Цитаты из книг
admin
добавил цитату
из книги
«Возлюби ближнего своего»
6 лет назад
- Все в порядке? - беззвучно спросил профессор.
Керн снова кивнул.
- Тогда продолжим, - зашептал профессор в свою рыжую бородку. - Aller. Неправильный глагол. Je vais, tu vas, il...
- Нет, - возразил Керн. - Давайте возьмем сегодня другой глагол. Как будет - любить?
- Любить? "Aimer". Но это правильный глагол...
- Вот поэтому мы и возьмем его, - ответил Керн.
Это только в дурацких романах пишут, будто дух сломить нельзя. Я знал прекрасных людей, которых превращали в ревущую от боли скотину. Почти всякое сопротивление можно сломить, нужно только время и подходящие инструменты.
![Ремарк Эрих Мария - Искра жизни [перевод Р. Эйвадиса]](https://topliba.com/index.php/covers/546435_100x150.jpg?t=1762691349 "Ремарк Эрих Мария - Искра жизни [перевод Р. Эйвадиса]")
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Смерть так же заразительна, как и тиф, и в одиночку, как ни сопротивляйся, очень легко загнуться, когда все вокруг только и делают, что подыхают.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Нас унизили, но мы не унижены.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
-Это дешевая ирония. Ты прекрасно знаешь:без принуждения нельзя. Вначале, для защиты нового общества, оно необходимо. Позднее оно уже не понадобится.
- Понадобится,-возразил пятьсот девятый.-Никакая тирания не может обойтись без принуждения. И с кажды годом его нужно ей не меньше, а больше. Такова участь всякой тирании. И в этом ее неизбежный конец.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Их подвозили в тачках, на грубо сколоченных носилках, складывали в коридорах казармы СС, срывали с них завшивевшие лохмотья, сжигали рвань, после чего доставляли в душевые СС.
Многие не понимали, что с ними собирались сделать; они тупо сидели и лежали в коридорах. Некоторые ожили только тогда, когда пар прорвался сквозь открытые двери. Они закряхтели и в страхе стали отползать назад.
— Мыться! Мыться! — кричали их товарищи. — Вам надо помыться.
Но все было тщетно. Вцепившись друг в друга, скелеты со стоном потянулись, как раки, к выходу. Для них мытье и пар были синонимом газовых крематорских камер. Им показали мыло и полотенце. Никакой реакции. Они и это уже проходили: так заманивали узников в газовые камеры. Только после того, как мимо них провели первую группу помытых узников и те кивками и словами подтвердили, что это горячая вода и купание, а не газ, они успокоились.
Пар клубами валил с облицованных кафелем стен. Теплая вода была, как теплые руки. Погрузившись в эту воду, узники, тонкими руками и распухшими суставами приподымались и плескались в ней. Всякое затвердевшее на теле дерьмо стало отмокать. Скользившая по иссушенной коже мыльная пена растворяла грязь.
Тепло проникало глубже, чем до костей. Теплая вода! Они забыли, что это такое. Они лежали в воде, осязая ее, и для многих она впервые стала символом свободы и избавления.
Бухер сидел рядом с Лебенталем и Бергером. Тепло пропитывало их. Это было какое-то животное ощущение счастья. Счастье возрождения; это была жизнь, которая возникла из пепла и которая теперь возвращалась в замерзшую кровь и в доведенные до изнеможения клетки. В этом было что-то растениеподобное; водяное солнце, которое ласкало и будило считавшиеся мертвыми зародыши. Вместе с грязными корками кожи растворялись грязные корки души. Они ощущали защищенность. Защищенность в элементарном: в тепле. Как пещерный человек перед первым огнем.
Им раздали полотенца. Они насухо вытирались, с удивлением рассматривая свою кожу. Она все еще была бледной и пятнистой от голода, им же она казалась нежно-белой.
Им принесли со склада чистые вещи. Они ощупывали и разглядывали их, прежде чем надеть. Потом их отвели в другое помещение. Мытье оживило, но вместе с тем очень утомило. Хоть и вялые, они были готовы поверить в другие чудеса.
Помещение, уставленное кроватями, их мало удивило. Окинув взглядом кроватные ряды, они хотели проследовать дальше.
— Вот, — сказал сопровождавший их американец. Они уставились на него.
— Это для нас?
— Да. Чтобы спать.
— Для какого количества?
Лебенталь показал на ближайшую кровать, потом на себя и Бухера и спросил:
— Для двоих? — Потом показал на Бергера и поднял три пальца. — Или для троих?
Американец ухмыльнулся. Он подошел к Лебенталю и тихонько подтолкнул его к первой кровати, потом Бухера — ко второй, а Бергера и Зульцбахера — к стоявшим рядом.
— Вот так, — проговорил он. — Каждому по кровати! С одеялом!
— Я сдаюсь, — объявил Лебенталь. — Подушки тоже есть.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Только в романах встречается дешевая фраза о том, что дух не сломить. Я знал хороших людей, которые были способны лишь на одно — выть как звери. Сломить можно почти любое сопротивление. Для этого требуются только достаточно времени и случай.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Если во что-то веришь, страдания не столь мучительны
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
"Так, наверное, и нужно начинать, - думал Бухер. - С самого начала. Не с воспоминаний, ожесточения и ненависти, а с самого простого. С чувства, что ты живешь. Живешь не вопреки чему-то, как в лагере, а просто - живешь".
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Значит, будем жрать надежду, если нет ничего другого, - сказал Пятьсот девятый. - Будем жрать все остатки надежды, которые только сможем наскрести.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Надо рассчитывать только на то, что держишь в руке.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Жизнь есть жизнь. Даже самая маленькая.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Иногда умирает сотня людей, и ничего не ощущаешь, а иногда - один, с которым в общем-то не многое тебя связывает, а кажется, будто это тысяча.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Нужно всегда думать о ближайшей опасности. О сегодняшней. А завтра - о завтрашней. Все по порядку. Иначе рехнуться можно.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Это всего лишь дешевая фраза из плохого романа — что дух нельзя сломить. Я видел людей — настоящих людей, — которых они превращали в кричащих от боли животных. Почти любое сопротивление можно сломить; это вопрос времени и условий.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Жизнь есть жизнь. Даже самая жалкая.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
— Нельзя ли выменять часы на еду, Лео? — спросил Пятьсот девятый.
— Сегодня ночью нельзя ничего выменивать. Даже золото.
— Можно есть печень, — заметил Карел.
— Что?
— Печень. Свежую печень. Если ее сразу же вырезать, она съедобна.
— Откуда вырезать?
— Из мертвецов.
— Откуда ты это знаешь, Карел? — спросил Агасфер через некоторое время.
— От Блатцека.
— Кто это Блатцек?
— Блатцек, в лагере Брюнн. Он сказал, это лучше, чем умереть самому. Покойники умерли, и их все равно сожгут. Он меня многому научил. Он мне показал, как прикидываться мертвым и как надо бежать, если сзади в тебя стреляют: зигзагом, неравномерно, то вскакивая, то припадая. А еще, как найти себе местечко в общей могиле, чтобы не задохнуться и ночью выбраться из груды тел. Блатцек многое умел.
— Ты тоже многое умеешь, Карел.
— Конечно. Иначе бы меня уже не было здесь.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
- Коммунист? - спросил он. Пятьсот девятый покачал головой.
- Социал-демократ?
- Нет.
- Кто ж тогда? Кем-то ты ведь должен быть.
- Кусочком человеческой плоти, если угодно.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Но верить можно не только в Бога. На свете так много вещей, в которые можно верить.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Когда веришь во что-то, страдания уже не так страшны.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Наше воображение не умеет считать. И цифры не действуют на чувство - оно не становится от них сильнее. Оно умеет считать лишь до одного. Но и одного достаточно, если действительно чувствуешь.
Весной 1945 года дни немецкой армии были сочтены. Тем не менее в концентрационном лагере Меллерн всё идёт своим чередом и ничто не предвещает скорого окончания войны. Однако это обманчивое спокойствие было разрушено гулом разорвавшейся неподалёку бомбы.
Сколько все-таки горя и тоски умещается в двух таких маленьких пятнышках, которые можно прикрыть одним пальцем, — в человеческих глазах.
В романе "На Западном фронте без перемен", одном из самых характерных произведений литературы "потерянного поколения", Ремарк изобразил фронтовые будни, сохранившие солдатам лишь элементарные формы солидарности, сплачивающей их перед лицом смерти.
Я молод - мне двадцать лет, но все, что я видел в жизни, - это отчаяние, смерть, страх и сплетение нелепейшего бездумного прозябания с безмерными муками. Я вижу, что кто-то натравливает один народ на другой и люди убивают друг друга, в безумном ослеплении покоряясь чужой воле, не ведая, что творят, не зная за собой вины. Я вижу, что лучшие умы человечества изобретают оружие, чтобы продлить этот кошмар, и находят слова, чтобы еще более утонченно оправдать его. И вместе со мной это видят все люди моего возраста, у нас и у них, во всем мире, это переживает все наше поколение.
В романе "На Западном фронте без перемен", одном из самых характерных произведений литературы "потерянного поколения", Ремарк изобразил фронтовые будни, сохранившие солдатам лишь элементарные формы солидарности, сплачивающей их перед лицом смерти.
Мы в нашей семье никогда не были особенно нежны друг с другом, - это не принято у бедняков, чья жизнь проходит в труде и заботах.
В романе "На Западном фронте без перемен", одном из самых характерных произведений литературы "потерянного поколения", Ремарк изобразил фронтовые будни, сохранившие солдатам лишь элементарные формы солидарности, сплачивающей их перед лицом смерти.
Он предлагает, чтобы при объявлении войны устраивалось нечто вроде народного празднества, с музыкой и с входными билетами, как во время боя быков. Затем на арену должны выйти министры и генералы враждующих стран, в трусиках, вооруженные дубинками, и пусть они схватятся друг с другом. Кто останется в живых, объявит свою страну победительницей. Это было бы проще и справедливее, чем то, что делается здесь, где друг с другом воюют совсем не те люди.
В романе "На Западном фронте без перемен", одном из самых характерных произведений литературы "потерянного поколения", Ремарк изобразил фронтовые будни, сохранившие солдатам лишь элементарные формы солидарности, сплачивающей их перед лицом смерти.