Нам не дано понять свою силу до тех пор, пока жизнь не подвергнет нас испытаниям. И уж точно, только пройдя вместе с другим человеком его путь, можно узнать, сколько он способен вынести.
Иногда на твоем пути встречаются люди, с которыми тебе суждено пробыть совсем недолго. Тяжелее всего смириться с этим и идти дальше. Но иногда именно это и нужно сделать.
Мне хотелось влиться в среду, быть как все остальные дети. Но я была другой. Да и могло ли быть иначе? Они играли с пластмассовыми лошадками в пластмассовых конюшнях, ничего не зная о реальной жизни. Их любили, но они не понимали истинной ценности любви. Они не знали, какими жестокими могут быть люди, и ничего не знали о смерти. Они не знали, каково это – терять тех, кто тебя любит. Или каково жить с чужими людьми. Они не знали, что такое снова впустить в свое сердце людей, и каково это день за днем испытывать усталость, одиночество, страх, и каждую ночь молить Бога дать тебе сил – хотя ты знаешь, что он давно о тебе забыл.
Где бы я ни оказалась, смерть шла за мной по пятам. Но самое страшное: она забирала не меня, а всех, кто был рядом, – всех тех, кому я была небезразлична.
Важно не то, где ты живешь, а то, где родился. И ничего страшного, если ты чувствуешь, что у тебя – не один дом.
Разве не должны все мы, жители Швеции, быть благодарными за собственное благополучное существование? Или же мы, подобно продажным бразильским чиновникам, хотим все больше и больше, забывая о том, как важно уметь ценить то, что имеешь?
Уму непостижимо, что здесь, в самой большой трущобе мира, живет 4,2 миллиона человек. Боль и радость идут здесь бок о бок, и для меня это место связано с множеством самых разных воспоминаний и эмоций.
Всю свою жизнь я сознательно делала выбор: не быть жертвой. И стоя у этой желтой калитки, которая столько лет ассоциировалась у меня с болью, я понимаю, что моя жизнь заключалась не в поиске, но в создании себя.
Все эти годы мне то и дело говорили, что я должна быть благодарна за то, что получила возможность на лучшую жизнь, и меня это бесило. Человеку свойственно навязывать свое мнение, мысли, чувства и ждать, что все с ним согласятся. Никто, кроме меня, не знает, что я чувствовала и через что прошла. Поэтому никто не может говорить, что я должна или не должна чувствовать.
Ворота отворились, и мой новый папа взял меня за руку. Ощущение было невероятно странное. Я могла сама о себе позаботиться, так было всегда, и мне не нужно было, чтобы кто-то – в особенности незнакомец – держал меня за руку.
Чему я научилась на улице? Можно сколько угодно мечтать и фантазировать, но надо уметь отделять мечты и фантазии от реальности. А реальность – это вовсе не сладкий сон.
Мне было восемь, и я уже знала, что в боли может быть своя красота и своя смелость.
В какой-то момент я стала понимать, что людям, в особенности взрослым, не нужна правда – они предпочитали верить в то, что им удобно. Они хотели знать только то, что облегчало им жизнь.
Может быть, с моей стороны было слабостью сдаться, но я поняла, что больше не могу сражаться за свою мать.
Один в поле не воин – на улице это усваиваешь быстро.
Насилие – это последнее средство, но если бы моя жизнь или чья-либо еще была в опасности, я бы воспользовалась этим средством.
Говорят, выживает сильнейший, но я думаю: может быть, дело не в силе, а в отчаянии?
Нам, уличным детям, было легко оставаться невидимыми – большинство людей попросту делали вид, что не замечают нас.
Трущобы – как государство в государстве, вроде Ватикана, но без Бога. В этом есть своя ирония, потому что именно в трущобах живут самые верующие люди.
Бог не хочет, чтобы мы были счастливы. Он хочет, чтобы мы выжили. Однажды ты это поймешь!
Наверное, проще жить, когда веришь во что-то, если верить в себя не получается.
Многим это помогает пережить каждый новый день.
Слезы бессилия совсем не похожи на слезы тревоги. Это не те слезы, что текут нескончаемым потоком или жгут глаза.
У белых есть деньги, и они могут позволить себе все, что захотят. Я пыталась понять, почему жизнь так устроена. Неужели этого хочет Бог? Но ведь это нечестно. Бог ведь должен быть добрым.
Но разве может Бог быть добрым, если нам всегда достаются гнилые помидоры?
– Мам, а у Бога есть телефон?
– Не думаю, солнышко. А если бы был, о чем бы ты хотела с Ним поговорить?
– Я бы спросила, почему одни дети белые, другие черные, третьи – коричневые. Ведь на свете столько цветов – так почему не наделать зеленых или красных детей?
если ты можешь радоваться и грустить, значит, ты живой, даже если бывает больно и ты утратил веру и волю двигаться вперед. Но идти по жизни, как призрак, когда тело твое живо, но душа мертва, и от тебя осталась лишь сухая оболочка, – гораздо страшнее.