Лучше читать о плоских червях, чем бороться с мозговыми тараканами, от которых даже паразитологи не придумали защиты.
Собственная палата — не место на кладбище. Жить можно. Главное, чтобы к палате не прилагалась рубашка с длинными рукавами. Вряд ли мне такой фасон пойдет.
Единорог тихонько проржал. То ли соглашался с тем, что не пойдет, то ли предлагал не судить без примерки.
Недолюбливаю я героев. Хлопот от них много. Времени требуют, силы тянут, койки в лечебнице занимают.
Сказки не получилось.
Карета превратилась в тыкву, королева — в мышь, жизнь — в разбитое корыто.
И этого не переписать.
— О чем задумались, Бет? — спросил вдруг, продолжая разглядывать что-то, бывшее, несомненно, стократ интереснее полудохлой девицы.
— О том, что у его величества слишком низкий лоб и нос картошкой, — ответила я честно. — Ваш клюв на монетах смотрелся бы лучше.
— Клюв? — наконец-то меня удостоили взгляда. Да какого! — На… к-хм… монетах? Сомнительный комплимент. К тому же отдает крамолой.
— Ваш выразительный орлиный профиль, — исправилась я.
Мы одновременно перешагнули порог и застыли на месте: прямо перед нами стоял единорог. Одно ухо отведено в сторону, ноздри широко раздуваются, угол верхней губы насмешливо задран. Ни дать ни взять — конь ехидный — классический персонаж женского романтического фэнтези.
Пообедала я более чем плотно, как частенько со мною случалось, в задумчивости проглотив куда больше, чем съела бы в обычной ситуации, и ставший тесным корсет до сих пор навязчиво напоминал об этом. Но на пирожные согласилась. Нельзя игнорировать знаки внимания… Пусть хоть шнуровка лопнет!
Сейчас либо снова разрыдаюсь, либо ударю-таки. Герой, задери его демоны! Создал проблему - решил проблему. Небось еще благодарностей ждет?
Почему я не написала стандартный доклад? Потому что мы не ищем легких путей. А почему мы не ищем легких путей? Потому что у нас с головой не все в порядке - другого объяснения нет.
Сильные мужчины всегда были моей слабостью. Но слабостью неопасной: не так часто мне попадались подходившие под это определение представители противоположного пола. А у тех, что попадались, как выяснялось, сила была строго лимитирована или не распространялась на некоторые жизненные ситуации. За одного такого шесть лет назад я вышла замуж, но… лимит, жесткий лимит. Он так и сказал: “Это выше моих сил”. И я поняла. И простила, и отпустила. И когда потом, спустя год, он предлагал начать все сначала, закрыла перед ним дверь и неделю не отвечала на звонки. Потому что мне не нужно с лимитом - мне нужно, чтобы всегда и во всем, в горе и в радости. А если только в радости, то желающих и без него немало нашлось бы.
С тех пор, как в учебных заведениях запретили использовать розги, учителям стало сложно находить общий язык с учениками
Я не знала, радоваться мне или обижаться. Вот уж не ожидала, что, если парень сказал, что хочет поговорить начистоту, он именно это и будет делать.
Так ты думаешь, что оказалась в дамской книжке?
- Ничего я уже не думаю! - огрызнулась я.
- Это зря. Думать надо.
Богу без чувства юмора нельзя. Свихнуться можно с вами, смертными…
В том, что все это не сон и не бред, после удара подушкой - в смысле, чуда божьего - я уже не сомневалась
Знаешь, как это называется? - спросила я майского мальчика, которого уже раздумала убивать. - Рояль. Ничем не обоснованная подачка герою.
- Если бы ты такое написала, был бы рояль, - не согласился он. - А в моем случае - божье чудо. Чувствуешь разницу?
Словосочетание “попасть в историю” ассоциировалось у меня исключительно с неприятностями.
- Она не устроила бы меня, - Лар вдел ногу в стремя. - Я не взял бы плату с рода, взрастившего великого воина. Мне нужны жизни трусливых крыс, пославших его. Только их, Ахенар. Не их братьев или сестер, жен или детей, не их стариков - я не стану рубить корни дереву, породившему гнилые плоды. Следующий урожай может быть…
Для меня эта история – золотой, если я разменяю ее и поделюсь с тобой, это будут уже две серебрушки. Когда ты расскажешь ее другим, каждому достанется потертая медная монетка.
Уроков было достаточно. Только в последнюю Эпоху Огня, за каких-то триста двадцать два года, — три магических войны. Первая длилась одиннадцать лет. Вторая — семь. Третья, оставившая после себя Ликардийскую пустошь, сотни тысяч сирот и осколок смертельного заклятия в правом плече Мартины Аллен, — три года.
С каждым разом людям требовалось все меньше времени, чтобы понять, что они дошли до черты, за которой не будет победителей. Когда-нибудь они дойдут до нее слишком быстро и перешагнут, не успев ничего осознать. Мир погибнет в один день…
— Давай попробуем разобраться, — предложила Джо. — Что мы имеем?
Так в школьные годы она раскрывала перед Кенни Фаулером учебник по химии или физике и тем же терпеливым тоном пыталась донести до него смысл заковыристых формул. Правда, терпения ей хватало ненадолго, и тогда Джо принималась пинаться, обзывала его тупой псиной и лупила учебником по голове. Но это тоже помогало.
«Я — твой должник», — самая нелепая фраза, которую Фаулер слышал на войне. Какие счеты между жизнью и смертью? Вчера ты спас кого-то, сегодня — кто-то тебя. Завтра — никто и никого.
Злее совести только совесть, вступившая в сговор с памятью, и новая вина, помноженная на вину прошлую, стократ тяжелей.
Все они его злили. Малолетки, считающие, что гробить еще не начавшуюся толком жизнь выпивкой и травкой, — это круто. Их родители, бывшие когда-то такими же идиотами, а после, спарившись и наплодив себе подобных, отчего-то возомнили себя лучше других. Добропорядочные, мать их, граждане!
Джоан Гарнер вообще любила поесть, хотя, глядя на нее, вряд ли кто-нибудь мог это заподозрить. Одно слово — ведьма.