У нас опять еда закончилась. Мы ее что, едим что ли...
Кейси отхлебнула из чашки с намерением взбодриться. Когда много лет варишь и пробуешь зелья, никакой кофеин уже не действует, но запах кофе способствует самовнушению. Говоришь себе: вот выпью чашечку и сразу придёт рабочий настрой. И вроде как уже не отмажешься, когда чашка кончилась. Хочешь – не хочешь, а ощущай прилив сил.
– Лиза, – веско произносит бабушка, когда кино кончается, – ты понимаешь, что становишься исторической личностью?
– Догадываюсь, – хмыкаю я.
– Так вот, историческим личностям положено писать мемуары, – наставительно сообщает бабушка. – Пожалуй, пора приступать.
– На чужом языке ругань не так обидна, ужасы не так сташны и чувства не так сильны.
– Прикинь, дедуль, – выдавливаю я сквозь смех, – Азамат думал, я родилась с дырками под сережки!
– Ну а как же, и еще сразу в белом халате, – невозмутимо дополняет дедушка.
– Неужели здесь, на Земле, не смогли его вылечить? – шепотом спрашивает он у меня.
– Ему протезы ставить не на что, там надо все тело пересаживать, а он не хочет, дескать, пусть его вид всем напоминает, что такое война.
Ты себе завела муданжца, а я чем хуже? Сашка в другом городе, ты вообще в другой галактике, я, что ли, сама должна полы мыть во всем доме?
Маман встречает нас у калитки своего дизайнерского сада и сразу кидается обнимать – не уворачивается никто, даже бог. Впрочем, от нее и дьявол бы не увернулся, чего там какой-то ктырь со змеями на голове…
За то время, что мы прошли все бюрократические инстанции и выпали на относительно свежий воздух, моему мужу успели состроить глазки четыре официантки, семь охранниц, два сотрудника страховой компании, таксистка и около десятка разнополых пассажиров.
– Лиз, вот че мне делать с этим подарком судьбы?
– Холить и лелеять, – с трудом сдерживая смех, предлагаю я.
– Ты говоришь, как моя совесть, – вздыхает Янка. – А хочется-то воспитывать и укрощать.
– Мужчин нельзя воспитывать, у них от этого язва и мигрень бывает. Их можно только дрессировать, награждая за хорошее поведение.
– сообщение от Азамата: «Зная твою любознательность, оставил дверь приоткрытой»
– Этот Муданг! Куда ни плюнь, все жизнь кому-нибудь испортишь!
– Кир, – говорю я с усилием, присобачивая ярлык странному явлению реальности. Потом понимаю, что все вопросы, которые я хочу задать, за один раз сквозь глотку не пролезут, и еще одним нечеловеческим усилием ума нахожу выход: – Включи камеру на телефоне!
– Вот ведь зеленый виноград эти муданжские мужики! Ты у нас хирург, скажи, может, им можно что-нибудь в мозгах подправить?
– Механически вряд ли, – с напускной серьезностью отвечаю я. – Но они эмпирически обучаемы.
— А можно спросить? — встревает фотограф, запечатлев мою коллекцию парадных нарядов. — Вы, когда печальных лечите, как одежду предохраняете? Или вы только издалека консультируете?
— Да нет, что вы, для этого у меня специальная одноразовая рабочая одежда есть, — усмехаюсь я. — Там, в кабинете лежит. Ещё не хватало думать о сохранности вещей, когда по уши в крови копаешься в человеческих внутренностях… Э, вы чего? Ах да, я забыла, что вы целителей боитесь…
К своей жене он и правда очень трепетно относится, насколько я успела заметить, но бросить любимую престижную работу и стать изгоем ради любви… Кто скажет — романтика, я скажу — трагедия. И самое ужасное, не дай бог он её разлюбит, а обратного пути нет…
Байч-Харахи возвращаются затемно. Я слышу ржание, беру сковородку поувесистее и встаю сбоку от входной двери.
А я сижу и кайфую: мужики работают, ребёнок спит, лошади в стойле, пёс в конуре, куница в вольере, котята на диване. Да ещё в доме прибрано — уборщик приходил. Лепота.
Свежее молоко из мамы — это последнее время прям деликатес, мама шляется по чужим людям и возится с их детьми вместо того, чтобы со своим сидеть.
Я же пришла спросить, вы, наверное, умеете как-то узнавать, понесла женщина или нет? Да, и ещё, если всё-таки понесла, то пиццу можно? С ветчиной?
А тётеньки, надо сказать, не маленькие. Понимаю, конечно, что беременные, но такие лица одной беременностью не наешь.
— И вот, наконец, последний из павшей династии, Император Аэда Хитроглазый. Это официальное прозвище, но многие ещё помнят более вульгарные варианты…
— Он подошёл и принялся её распекать за то, что одета неприлично. Ему говорят, это же мать жены Императора, так он ещё вдвое громче ругаться стал.
— И что мама?
— Взяла с ближайшего лотка фигу и сунула ему в рот.
Мелкий чужих не боится совершенно, а тут как бы и не совсем чужие… В общем, он ведёт себя, как в рекламе: улыбается и радостно пищит, хватая родичей за выступающие части организма.
Когда Янка мне впервые показала моё дитятко, я почувствовала себя ксероксом.