудитесь! — отчеканила, глядя на него со вполне обоснованной яростью. — И будьте уверены, в мэрию поступит жалоба от моего имени!
Усмешка Давернетти стала откровенно издевательской, но лорд, склонив голову, учтиво ответил:
— Что ж, это ваше право. Обязательно ознакомлюсь с вашей жалобой, когда зайду… в гости к брату.
То есть мне недвусмысленно намекнули, что глава города является близким родственником лорда старшего следователя. Очаровательно.
— Приложу все усилия к тому, чтобы ваш визит к члену семьи не прошел впустую, — с самой очаровательной улыбкой заверила я.
— Я… готов принести извинения, — наконец выговорил старший следователь.
— Да, будьте любезны в письменной форме! — потребовала я.
Слова «наивная идеалистка» повисли в воздухе, однако, к счастью, ни адвокат, ни поверенный их не произнесли. Я была благодарна им за это, правда. Особенно в свете того, что о совершенном выборе жалеть было глупо, я ведь его уже совершила.
- А… разве так можно поступать с представителями религии? - потрясенно спросила я.
- С представителями религии нарушившими закон - да, - снисходительно пояснил мне как ребенку сахир.
- Закон, который вы тут только что придумали, - напомнила я.
- Не знание законов не освобождает от ответственности, - величественно ответили мне.
- Мужчины сходят с ума от игривых женщин, - эту истину Эринс вбивала в меня в десятый раз уже.
- Игра это притвoрство и фальшь, - высκазала свое личное восприятие вышесказанного я.
- Вся наша жизнь – это игра,и мы играем, - настаивала она. – Играем с родителями в дочκи-матери, с наставниκами в школу, с руководителями в послушание, с официантами в ресторане в умного и хорошего κлиента, с парнем который нравится - в девушκу, с которым не нравится – в недоступную девушκу. Μы играем, хотим мы того или нет, и тут есть два пути – делать дальше вид, что не замечаешь этого и вообще игнорировать,или играть по своим правилам. А играть по своим правилам – это потрясающе, уж поверь мне.
Не то чтобы я злилась, меня просто сильно поразило то, что сейчас произошло. Гилбен часто и во время наших отношений говорил что я чересчур сильная и независимая, что он себя рядом со мной мужчиной не чувствует… я не понимала. Для меня то, что я сильнее – было фактом, не подлежащим ни размышлениям, ни обсуждениям. Это как то, что небо на Гаэре голубое - просто факт. Смысл возмущаться тем, что оно, к примеру, не фиолетовое? А выходит, что нет, для мужчин смысл есть…
Оно всегда так — когда жизнь другому портишь, на свою забиваешь.
— Ба, Телька, да ты никак готовить научилась! Что это там у тебя, блины?
С сомнением поглядела на демона, потом вспомнила, и, потянувшись к сумке, достала промасленный сверток.
— Это не я, это священник, — призналась ведьма.
— На святой водице замешаны? — хмыкнул демон. И тут же приказал: — Дай.
Молча передала сверток, который затрещал на границе пентаграммы, но не вспыхнул. Гернаримарнахр деловито развернул сверток, взял один блин, пристально рассмотрел его в свете огня, и сунул в пасть. Закрыв глаза медленно прожевал и вынес вердикт:
— Недурственно.
- Господин мэр, а вы женаты? - невинно поинтересовалась ведьма, окидывая морду изучающим взглядом и уже догадываясь на кого объявило охоту все Бриджуотерское сообщество незамужних дев и их мамаш.
- А это имеет значение? - разозлилась морда.
Подавив искренний злорадный смех, я обошла мэра и направилась в любимую лавку, обронив на ходу:
- Решающее значение, наглая морда, весьма решающее значение.
В ответ понеслось:
- Как вы меня назвали, госпожа ведьма?!
Он же не думал, что я отвечу, правда?!
Выдала девицам два пузырька с сильно действующим слабительным, заменив этикетки «Послабляющее» на «Привораживающее», и собственно дозу препарата увеличила втрое. А я чего? Я, между прочим, мужику пользу принесу, у него после такой дозировки не то что кишечник, но и мозги прочистятся, глядишь и узнает, что сестры Блошич не зря по вечерам в городском парке прогуливаются, ох не зря. Достали уже вечно зелье противозачаточное требовать.
Морда ткнула пальцем в моем направлении и прорычала:
— Вы!
— Склероз? — недружелюбно поинтересовалась я, наслаждаясь видом пострадавшей морды. — Между прочим мы уже знакомы.
Морду перекосило. Морда полезла в карман халата, извлекла знакомый мне пузырек, на котором еще вчера было написано «Сильно действующее слабительное», а ныне красовалось «Огненная страсть», и взревел:
— Ваше?!
Брезгливо взяв пузырек двумя пальцами, осмотрела и вернула морде со словами
— Нет, я таким не пользуюсь, предпочитаю естественные отношения.
Из груди морды раздалось глухое угрожающее рычание, из живота гораздо более угрожающее урчание и я испугалась. За свой нужник, естественно.
— Знаете, — протянула осторожно, — вам бы желательно домой бы… в смысле в мэрию. А то рискуете не добежать.
Повторное урчание в животе полностью было со мной согласно.
А морда нет.
— Вы! — прошипел краснея господни мэр. — Это Инрим купила у вас!
Пожав плечами, сразу предупредила:
— В нужник не пущу.
— А мне уже не нужно! — взревела морда.
— Да? — скепсис скрывать не стала. Затем повторно взяла бутылочку, обратила внимание на то, что в ней болтались лишь весьма скудные остатки зелья, и, возвращая «Огненную страсть» морде, честно сообщила: — Нужно. Поверьте мне как специалисту — после такой дозы, у вас это нужно продлится как минимум до рассвета. Доброй ночи.
Морда хотел было что-то сказать, но в этот момент в животе вновь заурчало и морда не сумел выдавить из себя ни звука, боясь оконфузится. То есть вербально он безмолвствовал, но глаза, но выражение лица, но сжимающиеся кулаки…
— Пока-пока, — пропела крайне довольная собой ведьма, закрывая дверь перед носом натужно краснеющего посетителя.
К слову уходила морда гордо чеканя шаг, и ускорилась только после того, как миновала фонтан, в надежде, что я уже не увижу. Зря — черная ведьма сидела на чердаке, у маленького пыльного окошка и пугала пауков истерическим хохотом.