Есть два блюда, которые превращают заурядное романтическое свидание в неожиданный и полноценный ужин.
Если чувствуешь, что романтика недопустимо сгущается, звучит тревожное танго, розы наливаются красным, и ужин может прерваться, превратившись в бог знает что, – немедленно, с разворота, заказывай борщ. Всё, ужин спасён! романтика посрамлена! ты молодец! хлебай, утирайся, шути! пронесло!
Если чувствуешь, что эффекта от лицезрения твоего общения с борщом недостаточно, если чувствуешь, что возможен романтический срыв и женщина уже думает, что расскажет подругам, – сразу заказывай спутнице рыбу. Целиком, с костями и в соли. Никто из людей не может есть рыбу с костями и думать о чём-то ином, кроме как: дать бы тебе табуретом по башке, кавалер! чтоб ты сдох! чтобы я ещё раз! подонок…
Есть такое состояние, когда вот, например, заходишь в Лондоне сорокашестилетним таким красавцем в Олд Гладстон клуб, юрист, эсквайр, прическа за двести фунтов. Запах кожи, старого одеколона, здоровых и красивых людей.
А просыпаешься в Тамбове, в передвижном дельфинарии, кем-то забытый. С сырой мойвой в карманах.
И самое страшное, что при этом всё-всё помнишь. С деталями.
И дельфины тебе улыбаются своими циркулярными пилами.
Я хочу работать в женском биатлоне подгоняльщиком с пластмассовой лопатой. Я бежал бы рядом, чуть позади, с необидной пластмассовой лопатой, и стимулировал бы красоту. Звонко или глухо – в зависимости от настроения, угла и силы соприкосновения.
Я был бы мастер. Здоровье есть, слух есть, чувство ритма недавно хвалили, я был бы и необыкновенно полезен, и неожиданно прекрасен.
К каждой бегунье подбирал бы свою лопату. Иногда бы брал, возможно, и деревянную, которой хлебы в печь сажали. А кому и углепластик. Тут тонкости есть…
К делу подходил бы основательно, с характерной мне кряжистой сметкой предков-староверов.
– Джон Александрович! – это ко мне, значит, обращаются взволнованные руководители. – Как сегодня? Чем работать будете?
А я так с усмешкой усталой, глядя в небо:
– Трудно сегодня. Материал вчера осматривал – усталый материал. Отработано по нему много. Не перегнуть бы. Попробую сегодня, значит, липу, она звончей…
Специфика моего управления честными и хорошими людьми заключается в том, что я не хочу их спасать, жалеть, понимать, крестить, убивать, наставлять и исповедовать.
Девиз моего правления прост. Поэтому, когда ко мне в кабинет заходят люди с лицом Жанны Бичевской, под ангельский напев, чтобы собороваться и поскорбеть, выходят они после общения со мной походкой Мика Джаггера.
Ритмично хлопая и широко расставляя ноги во клешах.
Есть у меня наблюдение, которое, как и полагается всем моим метким наблюдениям, является непреложной истиной для всех моих близких.
Признак карьерного успеха – крошечная чашечка кофе и огромный кабинет. Признак неудачной карьеры – огромная кружка кофе и маленький кабинетик.
Если глядеть на одного моего знакомого, сразу видно, что стол его торчит посреди Красной площади, а кофе он потребляет с помощью платиновой пипетки.
Есть ли что-то более лицемерное, чем корпоративное празднование 8 Марта?
Я не знаю.
Напряженный диалог толпы временно легкодоступных женщин и трёх с половиной мужиков-зануд – вот что такое 8 Марта на производстве.
У каждой ветви моей семьи есть традиции. Одна ветвь вот уже 500 лет гоняет с собаками по вересковой пустоши приходского священника в пасхальную ночь. Работа викарием в нашем приходе считается карьерным тупиком.
Другая ветвь моей семьи имеет традицию драки у туши выбросившегося на берег морского животного. Раньше морских животных на берегу было больше, и предки были покрепче. А теперь животные прознали про традицию, и ветвь моей семьи с тоской смотрит в море. И продолжает ждать. Фильм «Алые паруса» видели все. Вот тут то же самое, только в руках у ассолей ножи размером со штыковую лопату.
Ещё одна ветвь моего древа традиционно уезжает в Африку, чтобы нести африканским людям счастье. Некоторые по традиции после Африки возвращаются домой и дальше всю оставшуюся жизнь лечатся у эпидемиологов и психотерапевтов. Психотерапевты потом вынужденно лечатся у эпидемиологов. А эпидемиологи бегают к психотерапевтам, чтобы те им тоже помогли в перерывах между приступами рвоты и галлюцинаций.
Гербовой орёл на стене простёр надо мной крыла. Ударил городской пожарный колокол. На стене чья-то неведомая рука кровью начертала: «Не курить! Не сорить! Штраф 100 рублей!»
Очень давно, на робкой заре плейстоцена, работал я в нашем градоначальстве по особым поручениям.
В сбитой набекрень треуголке с плюмажем бдительно следил за тем, чтобы мирным обывателям нигде не чинился ущерб.
Входил в дома к вдовам с букетом трогательных незабудок, утешал дрожащих на морозе сирот, сноровисто засучив рукава, перевешивал у вороватых лавочников колониальный товар для инвалидов, раздавал на улицах, добро улыбаясь, кашу из полевой кухни, крестил и отпевал, пресекал злонравие и возвеличивал добродетель.
Ввёл в обиход нашего уезда манеру танцевать мазурку «по-варшавски», громко топая при каждом чётном такте и подпрыгивая весьма искусно. Читал по радио «Книгу пророка Иезекииля» по ролям.
Украшением стола стала трёхлитровая банка с повидлом и четыре бутылки водки. Нам очень понравилась лаконичность сервировки, её суховатая графичность и законченность. Оформление застолья не оставляло никакого выбора. Вот шпроты на столе – они двусмысленны, от них может веять даже отказом. Или виноград какой-нибудь… Что от него ждать хорошего? Легкомысленность одна. А тут всё ясно – водка, повидло, раздевайтесь. И вообще… Хлеб был, сыра немного, пять толстеньких кусков розовой с серинкой колбасы, пряники мятные. Сахарный песок в банке из-под кофе. Что ещё нужно для оргии, господи ты боже мой?!
Старость наступает тогда, когда твой мир и мир остальных людей пересекаются только на уровне разговорника для туристов.
Парадокс исследования, как верно указывал Рассел Витгенштейну, в том, что субъект исследования влияет на исследуемый объект, а объект исследования старается покалечить естествоиспытателя.
Был вызван в школу. Вероятно, моё письмо в органы народного образования, в котором я спокойно и аргументированно предложил переработать весь теперешний школьный коллектив в фарш для подкормки песцов и нутрий, дошло до адресата.
Любить нынешнюю власть - это как спать с женщиной, которая по ночам во сне кричит: <Предъявите ордер!> Надо стараться, иначе говоря. Надо закусить подушку и стараться.
Ощущение, что тебе недодали, возможно только в комфортных условиях. Это надо понимать всем. Потому как если бы тебе действительно недодали, то ты бы думал не о недостаче у тебя чего-то, а глодал бы кости, повизгивая при скрипе двери. Ощущение недостачи и несправедливости - признак относительного довольства. Больше довольства - больше признаков несправедливости видит человек. У него и нервы становятся посвободнее для иных, отличных от выживания ощущений чужого горя.
Как говорил мой папа: другие пьют виски и падают в пропасть, мы пьём виски и в пропасть летим.