Объем работы вовсе не определяет степень важности дела.
"Замок"Ф. Кафка
А мне при одной только мысли о телефоне уже не до смеха. Иначе что помешало бы мне добежать до почты и пожелать Тебе доброго вечера? Но целый час ждать, когда тебя соединят, от волнения вцепившись руками в скамейку, потом, когда, наконец, выкрикнут твое имя, опрометью бежать к телефону, ощущая, как все в тебе дрожит, слабым голосом просить к телефону Тебя, не зная, хватит ли духу вообще Тебе ответить, потом благодарить Бога, что три минуты наконец истекли, и возвращаться домой, мучаясь теперь уже поистине неутолимым желанием поговорить с Тобой наяву, – нет, лучше уж и не пробовать.
◄ Я уже не думаю о Вас, я сейчас просто с Вами.
◄ Оставшись один в комнате, вдруг испытал приступ столь острого влечения к Вам, что впору было уткнуться лицом в стол, лишь бы себя сдержать.
◄ Мне нужно больше душевного тепла, чем я заслуживаю.
◄ Читая Твои письма, я как будто способен даже непредвиденное предвидеть и непреодолимое преодолеть.
◄ Кажется, я опять хотел подписаться "Твой"? Нет ничего лживее такой подписи.
◄ Для того, что способно уместиться в одном-единственном человеке, внешний мир слишком мал, слишком однозначен, слишком правдив.
◄ Любимая, любимая моя, я совершенно немузыкален, но если уж это не музыка, то что тогда музыка!
◄ Из двух книг, которые, возможно, даже не успели ещё до Тебя дойти, одна предназначена для Твоих глаз, другая для Твоего сердца.
◄ Я не то чтобы совсем устал, но как-то отупел и отяжелел и совсем не нахожу верных слов. Могу разве что сказать — не покидай меня, останься со мной.
◄ Ты всё ещё не можешь поверить, что даже на плохой фотографии я увижу в Тебе только хорошее?
◄ В обоих письмах мы мечтаем встретиться, но этого не случится.
◄ Вроде бы и не быть по-настоящему несчастным, не ощущать в себе свежий шип боли, а просто смотреть на страницы тетрадки у себя под руками и видеть, как они без конца заполняются вещами, которые тебе ненавистны, вызывают у тебя отвращение или в лучшем случае мрачное безразличие — и которые ты должен, должен писать, просто чтобы жить.
◄ Боюсь, если бы я был с Тобой рядом, я бы вообще никогда Тебя одну не оставлял, — а ведь потребность в одиночестве у меня неизбывная, — мы бы оба страдали, но такое счастье никаким страданием оплатить не жалко.
◄ До того мне хочется, хотя бы фотографией, оказаться у Тебя в руках, — я имею в виду, в буквальном смысле, потому что в переносном я у Тебя в руках уже давно.
◄ Ради того я у Тебя и есть, чтобы всё мне рассказывать, это перед родителями нужно притворяться, а если уж со мной нельзя поделиться, значит, я не заслуживаю права с Тобою быть.
◄ Именно регулярность больше всего греет сердце.
◄ Всё, конец, и я опять один.
◄ Мои губы всецело принадлежат одной Тебе; и ни родителям, ни сёстрам, ни даже неотступным тётушкам нет места на моей отпрядывающей щеке.
◄ Если Ты любишь меня в настоящем, пусть прошлое остаётся где угодно, пусть даже, если уж иначе нельзя, оно остаётся столь же далеко, как и страх перед будущим.
◄ У нас один выход — побросать перья и бежать друг другу навстречу.
◄ Хочешь Ты того или нет, я Тебе принадлежу.
◄ Писать — это ведь раскрываться до самого дна.
◄ Меня связывает с Тобою не только любовь, любовь — это было бы слишком мало, любовь начинается, приходит, проходит и приходит снова, а вот эта необходимость, которой я, словно крючьями, впился во всё Твоё существо, она остаётся.
◄ Любимая, просто лежать у Тебя в ногах и молчать — это было бы самое лучшее.
◄ Когда письмо Твоё приходит с утра, как сегодня, то весь день с самого начала принадлежит Тебе.
◄ Пусть никого не будет ни вокруг нас, ни между нами.
◄ Так же, как я в мыслях о Тебе к Тебе льну, прижимаюсь и ни за что на свете не хочу отпускать, — точно так же тот же я, думая о Тебе, всеми силами должен держаться от Тебя в отдалении.
◄ И Ты действительно пришла, и была со мной совсем близко, сколь бы одиноким, почти до смешного одиноким я со стороны ни казался.
◄ Причина бед вовсе не в расстоянии между нами, как раз наоборот, только наша удалённость друг от друга и даёт мне видимость права на Тебя, и за эту видимость я держусь — насколько вообще можно что-то неверное держать неверными руками.
◄ В последнее время я нередко заставляю себя писать Тебе, но мои письма к Тебе и моя жизнь сплелись почти неразрывно, ведь я и жить себя сейчас тоже заставляю — выходит, мне перестать?
◄ ...Я слишком долго видел Тебя наяву (хотя бы в этом отношении я время зря не терял), чтобы иметь теперь нужду в Твоих фотографиях. Не хочу на них глядеть. На фотографиях Ты приглаженная и помещена в некую отвлечённость, я же смотрел в Твоё настоящее, человеческое, оживлённое неизбежными неправильностями лицо — и тонул в нём. Как же мне теперь из этого омута вынырнуть и снова очутиться всего лишь среди фотографий!
◄ Меня ничто не трогало, единственно живым во мне было Твоё письмо у меня в кармане.
◄ Главный, истинный мой страх — хуже этого, наверно, ничего уже ни сказать, ни услышать нельзя, — истинный мой страх в том, что я никогда не смогу обладать Тобою.
◄ "Без неё я жить не могу, но и с ней тоже" — именно с этими словами я бросал в чемодан вещь за вещью, и было в этом что-то, от чего казалось, вот-вот разорвётся грудь.
◄ Ради Бога, почему же Ты мне не пишешь? Целую неделю ни слова. Это же ужасно.
◄ Сколько бы ни продлилось молчание между нами, я принадлежу Тебе по первому же, самому тихому, но искреннему зову, сегодня и всегда.
◄ Написанные письма не пропадают, пропадают только ненаписанные.
◄ От Тебя не было сегодня письма, а когда я не могу ухватиться за свежее слово от Тебя, я повисаю, как в пустоте.
◄ Я, в сущности, ничем не болел — и тем не менее я болен.
◄ Хочу жениться, а сам такой слабак, что из-за одного слова на открытке колени подгибаются.
◄ Если бы я спал столько, сколько думал о Тебе, то наверняка бы выспался.
◄ Попытайся излечиться от меня, но не полностью.
◄ У меня, конечно же, не было желания причинить Тебе боль, но я её причинил, из чего следует, что я никогда не буду иметь желания причинять Тебе боль — и всё же причинять её буду.
◄ Только неистово писать ночами — вот чего я хочу. И умереть от этого или сойти с ума, вот чего я хочу, ибо одно вытекает из другого с давно предчувствуемой неизбежностью.
◄ Молчание — это же самая страшная кара, которую только можно измыслить.
◄ Не важно, по каким причинам, внутренним или внешним, Ты мне не пишешь.
◄ Нет у меня наклонностей к литературе, я просто из литературы состою, я не что иное, как литература, и ничем иным быть не в состоянии.
◄ Большая переписка — признак того, что что-то не в порядке.
◄ Внутренний голос зовёт меня во тьму, а наяву меня тянет к Тебе, и этого не совместить, а если мы всё же попытаемся, карающие удары поразят нас обоих, и Тебя, и меня.
◄ Мне было, поверь, вполне стыдно и я был вполне несчастлив. Но что мне делать, Фелиция? Нам надо расстаться.
◄ Знаешь ли Ты, что с зимы прошлого года я не написал ни строчки, которая могла бы после меня остаться?
◄ Всё кончено, Ты для меня потеряна, мне придётся привыкать к этой мысли, точно зная, что до конца я никогда не смогу с ней сжиться.
◄ Людей надо принимать такими, как есть, или оставлять в покое. Изменить их нельзя, можно разве что внести в их натуру сумбур и смуту. Человек ведь не состоит из отдельных частей, так, чтобы любую можно было изъять и заменить чем-то другим.
◄ Вообще-то ничего не случилось; просто Ты мне пишешь, но кто знает, что это значит.
◄ Я, конечно же, не в состоянии был бы всё, что сейчас написал, сказать Тебе в лицо, скорей уж я был бы в состоянии броситься Тебе в ноги и никогда их не отпускать. Поэтому хорошо, что я не поехал.
◄ Если Ты хочешь, чтобы я приехал, и намерена встретить меня на вокзале, тогда телеграфируй мне сейчас же, чтобы я получил телеграмму до полудня, — и сразу же помчусь на вокзал.
◄ Сегодня я ждал Твоего ответа всего лишь 4 часа, но всё-таки целых 4 часа.
◄ Уже полтора года мы бежим друг другу навстречу и после первого месяца, казалось, вот-вот столкнёмся в объятьях. А теперь, когда прошло столько времени и мы уже столько бежим — мы всё ещё так далеки.
◄ Каждому своё, Ты будешь принимать гостей, я — призраков.
◄ Я видел, что всё потеряно, видел и то, что ещё могу в последний миг каким-то внезапным признанием всё спасти, но никакого внезапного признания я за душой не имел.
◄ Если не удаётся сойтись поближе, люди расходятся подальше.
◄ Я поехал туда не по доброй воле, я знал, что мне грозит. Мне грозил соблазн близости, этот вздорный соблазн, преследующий меня буквально неотвязно и даже сейчас, в этой выстуженной, ледяной комнате, не оставляющий меня в покое.
◄ Я говорю с Тобой столь же откровенно, как говорил бы с самим собой.
Случалось ли Тебе хоть раз – не имея даже тени помысла о ком-либо еще, не видя ни в ком ни малейшей тому причины – отчаиваться исключительно из-за себя самой? Отчаиваться настолько, что впору упасть наземь и оставаться так лежать хоть до страшного суда, а то и дольше?
К чему стремиться изменять людей, Фелиция? Это неправильно. Людей надо принимать такими, как есть, или оставлять в покое. Изменить их нельзя, можно разве что внести в их натуру сумбур и смуту. Человек ведь не состоит из отдельных частей, так, чтобы любую можно было изъять и заменить чем-то другим. В человеке, напротив, все – одно целое, дернешь за один кончик, а получается, что против воли дернул и за другой.
Я не могу жить с людьми, я с неизбежностью ненавижу всех своих родственников – не потому, что это родственники, и не потому, допустим, что они плохие люди, не потому, что я не лучшим образом о них думаю (напрасно Ты полагаешь, что «страшная робость» от подобных мыслей избавляет, вовсе нет), – но просто потому, что это люди, живущие ко мне ближе всех. А именно совместную жизнь с людьми я и не могу выносить, у меня почти нет сил воспринимать ее даже как неизбежное несчастье. При безучастном стороннем наблюдении все люди меня радуют, но радость эта не настолько велика, чтобы я – если бы только здоровье позволило – не предпочел куда более счастливо жить в пустыне, в лесу, на острове, нежели ютиться здесь, между спальней и гостиной моих родителей.
Мне претит разговор. Что бы я ни сказал – все мне кажется не так. В моих глазах все мною сказанное по вине одной только устной речи лишается серьезности и настоятельности. На мой взгляд, оно просто и не может быть иначе, потому что на устную речь беспрерывно влияют тысячи внешних обстоятельств и тысячи внешних помех. Потому я и молчалив – не только вынужденно, но и по убеждению. Только письмо представляется мне надлежащей формой высказывания и останется ею и впредь, даже когда мы будем вместе.
Если не удается сойтись поближе, люди расходятся подальше.
Мне претит разговор. Что бы я ни сказал – все мне кажется не так. В моих глазах все мною сказанное по вине одной только устной речи лишается серьезности и настоятельности. На мой взгляд, оно просто и не может быть иначе, потому что на устную речь беспрерывно влияют тысячи внешних обстоятельств и тысячи внешних помех. Потому я и молчалив – не только вынужденно, но и по убеждению. Только письмо представляется мне надлежащей формой высказывания
Зато теперь я впадаю в одиночество, как вода в море.
Разумеется, никаких планов, никаких видов на будущее у меня нет, в будущее я не могу направляться, только рушиться головой вниз, только падать, споткнувшись, или катиться в будущее кубарем, это я могу, а лучше всего я умею просто лежать на месте. Но уж планов и видов на будущее у меня точно никаких, когда мне хорошо, я всецело преисполнен настоящим, когда мне плохо, я настоящее проклинаю, а уж будущее и подавно!
В конце концов я спросил себя, что бы выбрал я: Твое письмо вкупе с испугом и неприятностями или никакого письма и покой, – и мне не осталось ничего иного, как срочно бежать на почтамт.
...когда вечером лег, из-за собственной усталости на какое-то время впал в такое отчаяние, что в полусне молился, пусть мне дадут в руки все устои мира, уж я бы их встряхнул! Ох ты, господи! Ах, любимая…
Нет, медицинским светилам я не верю; я вообще верю врачам, только когда они признаются, что ничего не смыслят, а кроме того я их просто ненавижу.
Мне нужно больше душевного тепла, чем я заслуживаю.
Кажется, я опять хотел подписаться «Твой»? Нет ничего лживее такой подписи. Нет, свой и вечно только себе преданный, вот кто я такой и с таким собой должен пытаться сжиться. Франц.
единственное, что есть во мне хорошего, так это злость на самого себя.
(о своей вине я не говорю, она выше всех гор на свете)
Оказывается, что я ничтожен, а с собственным ничтожеством что поделаешь?
Мне не вынести Ваших ежедневных писем, я просто не в состоянии это выдержать. К примеру, ответив на Ваше письмо, я потом лежу в кровати, с виду вполне покойно, но стук сердца отдается гулом по всему телу, оно не хочет знать ни о чем, кроме Вас. Я настолько принадлежу Тебе, что нет другой возможности это выразить, да и эта возможность слишком слаба. Но именно поэтому я не хочу знать, как Ты сию секунду одета, ибо это знание настолько выбивает меня из колеи, что я просто не могу жить, вот почему я не хочу знать, что Ты хорошо ко мне относишься, ибо в таком случае чего ради я, дурак, сиднем сижу здесь на службе или у себя дома вместо того, чтобы, зажмурив глаза, броситься в поезд и раскрыть их лишь подле Тебя.
Кажется, я опять хотел подписаться «Твой»? Нет ничего лживее такой подписи. Нет, свой и вечно только себе преданный, вот кто я такой и с таким собой должен пытаться сжиться.
Все – фантазия: семья, служба, друзья, улица; все – фантазия, более далекая или более близкая, и жена – фантазия; ближайшая же правда только в том, что ты бьешься головой о стену камеры, в которой нет ни окон, ни дверей.
...как ребенок всю скатерть со стола тянет, когда ему что-то на столе нравится, а в итоге ему одни черепки достаются и надежды, разбитые в прах и утраченные навсегда.
Ах, если бы ты знал, как жадно я ищу хорошее во всем, что ты говоришь и делаешь, как бы ты меня ни огорчал...
Но ему вовсе не нужно никакого ободрения, — сказал К. — ободрить его — значит сказать ему, что он прав, что пусть он продолжает делать всё по-прежнему, но ведь именно так он ничего и не достигнет. Можешь сколько угодно подбодрять человека с завязанными глазами — пусть смотрит сквозь платок, всё равно он ничего не увидит, и, только когда снимут платок он увидит всё.