Взрослые идут нахоженными тропами. Дети разведывают новые.
Мы стареем и превращаемся в своих родителей; живем-живем и видим, как со временем лица повторяются.
Взрослые тоже изнутри не такие уж взрослые. Снаружи они большие и безрассудные, и всегда знают, что делают. А изнутри они нисколько не поменялись. Остались такими же, как ты сейчас. А вся правда в том, что нет никаких взрослых. Ни единого в целом огромном свете.
Я забылся в чтении. Я бежал от реальности, когда жизнь была слишком тяжкой или вовсе заходила в тупик.
Ничто не остается прежним. Пройдет ли секунда или одна сотня лет. Все беспрестанно бурлит и клокочет. И люди меняются так же сильно, как океаны.
Читать мне нравилось. Как ни крути, книги были надежнее людей.
Все выглядит иначе, чем изнутри. И ты. И я. Люди гораздо сложнее. Все-все.
“Мудрец соображает, когда лучше промолчать. Только дурак выкладывает все, что знает.”
Одд вздохнул.
-- Кто из вас хочет объяснить, что тут происходит? -- спросил он.
-- Да ничего, -- бодро сказал лис. -- Подумаешь, несколько говорящих зверей. Было б о чем беспокоиться. Такое каждый день случается. Утром уйдём, делов-то.
Что-то я часто на медведе разъезжаю. Так недолго и привыкнуть.
Не слишком мудро отвергать дар богов, парень.
— Ётунхейм, — сказал медведь, — означает «Дом великанов». Это по ту сторону великой реки. Они обычно на этот берег не суются. Но им и раньше случалось переправляться. Как-то один из них пожелал себе Солнце, Луну и Леди Фрейю. Перед этим им понадобился мой молот Мьёллнир и рука Леди Фрейи. А однажды они захотели все богатства Асгарда и Леди Фрейю…— Похоже, Леди Фрейя у них в моде, — заметил Одд.
Никто не знал, что творится у Одда внутри. Никто не знал, что к него на уме. В деревне на берегах фьорда, где всем было дело до всех, это жуть как бесило людей.
- Мы не умрём, - сказал медведь, - здесь мы не можем умереть. Но мы проголодался. И одичаем. И животная сущность возьмёт своё. Иногда так бывает, когда принимаешь личину зверя. Пробудешь в чужой шкуре чуть дольше, чем нужно, и станешь тем, ее. Притворился.
После смерти отца мама пела все реже.
Однако Одд продолжал улыбаться, что несказанно бесило односельчан. Он улыбался, даже когда ему покалечило правую ногу.
— Я заставил его уйти.
— Как? — спросил орел.
— Магия, — сказал Одд и улыбнулся, а сам подумал: «Если магия — это разрешать кому-то делать что он хочет и быть кем он хочет»…
“Слишком долго пробудешь зверем — зверем и останешься.”
The wise man know when to keep silence. Only the fool tells all he knows.
- Разговоры бесплатны, - сказал Одд, - однако мудрец не станет тратить слова понапрасну.
Мертвое тоже бывает красивым.
И я подумал: лед - это просто вода, значит,, и в нем тоже должны быть радуги. Когда вода замерзает, радуги остаются запертыми внутри, как рыба а мелком пруду, вмерзшая в лёд. А солнечный свет выпускает радуги на волю.
Он так гордился собой: он сделал радугу.
Отец всегда говорил, что фигурка уже существует внутри дерева. Просто надо понять, чем хочет стать дерево, а потом срезать лишнее.
Одд подгонял себя вперёд, делая по шагу за раз и вспоминая то время, когда шаги давались ему без труда и не надо было задумываться о том, какое это великое чудо - переставлять ноги, отталкиваясь от земли.
Высказываться никто не запрещает, но мудрец тратит слова с умом.