— Я не боюсь дней, в которых есть ты, — шепчу я. — Я боюсь тех, в которых тебя может не быть.
Каждый горюет по-своему. Слёзы — это симптом грусти, но не сама грусть. Можно быть безумно несчастной и не пролить ни слезинки.
Я облажался. И, вероятно, снова облажаюсь. — ... — Ты вознесла меня на пьедестал. И когда я с него упал, тебе было больно.
— Лаванда — это восхитительный запах. Лёгкий, свежий, с земным, цветочным оттенком. Успокаивающий, но не приторный. Лаванда — это божественно. Ты когда-нибудь пробовал лавандовый латте? Он великолепен. Да, этот запах настолько хорош, что его можно пить. Если у хороших снов есть аромат, то это лаванда. Если ангелы существуют, можешь не сомневаться, они принимают ванну в лавандовой воде и моют свои задницы лавандовым мылом.
Эти незнакомцы хотят увидеть, как я красиво плачу. (Но это вообще физически возможно? Кто может рыдать, чтобы при этом не выглядеть покрасневшей, сопливой развалиной?)
... быстро отшатываюсь в сторону, подальше от его широкой груди и запаха какого-то загадочного парфюма, напоминающего заснеженный кедровый лес, где мужчины в фланелевых рубашках колют дрова просто ради удовольствия.
На таком можно было бы зарабатывать. Продавать туда билеты. Уйти на пенсию в двадцать шесть лет.