— Что говорит Раннер?
— Он говорит: «Фаулер…» Брань опустить? Тогда он говорит: «Фаулер!» — а после долго и выразительно молчит. Мне не нравится, когда на меня так… молчат.
— Я сварю кофе.
— У меня только растворимый.
— Значит, растворю.
— Смогла бы, — подтвердила Джессика. — Потому что она его любит.
— Джо называет это иначе, — хмыкнул пес.
— Какая разница, как она это называет, если она тебя любит? — проворчала девочка с видом «вечно эти взрослые все усложняют».
И была абсолютно права.
«Я — не девочка, — завила она однажды, устав от нотаций классной дамы. — Я — ведьма. У ведьм не бывает подруг».
Сорок лет — не двадцать.
Мысли другие. Желания. Не такие пылкие и бескомпромиссные, когда либо все, либо ничего. Пожил ведь уже, понял, что всего, хоть в лепешку расшибись, не получишь. А ничего — это и есть ничего. Лучше уж хоть что-то.
осознание неизбежности избавляет от страха.
Не будем дожидаться идеального момента, назначим его сами.
— Так и быть, поедем вместе. Джессике — мороженое, мне — креветки. Леди Мартина, ты с нами?
— Нет, извини, у меня еще есть дела. Одолжишь мне свою машину?
— Ты же не умеешь водить.
— Я и катером управлять не умею, — согласилась Марти.
Эксперты предрекали, что в ближайшие двадцать лет в Ликардии ничего не изменится. Другие, тоже якобы эксперты, только в иной области, утверждали, что случившееся станет уроком будущим поколениям, которые никогда не забудут и ни за что не допустят повторения трагедии. Но тот, кто хоть раз в жизни открывал учебник истории, слабо верил в подобное.
Кошки – они такие: и не хотят, но что-нибудь сломают.
Да-да, давайте пойдем к вам, книжки полистаем… а там и позавтракаем…
– Рассказывай, – не выдержала она, переходя от ласкового сюсюканья к строгому тону. – Он тебя обидел? Приставал к тебе? Если он что-то сделал, я пойду к нему и…
– Мы пойдем, – поддержала я. – И оторвем ему все выпирающие части тела.
– Все? – Сибил испуганно заморгала.
– Не все, – утешила ее Мэг. – Одной хватит.
Провидица всхлипнула:
– Как вы можете? Оторвать… Вы же целительницы!
– И правда, – спохватилась я. – Мы же целительницы. Нам отрывать нельзя.
– Точно, – кивнула Мэг. – Непрофессионально.
– Возьмем скальпель и отрежем! – закончили мы хором.
– Так боитесь услышать мой диагноз?
– Ваш – нет. Даже любопытно было бы. Но вы ведь собираетесь озвучить мой.
Все страньше и страньше. Рано или поздно все девочки, оказавшиеся в волшебном мире, приходят к этому выводу.
если выбирать между дурой и сволочью, я за первый вариант. Он мне привычнее.
– Хорошо, – кивнула я. – Правда, вы молодец. Чудотворец, талантище, посланец и любимец богов. И при этом разумный человек.
– Это был сарказм? – уточнил доктор.
– Он самый. Прячу под ним зависть к вашему гению.
– Не стоило. Мне нравится будить в людях низменные чувства.
– Мистер Вульф, вопрос несколько запоздал…
– С-саймон, – выдохнул он с присвистом.
– Что?
– Вы сидите на мне с ножом в руке. Думаю, этого достаточно, чтобы обращаться ко мне по имени.
– Чему вы улыбаетесь? – подошел ко мне Оливер.
– Жизни. Забавная штука. Временами.
– Приятно видеть, что вы не унываете.
– Стараюсь. Тут ведь как на ринге: опустишь руки – пропустишь удар.
когда любишь человека, ради него будешь готов не только умереть, но и жить.
Эклеры этого не лечат, так же как и шоколадные торты, но по пути в общежитие я опять заглянула в кондитерскую. Вернувшаяся поздним вечером Маргарита увидела лишь пустую коробку, а рядом с ней – грустную меня. К тому времени я успела диагностировать у себя нервную булимию, сломать ноготь о дверцу шкафчика, в котором соседка хранила стратегический запас сладостей, и смириться с тем, что жизнь кончена.
Но оказалось, что не жизнь, а всего лишь еще один день.
Следующий обещал быть лучше.
Мэг простила мне взлом шкафчика и приготовила отвар, после которого меня перестало мутить и снова захотелось жить и есть. Жить я решила вопреки всему, а есть – поменьше.
– Не делай так, – попросила я подругу. – Пожалуйста.
– Как? – не поняла она.
– Так, – я прижала к груди сложенные лодочкой ладошки и захлопала ресничками точь-в-точь как Мэг, когда говорила о Грине. – Ты становишься похожа на одну девушку.
– Что не так с той девушкой?
– Она рыжая.
Ставшие резкими черты, жесткая линия рта и тени на веках мужчины будили во мне странные желания… Действительно странные. Увести его из рабочего кабинета, усадить на теплой кухне, картошечки с лучком нажарить по-быстрому, хрустящие огурчики выложить из банки на тарелку, сальца с чесночком подрезать. Поставить на стол запотевшую бутылку водки – не пьянства ради, а здоровья для, как любил говаривать дед…
«Жениться тебе надо, милок, – мысленно вздохнула я по-старушечьи. И добавила, вспомнив о своей секретной миссии: – На мне».
Как там говорят о пути к сердцу мужчины? С точки зрения кардиохирургии не слишком верно и довольно рискованно, но мне же не коронарное шунтирование проводить.
Несложно осознать себя одной из многих женщин в жизни мужчины, одним из сотни винтиков в махине огромного предприятия, одной из нескольких тысяч студенток магической академии… песчинкой в океане… Но совсем другое – почувствовать себя ничтожной пылинкой в безмерности Вселенной. Понять, что ты – никто и ничто, пустота в пустоте, и сказочные эти галактики, в которых непрерывно загораются и умирают миллиарды солнц и рассыпаются пылью сходящие с орбит планеты, никогда не узнают о твоем существовании, а если и узнают, то лишь на тысячную долю секунды и тут же забудут, отвлекшись на рождение очередной сверхновой. И ты никогда не поймешь, о чем они говорят между собой, зажигая и убивая звезды лишь для того, чтобы послать друг другу короткий сигнал…