– Но ведь вам хочется здесь остаться? – сказала она, смеясь. – Потому что больше некуда деваться
Он совсем не так представлял себе все это, когда смотрел, бывало, в кинематографе, в учебном лагере, как веселые солдаты в хаки входили маршем в города, преследовали убегавших в панике гуннов по засеянным картофелем полям и спасали бельгийских молочниц среди живописной природы.
Люди склонны скорее свыкнуться с какими угодно обстоятельствами, чем сделать попытку изменить их.
На свете только одно настоящее зло; находиться где-нибудь, откуда не можешь уйти.
Нигде в мире человек не пляшет с таким увлечением, как на вулкане.
Самое большое надувательство во всей этой истории с войной – это мир.
До чая все говорят умные вещи. Только после чая люди делаются занимательными.
Мне надоело быть свободным и ничего со своей свободой не делать. Теперь я понял, что жизнь надо использовать, а не только держать ее в руках, как коробку конфет, которые никто не ест.
Только если кто-нибудь отлучится из этого барака, я засажу его на кухню до тех пор, пока он не научится чистить картошку во сне!
Вся его жизнь до этой недели казалась ему главой, вычитанной из романа, картиной, которую он увидел в витрине магазина – так мало походила она на окружающую его действительность. Полно, да разве могло всё это происходить в одном и том же мире? Он, должно быть, умер, сам не зная этого, и родился опять в новом, жалком аду…
Цифры, вероятно, выдуманы для того, чтобы люди не сошли с ума. Таблица умножения - лучшее лекарство для больных нервов.
Когда пытаешься скрыть некоторые вещи, они начинают гнить.
– Все это ужасно глупо, – продолжал Эмиль. – Все люди одинаковы. Разница только в том, что одни пролезают вперед, а другие нет. Поэтому я и приехал в Нью-Йорк.
“– Неважная штука брак, правда?
– Верно! Пока идешь к нему, все замечательно, а как женишься – на следующее же утро отплевываешься.”
“Когда пытаешься скрыть некоторые вещи, они начинают гнить. Как все это ужасно! Как будто и без того жизнь недостаточно сложна и трудна.”
“Есть жизни, которые можно прожить, если только на все наплевать и ни о чем не заботиться.”
“Кто обедает с дьяволом, должен иметь длинную ложку, – записывает он в своем дневнике. – Диктатура и демократия вряд ли могут договориться».”
У меня не хватает внутренней убежденности даже на то, чтобы стать приличным пьяницей.
Самое трудное при наличии сухого закона - это оставаться трезвым.
А что, если бы она умерла? Я думал, что она умрет. Прошлое было бы полным, оно было бы совершенно круглое, вставленное в рамку, его можно было бы носить, как камею, на шее, его можно было бы переписать на пишущей машинке, отлить в стереотип и отпечатать в воскресном номере, как первый рассказ Джеймса Херфа о бутлегерах.
Мартин обычно говорил: "Все было бы много лучше, если бы вдруг зазвонили колокола и каждый рассказал каждому, как он жил, что делал, как любил..."
Вода, точно ласковый пес, тихо ворчала, набегая на сваи.
– Скажите, мистер, не укажете ли вы мне, где можно получить приличную работу?
– Работа бывает всякая, молодой человек, кроме приличной. Через месяц и четыре дня мне исполнится шестьдесят пять лет, работаю я с пяти лет и, признаться, ни разу еще не находил приличной работы.
Кто-то любит меня, я не знаю кто...
- Нас стошнит, если мы столько будем пить. - Пускай... Пусть нам будет хорошо и тошно.