... предвосхищение волнует гораздо больше, чем осуществление.
Ты живешь. Немногие это умеют делать, даже если у них есть деньги. А денег вовсе и не нужно, по крайней мере, кучи денег.
Том шел молча, с высоко поднятой головой. Он терпеть не мог всех этих людишек, но нельзя же сказать об этом Мардж, ведь она сама из них.
Порядочный человек обязан сделать всё, чтобы не заставить страдать того, кто его любит.
Если он и вправду покончил с собой, это могло произойти потому, что он знал сво й основной недостаток: несоответствие собственных возможностей и претензий.
Когда у него случался насморк, тетя Дотти особенно сильно его ненавидела. Вытирала ему нос так свирепо, что чуть не отрывала напрочь.
Вспоминая об этом, Том корчился в своем шезлонге, но корчился изящно, поправляя при этом складку на брюках.
Поупражняться в обратном перевоплощении в самого себя отнюдь не мешало, ведь когда-нибудь ему [Тому Рипли], возможно, понадобится перевоплотиться за какую-нибудь секунду, а между тем он уже успел почти забыть голос и интонацию Тома Рипли.
Очень странное это чувство: ты совсем один и в то же время - неотъемлемая часть всего окружающего.
Разве в мире каждому воздается по заслугам? Разве сам он получил то, что заслужил?
Если хочешь быть бодрым, или меланхоличным, или задумчивым, или заботливым, или вежливым, надо просто играть, изображая эти чувства и качества.
И все же ему приходилось повсюду таскать с собой Тома Рипли*, его паспорт и его одежду, на случай всяких неожиданностей вроде телефонного звонка Мардж сегодня утром.
[* В значении - свою личность, которой он в данный момент не пользуется.]
Нет ничего прекраснее, чем гордость за человека, которого любишь.
Нет ничего лучше, чем гордость за человека, которого любишь.
Если вы хотите быть веселым или грустным, задумчивым или любезным, надо просто изображать это настроение, передавать его каждым жестом, выражением лица.
Считается, что глядя человеку в глаза, вы видите его душу, его любовь; только в глазах можно прочитать, что на самом деле происходит у нас внутри.
И тут ему открылась страшная истина, истина, справедливая для всех времен, для всех людей, кого он знал в прошлом и узнает в будущем: каждый, кто стоял или будет стоять перед ним, - книга за семью печатями, и он будет вновь и вновь убеждаться: познать другого нельзя. Но еще хуже другое. Всю жизнь ему какое-то время будет казаться - только казаться, - будто он знает, что чужая душа созвучна его душе и в их отношениях царит полная гармония.
Вот она, реальность: посмеяться, показать, что все это ерунда, - ерунда то, что в действительности было самым значительным событием за эти пять недель,... А может быть, и за всю его жизнь.
Хорошую книгу не пишут левой ногой, валяясь по полдня на пляже и соображая, как повкуснее пообедать.
... предвосхищение волнует гораздо больше, чем осуществление.
Ты живешь. Немногие это умеют делать, даже если у них есть деньги. А денег вовсе и не нужно, по крайней мере, кучи денег.
Том шел молча, с высоко поднятой головой. Он терпеть не мог всех этих людишек, но нельзя же сказать об этом Мардж, ведь она сама из них.
Порядочный человек обязан сделать всё, чтобы не заставить страдать того, кто его любит.
Если он и вправду покончил с собой, это могло произойти потому, что он знал сво й основной недостаток: несоответствие собственных возможностей и претензий.
Когда у него случался насморк, тетя Дотти особенно сильно его ненавидела. Вытирала ему нос так свирепо, что чуть не отрывала напрочь.
Вспоминая об этом, Том корчился в своем шезлонге, но корчился изящно, поправляя при этом складку на брюках.
Поупражняться в обратном перевоплощении в самого себя отнюдь не мешало, ведь когда-нибудь ему [Тому Рипли], возможно, понадобится перевоплотиться за какую-нибудь секунду, а между тем он уже успел почти забыть голос и интонацию Тома Рипли.