Сколько человек будет жить, всегда будет мнить себя силой света, а врагов считать тьмой. И думать так будут по обе стороны фронта.
Стая уважает силу, а не логические аргументы.
Тот, у кого хватит храбрости и терпения всю жизнь вглядываться во мрак, первым увидит в нем проблеск света. /Хан/
"Главное в искусстве врать — делать это уверенно. Тогда заметят только профессионалы."
- У тебя же руки по локоть в крови будут. Не страшно?
- Кровь легко смывается холодной водой, - сообщил ему бригадир.
Возвращения никогда не бывают случайны. Возвращаются, чтобы изменить что-то, чтобы что-то исправить. Иногда сам Господь ловит нас за шкирку и возвращает в то место, где мы случайно ускользнули из-под его ока, чтобы исполнить свой приговор – или дать нам второй шанс.
... делом всей жизни нельзя заниматься на полставки. Нечего кокетничать с судьбой, обещая ей непременно всецело отдаться ему чуть позже, в следующий раз... Другого раза может и не случиться...
Надежда - это как кровь. Пока она течет по твоим жилам, ты жив.
"Нет ничего ценнее человеческой жизни..."
- Знаешь, когда один день похож на другой, они летят так быстро, что кажется - последний из них уже недалеко. Боишься ничего не успеть. И каждый из этих дней наполнен тысячей мелких дел, выполнил одно, передохнул - пора браться за другое. Ни сил, ни времени на что-то действительно важное не остается. Думаешь - ничего, начну завтра. А завтра не наступает, всегда только одно бесконечное сегодня...
Когда просишь чуда, надо быть готовым в него поверить. Иначе проглядишь.
Страх и ужас - совсем не одно и то же. Страх подхлестывает, заставляет действовать, изобретать. Ужас парализует тело, останавливает мысли, лишает людей человеческого.
Душа ведь не бывает черной от рождения. Сначала она прозрачная, а темнеет постепенно, пятнышко за пятнышком, каждый раз, когда ты прощаешь себе зло, находишь ему оправдание, говоришь, что это всего лишь игра. Но в какой-то момент черного становится больше. Редко кто умеет почувствовать этот момент, изнутри его не видно...
По инструкции ворота должны были окончательно запереться не позже чем через шесть минут после подачи тревожного сигнала, невзирая на то, сколько людей оставалось по другую сторону жизни. В тех, кто пытался препятствовать закрытию, рекомендовалось стрелять.
Сможет ли сержантик, охранявший станцию от бездомных и пьяных, выстрелить в живот мужчине, который пытается задержать огромную железную махину, чтобы успела добежать его сломавшая каблук жена? Сумеет ли нахрапистая турникетная тетка в форменном кепи, весь свой тридцатилетний стаж в метро совершенствовавшаяся в двух искусствах — не пускать и свистеть, — не пропустить задыхающегося старика с жалобной орденской планкой? Инструкция отводила всего шесть минут на то, чтобы превратиться из человека — в механизм. Или в чудовище.
Легкомысленная радужная схема метро, висящая в вагонах, была призвана убеждать любопытных, что перед ними - исключительно гражданский объект. Но на самом деле ее весело раскрашенные линии были обвиты невидимыми линиями секретных туннелей, на которых тяжелыми гроздьями висели военные и правительственные бункеры, а перегоны соединялись с клубком катакомб, вырытых под городом еще язычниками.
Доверяться другим опасно, а зависеть от них - недостойно.
Когда видишь смерть, о многом задумываешься.
- Я думаю, что пока ты дышишь смертью, к твоим губам больше никто не прикоснется. Испугаются трупного запаха.
Доведя женщину до слез, утешить ее, не перешагнув через себя, нельзя.
Музыка - самое мимолётное, самое эфимерное искусство. Она существует ровно столько, сколько звучит инструмент, а потом в одно мгновение исчезает без следа. Но ничто не заражает людей так быстро, как музыка, ничто не ранит так глубоко и не заживает так медленно. Мелодия, которая тебя тронула, остаётся с тобой навсегда. Это экстракт красоты. Я думал, им можно лечить уродство души.
Мне обидно, что строение позвоночника не позволяет мне задрать голову вверх и посмотреть на того, кто ставит эксперемент.
Когда тебе двадцать, и к убийству, и к смерти относишься куда легкомысленнее, да и вся жизнь кажется игрой, которую, если что, можно начать заново. Неслучайно все армии мира укомплектовывались вчерашними школьниками. А вот распоряжался играющими в войну юнцами тот, кто умел видеть в тысячах дерущихся и гибнущих людей - синие и красные стрелочки на картах. Тот, кто умел забывать об оторванных ногах, о вывороченных кишках и разваливающихся черепных коробках, принимая решение пожертвовать ротой или полком.
- Когда видишь смерть, о многом задумываешься, - обронил Гомер.
- Ты не имеешь права вызывать ее каждый раз, когда тебе нужно подумать, - возразила она.
Главное – то, что происходит внутри, а не снаружи. Главное – внутри оставаться все тем же, не опуститься.
Как это без смысла жизни? У меня он есть — тот же, что и у всех. Смысл, брат, в жизни только один — детей заделать и вырастить. А там уж пусть они этим вопросом мучаются. И отвечают на него, как могут. На этом-то мир и держится. Вот такая теория, — он снова засмеялся.