Цитаты из книг

Теперь, пока жив этот маленький комочек, она будет жить тоже. Её не коснутся ни яд, ни проклятие, ни время. Её не посмеет поранить ни одно смертоносное заклятие. Не тронет ни зверь, ни птица, ни кровожадная никса. Её не коснутся болезни. Не тронет со временем старость. Она будет молодой и полной сил ровно тысячу лет. Пока, наконец, не наступит черёд кого-то другого хранить этот бесценный дар, доставшийся ей совершенно случайно.
Она не умрёт больше, как он когда-то боялся. Она останется такой же прекрасной, как сейчас. Она сможет всё, что только захочет. Ей подчинится любая стихия. Ей станут покорны моря и океаны, вулканы и лавы, грозы и ураганы, солнце и ветер, дожди и лесные твари. Всё живое отныне будет чуять в ней нечто волшебное. Нечто странное, притягательное и неприкосновенное. Мир непременно узнает её, как только она почтит его своим присутствием, и сбережёт любой ценой своё новое Сердце.

Поняв, что всё ещё скалится, волк поспешно прячет зубы и, дико боясь её напугать, робко тянется вперёд. Инстинктивно стремится навстречу. Надеется. Ждёт. Прижимается тёплым боком. Смотрит неотрывно, почти не дыша, не видит больше никого и не сознаёт ничего, кроме одной-единственной мысли: ОНА. Действительно она. Маленькое чудо, вдруг свалившееся ему на голову. Крохотное солнце, светящее с небес лишь для него одного. Благодатный глоток росы для умирающего в пустыне. Блаженный солнечный лучик, дающий тепло подтаявшим льдам и дарящий бескрайнему северу прежнего одиночества настоящую весну. Она – его жизнь. Его свет. Новая, невесть откуда взявшаяся, но единственно важная теперь цель. Целая вселенная, приковывающая к себе его взгляд; навеки привязывающая его душу прочными стальными цепями, от которых не хочется избавляться.

Невозможно объяснить, что он чувствует, глядя в её расширенные глаза. Нет слов, чтобы выразить всё, что вдруг происходит в его изумлённо дрогнувшей, внезапно перевернувшейся душе. Нет такого чувства, чтобы правильно описать его состояние: внезапно вспыхнувшая радость... странное единение... лишённая сомнений преданность... чёткое понимание... неистовая вера... преклонение... стремление защитить, закрыть собой, припасть к ногам и блаженно замереть, впитывая новое чувство всем телом и желая, чтобы это никогда не закончилось... одним словом, Эиталле. Всё вместе и ничего из названного одновременно. Что-то простое и, вместе с тем, гораздо большее, чем просто любовь. Что-то, от чего поёт вдруг освободившаяся душа, ломаются стальные стены, с неслышным звоном рвутся любые цепи. Блаженство, граничащее с болью. Сумасшествие, способное длиться вечно. Сладкое безумие, которое заставляет содрогаться всем телом, и острое наслаждение, от которого невозможно отказаться.

Юноши вздрогнули от неожиданности и опустили взгляды: никому не хотелось вылететь из Академии и испытать весь позор, что достанется после этого неудачнику. Ведь лишиться дара – это почти то же самое, что лишиться души. Тому, кто хоть раз дотронулся до Озарения, невыносима сама мысль о том, что больше этого не удастся сделать никогда. Тот, кто творил когда-то настоящий Огонь, подчинил себе Воду или вызывал Ураган, будет тосковать по ощущению всемогущества, захлёстывающего тебя целиком, будет жить, не чувствуя вкуса к жизни, будет чахнуть, как оставшийся без полива цветок. Лишиться дара – трудное и невыносимое испытание. Это значит - утратить себя больше, чем наполовину. Это как приговор. Страшное наказание и почти что смерть. И рисковать умереть даже наполовину ради чьих-то амбиций...

– Безумец! Ты сжёг свой дар дотла! Ты больше не сможешь призвать Озарение!
Викран дер Соллен улыбнулся чуть шире.
– Я не жалею.
– Сумасшедший... ненормальный... идиот... зачем ты это сделал?!!
– Я не мог иначе.
– Почему?! – взвыл стремительно истончающийся, буквально тающий, словно кусок сахара в горячей воде, архимаг. — Что тебя заставило?! Что в НЕЙ такого, что ты готов умереть?!!
– Всё, – тихо прошептал мастер Викран, обернувшись к Айре и долгим взглядом посмотрев на её неподвижное, неимоверно бледное лицо, на котором пылали огнём лиловые глаза. – Она – это всё. Целая жизнь. И смерть. Воля. Свобода. Сила. Боль и счастье... абсолютно всё. Но ты не поймёшь. Для тебя это недостижимо. Это – только моя боль и моё счастье. Моя жизнь и смерть. В любой день. В любой год. В любое время дня и ночи. Отныне и навсегда... просто я слишком поздно это понял. Тоже – из-за тебя.

Марсо криво улыбнулся.
– Не подумал, что человек не способен вместить СТОЛЬКО? Не подсчитал, сколько можешь вместить ты сам? Или решил, что, получив силу бога, можешь сравниться с Ним? Ведь Сердце – это и есть наш Бог. То, без чего Зандокар не выживет. В нём – наши силы, радость и горе, колебания, сомнения, счастье и беды, ненависть и любовь... Оно – это всё. А ВСЁ не может быть измерено человеческими мерками. И не может существовать там, где для него нет свободы... разве ты не знал об этом? Не знал, что нельзя стать богом, оставаясь по-прежнему человеком? Не понял, почему я когда-то остался без тела?

Сердцу всё равно, с чем к нему пришли. Оно не знает разницы между добром и злом. Ему чужды человеческие понятия и неведомы переживания смертных. Оно просто есть. Сердце этого Мира. Просто бьётся, каждым своим ударом порождая вокруг себя жизнь. И просто живёт, терпеливо дожидаясь своего часа.
Ему неважно, что подаренная сила способна принести больше бед, чем прошедшие Катастрофы. Оно не страшится будущего и не переживает о насущном. Оно не мыслит. Не расстраивается. Не испытывает досады. Оно слышит не голоса, а людские души. Видит не лица, но спрятанные за ними сердца. Чувствует не боль, а смутное огорчение. А если и вмешивается когда-то в происходящее, то немного и совсем ненадолго - лишь для того, чтобы не нарушить существующее равновесие.

– Чудесно, – процедил архимаг. – Значит, ты не слишком расстроишься, если я доведу это дело до конца и избавлю наш мир от твоего присутствия?
– Вообще-то... нет.
Лер Альварис недобро прищурился.
– Представь себе, не расстроюсь, – широко улыбнулся Марсо. – Напротив, я буду рад уйти, при этом зная, что не позволил тебе добраться до Сердца. Это, можно сказать, мой последний долг, который следовало отдать. И последний тебе привет, который я передаю с превеликим удовольствием: ты проиграл, Альварис. Признай: проиграл. Айра стала слишком сильна для тебя и находится под хорошей защитой. Даже тебе её не обойти.

«Л-лер...?»
«Спи, – зевнул волк. – Излишки твоего дара я забираю почти постоянно, а ты, пока я рядом, будешь забирать мои. Это – естественный обмен. Ничего личного. В такой ситуации ничей дар не пострадает, твой будет защищён от перегрузок, а моему не помешает небольшая стимуляция. Так что спи. Больше не замёрзнешь».

Викран дер Соллен тихо застонал.
«Айра... что ж ты не сказала?! – волчица странно дрогнула. – Что ты наделала, глупая?! Это было не твоё обучение! Понимаешь, не твоё! Так было НЕЛЬЗЯ! Неправильно! Не для тебя!!! Айра...»
Спустя секунду лиловые искорки в её зрачках погасли, когти втянулись на место, странные иглы на спине пропали, а вздыбленная шерсть улеглась на прежнее место.
«Я не могла его бросить, лер, – так же тихо отозвалась вернувшаяся в тело Айра. И на этот раз она говорила с ним правильно. Вернее, она говорила ТОЛЬКО с ним, не посвящая в разговор напряжённо прислушивающегося Марсо. – Он закрывал меня собой. Он несколько раз спасал мне жизнь. Он был со мной всё время, когда это было нужно, и не бросил даже тогда, когда мои шансы на выживание были очень малы. Я не могла его оставить, лер. Несмотря ни на что. И не могла не нарушить ваш приказ. Кер – моя вторая половинка. Без него я не выживу. А он больше не сможет жить без меня».

«Я много думал об этом, девочка, – тепло улыбнулся призрак. – Думал и пришёл к выводу, что все наши усилия ничего не значат, если рядом нет тех, кто тебе дорог и кому дорог ты сам».
«Ты мне дорог! Нам обоим! Мы тебя очень любим!»
«Ох, Айра... чистая твоя душа... её даже Занд не посмел отобрать, дав одному наивному дураку ещё один шанс на возрождение... если бы ты знала, как я рад это слышать! И как безумно рад, что ты однажды каким-то чудом отыскала дверь в моё старое Хранилище!»

«Да я, как ни странно, уже не злюсь. И даже не раздражаюсь, веришь? Мне и мстить-то давно не хочется, что совсем уж непонятно. Но зато с годами, познав и горечь, и тоску, ко мне пришло странное понимание, что наказание за свои ошибки мы выбираем себе сами. И сами назначаем себе искупление. А когда это искупление приходит... знаешь, я никогда не думал, что когда-нибудь вместо мести и жажды исполнения прежних планов мне может понадобиться совсем другое. И что ради этого я смогу забыть обо всём, что было раньше. Прощение... если бы я мог его получить, меня бы примирила любая цена. Даже смерть. Потому что уйти с миром – это, на самом деле, великое благо. И право на него ещё надо заслужить. Потому что обретённый покой значит порой гораздо больше, чем эта нелепая, суетливая, бесконечная и, чаще всего, совершенно пустая жизнь, в которой ты упорно отказывал себе в радости, верности, дружбе и всём, что освещает этот мир, заставляя хотя бы ненадолго забыть о том, что в нём есть немало плохого».

Свобода – как вода. Её нельзя заключить в тюрьму. Ей нельзя придать какую-то форму и надеяться, что так будет вечно. Как только воду выливают из сосуда, она тут же утекает сквозь пальцы. Она не покоряется чужим рукам. И её не удержать одной только жадной пятерней. Её можно лишь осторожно зачерпнуть раскрытыми ладонями. Ей можно умыться. Её можно с наслаждением пить. Но её никогда не загнать в стальные стены и не заставить томиться в них, подобно запертой в клетке сомнений душе.
Свобода – священна. А свобода разума священна вдвойне. Ради этого стоит бороться, к этому стоит стремиться и рисковать ради неё всем, что имеешь.
Марсо это хорошо знает.
И Айра теперь знала тоже.

Люди должны любить. Им свойственно это чувство. Они должны пылать и поддаваться страстям. Должны мечтать и витать в облаках. Просто обязаны постоянно испытывать какие-то эмоции. Они должны... это – естественно и совершенно нормально. А для молодых это ещё и настоятельная потребность, лишив их которой можно получить гораздо больше проблем, чем пользы. Так что пусть любят.
Пусть творят безумства. Хотя бы в эту ночь, когда они точно разрешены. Пускай... пускай хотя бы они сегодня живут.

– Как ты думаешь, он способен нарушить слово?
– Почему бы нет? – вскинулась девушка.
– А клятву, данную себе на пороге смерти? Когда душа пуста, когда сердце сгорело дотла, когда тело рвётся пополам, не хочется жить, а единственное твоё желание – это покой, в котором больше нет этой боли? И в котором тебя уже не терзают воспоминания? Думаешь, так просто пережить Эиталле? Думаешь, он легко перенёс потерю любимой? Полагаешь, он мог бы лгать, видя перед собой её окровавленное тело и понимая, что это по его вине она так жутко погибала? Мог бы не исполнить данную на ЕЁ крови клятву?!

– Уф... Айра, чем ты его кормила? Весит, как... Шипик, убери иголки! Я имел в виду, что ты с прошлого раза снова вырос! И мне, между прочим, весьма нелегко тащить на себе твои листья! Особенно, когда они прилипли к моем носу, закрыли глаза, а усы норовят залезть в... тьфу ты!.. в рот! Слышишь? Прекрати немедленно! Отстань! Хватит вредничать! Вот возьму сейчас и брошу!
– Только попробуй! – всполошилась травница, едва не кинувшись грудью защищать уникальный экземпляр. – Я тебе дам «брошу»! Его нельзя поранить! Он чуткий, нервный и очень ранимый! Единственный в своём роде!!!

– Принятое Эиталле – это свет. Это – жизнь. Это – своё собственное маленькое счастье, выше которого ты никогда и ничего уже не познаешь. Это – буря чувств. Море блаженства. Каждое прикосновение – как огонь, каждый вздох – как живительный глоток влаги, каждый взгляд – как обжигающий страстью пожар, а каждая ночь – как заключённая в себе самой Великая Бесконечность. Это – почти недостижимое чудо, Айра, которого эльфы страстно жаждут и смертельно боятся. Божественное откровение. Благословение небес. И это чудо будет длиться ровно столько, сколько будет жить Эиталле.

И вот тогда всё меняется разом. Вот тогда она уже больше не птица. Вот теперь она вдруг вспоминает и узнаёт, наконец, кем и для чего была создана. Потому что теперь её руки – вовсе не крылья, а разбросанные во все стороны ветви, которыми, кажется, можно обнять весь мир. Её тело – сырая земля, из которой исходит всякая жизнь. Её кровь – целительная влага, которую с благодарностью пьёт всё живое. Её глаза – горящее полуденное солнце и спокойно светящаяся луна, попеременно следящие за всем, что творится вокруг. Её волосы – ветер, опутывающий мир мягкими струями. Слёзы – как дождь, благодатно проливающийся на травы, дыхание – тёплый воздух, колышущийся над верхушками деревьев, а гнев – это лава, которая неистово клокочет внутри и яростно желает уничтожить святотатцев.

В её глазах неожиданно проступила и окрепла странная решимость.
«Я выдержу, – с неестественным спокойствием подумала девушка, поняв, что не позволит себя сломать. – Я всё выдержу. Я смогу. Я сумею. Я закрою свою ненависть на ключ в самой дальней комнате, какая только найдётся, чтобы он никогда этого не почувствовал. Я не дам ей вырваться на волю. Я не дам ей сбить меня с толку. Я велю ей уснуть и не позволю проснуться до тех пор, пока не настанет время. А до этого я буду молчать. До этого я сделаю всё, что он велит. Я встану на колени, если он захочет. Я не отвечу, если он ударит меня снова. Я буду лишь тенью той Айры, что была раньше. И я никогда не покажу ему своей боли, потому что она ему тоже не принадлежит».

Правда, именно она – эта память, в какой-то мере примирила Вэйра с самим собой, потому что за долгие часы пути и напряжённых размышлений он пришёл к неожиданной мысли о том, что сила сама по себе ещё ничего не значит. Это как с оружием. Как с поднятым с земли камнем: кто-то положит его в основание дома, а кто-то азартно кинет в чужое окно, со злорадством заслышав звон бьющегося стекла. Силу определяет только тот, кто ею владеет. И именно он отвечает за последствия её применения. Поэтому сила, как и магия, это не добро и не зло. Она – просто инструмент, орудие, камень... тот самый камень, который мог быть положен в очаг, а мог быть брошен в чью-то несчастную голову.

– Что такое? – вдруг промурлыкал сзади знакомый голос. – Керг, ты опять скалишь зубы, где ни попадя? В чём дело? Вчерашняя обида покоя не даёт? Всё ещё жалеешь, что я вышвырнул твою свору за границу? И поэтому решил отыграться на том, кто заведомо слабее?
Айра ошарашенно обернулась.
– Привет, милая, – кивнул ей невесть откуда появившийся Дакрал, кажется, ничуть не удивившись встрече. – Я слышал, у тебя неприятности?
– Дакрал?!
– Точно. Рада, что я так вовремя подоспел?

– Ладно, пойду. Но если эта рыжая ведьма тебя замучает, дай мне знак. И в следующий раз я больше не дам ей шанса тобой помыкать.
– Ведьма?! – опасно прищурилась Лира. – Ах ты, сморчок недоделанный! Ядовитый шип, торчащий из задницы своего учителя! Наглец! Хам!..
– Пока, девочки, – лучезарно улыбнулся Бриер и, прежде чем Лира успела осыпать его новой порцией ругательств, буквально испарился.
– Гад! Мерзавец! Негодяй! Я его когда-то... а он... мне! Представляешь?!! После того, что между нами было?!

– Меня учитель послал, – торопливо подтвердил Бриер, и Лира с искренним огорчением вздохнула.
– Жаль. А зачем он тебя сюда послал? Он что, хочет взять её к себе?
Айра чуть вздрогнула.
– Нет, – не моргнув глазом, соврал Бриер. – Он хочет, чтобы новая ученица, попавшая в ваш сумасшедший дом, не сошла с ума в первый же день. Зная о том, что творится в вашем корпусе по утрам, он настоятельно посоветовал мне проследить, чтобы незрелый разум вашей новой соседки не пострадал от чьего-то слишком буйного нрава. И моя задача – вырвать её из ваших цепких рук, спасти от разрушительного воздействия ваших флюидов, провести по корпусам и показать, что тут и как.
– Без тебя разберёмся! И ты за своим флюидами лучше следи! Я сама ей всё покажу, всё расскажу и обо всём позабочусь, – фыркнула Лира и, гордо задрав нос, потащила девушку мимо. Однако Бриер лишь с сомнением поджал губы.

Всё же не в раю живём. А по дорогам Зандокара каких только бродяг не носит. Хоть и надо надеяться на Всевышнего, но тому, кто сам о себе не позаботится, и Всевышний, надо сказать, не поможет. Поэтому следует верить в хорошее, надеяться на лучшее, но постоянно помнить о худшем и на всякий случай готовиться к любым неприятностям.

– Отныне твоя задача – подчиняться мне. Во всём.
– А если не стану? – ровно осведомилась Айра.
– Я найду способ этого добиться, – спокойно сообщил маг.
Она, наконец, взглянула прямо, на мгновение скрестив с ним взгляд. Но сразу поняла – никаких шуток. Он действительно сможет её заставить. Как тогда, как в том лесу. Всё с тем же спокойствием и нечеловеческим хладнокровием. Особенно сейчас, когда они с Кером так слабы. Потому что у него совершенно точно хватит сил, чтобы сделать ей больно. Более того, он сделает это немедленно и столько раз, сколько потребуется, чтобы она навсегда зареклась спорить или упорствовать. И это чувствовалось в том, каким мёртвым холодом веяло из его глаз. В том, как он стоял. Как бесстрастно смотрел в ответ. Как молча подтверждал её невесёлую догадку, что добьётся подчинения любой ценой. Чего бы это не стоило... ей. И, конечно же, Керу.