Я уже давным-давно понял, что в этом мире мне действительно принадлежит очень немногое: мои мысли, мои чувства, мои поступки, моя жизнь. Всё остальное в любой момент может от меня уйти, и это совершенно нормально. Костюм может прийти в негодность, и я больше не смогу его носить, машина может развалиться, и на ней нельзя будет ездить, квартира может сгореть... Только мои мысли и чувства никуда не денутся, они со мной, пока я жив, и уйдут одновременно со мной.
Если как следует вдуматься, огромное количество того, к чему мы привыкли стремиться, чего привыкли добиваться, на самом деле бессмысленно. Нет никакой разницы, добьёмся мы этого или нет…
Поднимитесь над мифами, которыми битком набита наша повседневная жизнь, отряхните эти мифы со своих плеч, не позволяйте им висеть на вас пудовыми гирями и диктовать, как вам жить, что носить и как выглядеть…
Природа ничего не делает „просто так“, в каждом ее проявлении есть смысл, и если на свет появляются бесплодные женщины — в этом тоже есть смысл, это для чего-то нужно. И эти женщины нужны мирозданию для чего-то другого, а не для продолжения рода.
В норме каждая женщина должна стремиться к материнству, и идеал — это женщина-мать. Так нам внушили. А мы позволили себе это внушить, и поэтому если женщина идеалу или норме не соответствует, она считается ущербной со всеми вытекающими отсюда последствиями вплоть до психических расстройств.
мы живем в мире, наполненном мифами и иллюзиями, и этот мифический иллюзорный мир управляет нашими жизнями, а мы покорно следуем его требованиям, не давая себе труда задуматься: а правдивы ли эти мифы? И обязаны ли мы им следовать?
Природа создала вас определённым образом, вы такие, какие есть, и вы не обязаны быть похожими на кого-то или соответствовать навязанному вам идеалу, потому что идеалов нет вообще, это тоже миф, это выдумка. То, что вам преподносится как идеал, есть не что иное, как проявление чьего-то личного вкуса, не более того.
Уильям Конгрив, английский поэт, писал, что нет в аду фурии страшнее, чем отвергнутая женщина. Историки и политологи утверждают, что нет никого опаснее венценосного должника. Тамплиерам задолжали многие монархи, и вопрос состоял только в том, кто из них, не имея возможности или не желая вернуть долги, «расплатится» с кредиторами другим методом. А Филипп Четвертый был должен тамплиерам огромную сумму…
Чтобы облегчить вам жизнь, скажу, что этого герцога называли Робертом Дьяволом...
Дьяволом-то этого герцога прозвал народ, а вообще он именовался Робертом Великолепным. Он не был старшим сыном своего отца, герцога Нормандии, герцогство ему не светило, но если само не светит, то почему бы не включить лампочку собственными руками? Когда во главе Нормандии встал брат Роберта, Ричард Третий Нормандский, наш Роберт ничтоже сумняшеся отравил его. Говорят, что не его одного, а вместе со всеми приближенными баронами. Вероятно, во время банкета.
«Юности моей еще не тронул пламень жгучей страсти» – довольно точная характеристика короля, которого современники описывали как«вялую холодную рыбу». Пламень страсти, судя по трудам историков и хронистов, так никогда и не запылал в душе Генриха. Он с самого рождения был мальчиком, за которым взрослые дяди принимали решения, таковым он и остался до своих последних дней.
«...Шекспир во всех исторических пьесах весьма вольно обращается с датами, перемещая удобные ему факты во времени вперед и назад, как нужно для сюжета и драматизма, но в первой части «Генриха Шестого» автор превзошел сам себя по части анахронизмов. Такого фактологического бардака (это выражение Азимова) нет больше ни в одной его пьесе-хронике.»
«К этому моменту всем вам, наверное, уже понятно, что соотносить действие пьесы с реальной жизнью – занятие пустое и бессмысленное. Если король Генрих Шестой явился на заседание парламента, то он уж точно не младенец». Значит, прошло много лет.События в Орлеане, как помните, имели место в 1428–1429 годах, когда королю было6–7 лет. Стало быть, миновало с тех пор еще лет 10, никак не меньше. С другой стороны, Эдмунд Мортимер скончался в 1425 году, а тот парламент, на котором разбирался конфликт герцога Глостера и епископа Винчестерского, созывался в 1426 году. Одним словом, Шекспир с реальностью разошелся окончательно и бесповоротно, и мы больше не будем даже пытаться что-то уточнять и в чем-то разбираться.»(Александра Маринина.«Генрих Шестой глазами Шекспира»)
«Слово берет король Генрих. Ну наконец-то! Сейчас мы, бог даст, хоть что-нибудь поймем про этот персонаж.– Дяди Винчестер и Глостер, вы верховные правители страны. Прошу вас, пожалуйста, помиритесь,соедините «сердца в любви и дружбе». Для репутации нашего трона нехорошо, что два таких знатных лорда ссорятся. Я, конечно, еще совсем маленький, но поверьте мне, гражданская война– это очень плохо для государства. Юн годами, значит. Сам это признает. Так все-таки сколько Генриху лет?»
"Лозунг: "нет никаких законов, а есть только мое личное понимание, что есть благо для страны, а что - вред" выглядел не просто устрашающе, он был ужасен. Чудовищен. Пятьдесят лет - огромный срок, и Петр был уверен, что за пол века правосознание людей должно было измениться, ан нет, вылезли эти отвратительные слова в середине шестидесятых..."
" Вот она, закономерность бытия - подумал Петр. - Ты разрушаешь жизни творческой интеллигенции, запрещаешь спектакли, фильмы и книги, увольняешь режиссеров и актеров. Ты уничтожаешь возможность заниматься делом, которому человек посвятил всего себя, вложил душу и здоровье, много чем пожертвовал, и само дело тоже уничтожаешь. Ты сеешь слезы, порождаешь депрессии и убиваешь творцов. Но проходит всего пятьдесят лет - и твоего имени уже никто не знает и не вспоминает. Ты - ничто. А пьесы как шли - так и идут. И фильмы показывают по телевизору."
Вступило Вильгельму в голову, что надо бы попробовать завоевать Англию. А что? Близенько, удобненько, да и престижно. Вообще-то он давно облизывался на Англию... Ну что там какой-то герцог какой-то Нормандии, вассал и подчиненный? Можно же стать королем и самому всеми командовать! Короче, здравствуй, Пушкин со «Сказкой о…
Женятся на любимых девушках, а разводятся с осточертевшими тещами.
Смелость – это не отсутствие страха. Смелость – это преодоление страха.
Признать свою ошибку, свою недостаточность, свое поражение, остановиться и отступить – это не слабость. Это сила.
Смириться с неизбежным – не значит проявить слабость.
Слабость – это когда ты отказываешься принимать реальность и пытаешься заменить ее иллюзиями.
Слишком много контроля сверху, и перед всеми надо суметь гопака сплясать и ноги при этом не переломать.
Руководство страны лжет прессе, пресса – гражданам. Банки подсовывают кабальные условия, прописанные таким мелким шрифтом, спрятанным в многостраничном договоре, что нужно иметь массу знаний, времени, терпения и здоровья, чтобы прочесть и обдумать каждый пункт. Телефонные мошенники вытягивают деньги из доверчивых людей. На упаковках продуктов пишут лживую информацию. Застройщики приманивают ценами на будущую квартиру и исчезают, не попрощавшись. Реклама врет, и продукт почти никогда не оправдывает ожиданий. Нынешняя жизнь – это жизнь в тотальной лжи.
- Поймите, Игорь, поиски виноватого – порочный путь, на котором никогда не находится истинная справедливость. В эпидемиологии есть понятие «нулевого пациента», но социум устроен по другим законам, и первоначального виновника, так называемый корень зла, вы никогда не найдете и не накажете.
Подковерные игры ведутся не только наверху, в них и в детском садике играют. Повальное увлечение человечества.
Но легендарная Петровка как-то мало походила на сказочную страну, где происходит волшебство и исполняются самые заветные желания. Здесь царили суета, нервозность и почему-то ненависть. Ненависть друг к другу, к преступникам, из-за которых нужно напрягаться, и к потерпевшим, которые портят отчетность своими жалобами и заявлениями, к начальникам, которые постоянно чего-то требуют и унижают нижестоящих яростной бранью, и к подчиненным, которые не выполняют порученное дело так, как хотел бы их начальник. Никто никого не любит, никто ни с кем не дружит, никто никого не защищает.