– Почему сразу шучу? Я вполне серьезен, это волшебство. И ты знаешь, у меня есть ещё одно волшебное умение!
– Это какое? – мрачно поинтересовалась я.
– Удивительное, – направившись к комнате, в которой я спала, ответил он. – Невероятное, полезное и очень нужное волшебное умение – я способен превращать хорошеньких девушек в вампирш одним ловким движением кредитной карточки. Идём, покажу, что я тебе купил.
Обойдя сад по периметру, я миновала бассейн, тоскливо глянув на него, и вошла через дверь нас кухне. Войдя, обнаружила на столе массу пакетов с продуктами и сырым мясом, подавила желание найти что-нибудь сунуть в рот, и, как выяснилось, правильно сделала. Потому что хлопнула задняя дверь и на кухню вошел Кел, неся зажмурившегося и явно молящегося всем своим богам аллигатора. Последний был футов в пять в длину, упитанный, зеленый, на удивление чистый. И да - перепуганный, как и я.
- я еще не разделывал аллигаторов, - произнес оборотень, швыря нашего чешуйчатого друга на пол.
Земноводное шлепнулось с глухим звуком и застыло, притворяясь мертвым, видимо в надежде, что мертвечину никто есть не будет. Почему-то в душе шевельнулось что-то похожее на сочувствие.
С трудом вообще двигаясь, я запрокинула голову и посмотрела в его глаза. Они казались совершенно черными в сумраке приближающегося утра, но притягивали сильнее, чем все еще сияющие звезды. Они казались омутами, манящими, таинственными, опасными... Он вообще был опасен. А я сама себе вдруг показалась бабочкой. Мотыльком, прилетевшим на свет огня. Он и был огнем, Роутег — огонь, а меня он, кажется, совершенно не зря называл Апони — бабочкой. Маленькой хрупкой бабочкой «...»
Относись к этому проще, как и следует относиться к уже свершившимся фактам.
– Склонность человеческих самок к театральным выпадам – это нечто.
– У меня – лучше, – улыбнулся Роутег. А после медленно наклонился и, прикасаясь к моим губам, прошептал: – Гораздо лучше, чем я когда-либо мог мечтать, – моя женщина любит меня. Без привязки, зова крови и притяжения, свойственного истинной паре. Любит настолько сильно, что готова была страдать всю жизнь, только бы я был счастлив. Моя маленькая Апони, нельзя же так.
— Аллигатор? — удивленно спросил Кел. А затем — обвинительно: — Откуда?!
— Мой. В рюкзаке притащила. И вот выпустила, в надежде, что сожрет кого-нибудь.
— Ха-ха.
Женщина на цепи… есть в этом что-то эротичное.
Вот и меня накрыло осознанием, что Роутег со всем разберется. Разберется с Вихо, со мной, со всеми проблемами. Возьмет – и разберется. Чисто по-мужски.
Смотри и наслаждайся. Знаешь, иногда стоит просто ловить момент.
– Почему сразу шучу? Я вполне серьезен, это волшебство. И ты знаешь, у меня есть ещё одно волшебное умение!
– Это какое? – мрачно поинтересовалась я.
– Удивительное, – направившись к комнате, в которой я спала, ответил он. – Невероятное, полезное и очень нужное волшебное умение – я способен превращать хорошеньких девушек в вампирш одним ловким движением кредитной карточки. Идём, покажу, что я тебе купил.
Обойдя сад по периметру, я миновала бассейн, тоскливо глянув на него, и вошла через дверь нас кухне. Войдя, обнаружила на столе массу пакетов с продуктами и сырым мясом, подавила желание найти что-нибудь сунуть в рот, и, как выяснилось, правильно сделала. Потому что хлопнула задняя дверь и на кухню вошел Кел, неся зажмурившегося и явно молящегося всем своим богам аллигатора. Последний был футов в пять в длину, упитанный, зеленый, на удивление чистый. И да - перепуганный, как и я.
- я еще не разделывал аллигаторов, - произнес оборотень, швыря нашего чешуйчатого друга на пол.
Земноводное шлепнулось с глухим звуком и застыло, притворяясь мертвым, видимо в надежде, что мертвечину никто есть не будет. Почему-то в душе шевельнулось что-то похожее на сочувствие.
С трудом вообще двигаясь, я запрокинула голову и посмотрела в его глаза. Они казались совершенно черными в сумраке приближающегося утра, но притягивали сильнее, чем все еще сияющие звезды. Они казались омутами, манящими, таинственными, опасными... Он вообще был опасен. А я сама себе вдруг показалась бабочкой. Мотыльком, прилетевшим на свет огня. Он и был огнем, Роутег — огонь, а меня он, кажется, совершенно не зря называл Апони — бабочкой. Маленькой хрупкой бабочкой «...»
Относись к этому проще, как и следует относиться к уже свершившимся фактам.
– Склонность человеческих самок к театральным выпадам – это нечто.
– У меня – лучше, – улыбнулся Роутег. А после медленно наклонился и, прикасаясь к моим губам, прошептал: – Гораздо лучше, чем я когда-либо мог мечтать, – моя женщина любит меня. Без привязки, зова крови и притяжения, свойственного истинной паре. Любит настолько сильно, что готова была страдать всю жизнь, только бы я был счастлив. Моя маленькая Апони, нельзя же так.
— Аллигатор? — удивленно спросил Кел. А затем — обвинительно: — Откуда?!
— Мой. В рюкзаке притащила. И вот выпустила, в надежде, что сожрет кого-нибудь.
— Ха-ха.
— Учитывая ваши пристрастия, я думаю, не слишком благоразумно с вашей стороны закармливать меня сладким. Растолстею ведь.
Шеф, собирающийся сделать глоток, глянул на меня, приподняв брови, усмехнулся и спокойно произнес:
— Виэль, я люблю тебя. Всю тебя. Неужели ты полагаешь, что меня может не радовать мысль, что тебя станет больше?
И я даже ответить ничего не успела, как снегомаман взвыла:
— Сам он разберется. Как же. Снова выставишь себя посмешищем! Ты позор моего дома! Ты…
— Страдать, конечно, удобнее. — Я с начальством всегда предельно откровенна. — И только счастье требует решимости, смелости и активных действий.
И вообще будь мужиком - есть проблема, реши проблему и не выпендривайся.
Естественно, – согласилась без проблем, – я же еще не решила, какого размера у меня будет зарплата. Шеф, подъем, мне к слугам надо!
– З-з-зачем?! – прошипел этот взбешенный.
– Буду им мозг выносить, – честно призналась работодателю.
— Это дочь погибшего сэльда, сэльдина Юалия! Это все она! Я не мог отказаться. Если бы даже хотел, я не мог…
— А, то есть ты еще и отказываться не хотел, — сделала я резонный вывод из его нытья.
Виэль, я начинаю искренне сомневаться в ваших умственных способностях. Как вы вообще дослужились до должности секретаря градоправителя с вашим-то крайне убогим рассудком?
— Губа разбита, на скуле ссадина, рука расцарапана.
— Сердце кровью обливается, — мрачно добавила я.
— От осознания своей глупости? — издевается.
— От перспективы спать с сугробом.