Пропали невесты? Очнулось от тысячелетней спячки древнее Зло, некогда почти уничтожившее мир? И Проклятый город готов принять гостей?
Пускай.
Повелитель Тьмы готов ко встрече и с городом, и с древним Злом, и даже с невестами. К чему не готов? Так к тому, что подвиги подвигами, а свадьба свадьбой. Чья? А тут уж как кому повезет.
Не стоит верить мужчинам, которые много говорят. Особенно, если говорят то, что ты хочешь услышать.
Нельзя тосковать по тому, чего не знаешь.
Проблемы всегда сближают, это вам любой психолог скажет.
хоть горшком называйте, только в печь не сувайте.
… золото обладает чудесной способностью избавлять от проклятий. Особенно, когда его много.
— … Он собирается вырастить собственных магов. Верных, как псы.
— Много ли толку…
— Свора псов способна и медведя завалить.
— А ты почувствуй! — не удержалась Ариция.
— Я и чувствую, — Брунгильда выдержала её згляд.
— Что?!
— Раздражение.
— Там, в углу. Пыль… много пыли. Очень много пыли.
Она икнула.
И опять закрыла глаза. А потом с уверенностью сказала:
— Это не пыль. Это что-то… оно нас сожрать попытается.
Вот что за мир, а?! Даже пыль тебя попытается сожрать.
«И тогда станет жена вздыхать да сетовать, жаловаться, что, мол, оскудела она нарядами, обеднела украшениями, пенять на черствость мужа и на его жадность. А паче того приводить в пример иных мужей, которые не забывают жен баловать. Однако след помнить, что, сколь ты женщине не дай, ей все равно мало будет. И благодарность ея тает стремительней снега позднею весной. А стало быть, нет нужды искать её, ибо, что ты ни делай, а все одно обернется женщина злою мегерою».
Нормальному человеку отдых нужен, даже когда он демон.
Вот только выдумка порой недалека от правды.
Молчание — оно золото.
— И я отблагодарю тебя. Я на тебе женюсь.
— Лучше золотом...
И вообще… она замуж выходить ехала, а не бродить по историческим развалинам. Если бы сразу про развалины сказали, она бы… она бы, может, подготовилась.
Секиру бы прикупила.
Или еще чего-нибудь. К примеру сапоги. А так? Кто с секирой на жениха ходит-то?
У государя всей Вироссы, про которого шептались, что он весьма могуч, а паче того богат, оказались волосатые коленки.
Всё равно не солидно.
Особенно коленки.
Как можно выйти замуж за мужчину с волосатыми коленками? Даже если он государь?
Женская душа — дело такое.
Ей только дай повод пострадать.
За окном окончательно рассвело, и нежить, какой бы жирною ни была, наверняка попряталась. Почему-то сама мысль о том, что придется есть нежить, не внушала более отвращения. Скорее уж наоборот, энтузиазм вызывала.
— Ты… как вообще? — я поглядела на Теттенике.
— Нормально, — протянула она, в очередной раз носом шмыгнув. — Сопли только.
Ну да, сопли изрядно портят общую героичность момента.
— Ах ты хорошая моя, — Мудрослава потянулась к зверю, и Ариция подумала, что если тот начнет жрать виросску, то у остальных будет шанс спрятаться.
У меня гудели ноги, чесался обломанный рог, внушая противные мысли о собственном несовершенстве.
А если не отрастет?
Вот возьмет и… и что тогда? Так до конца жизни с ломаным и ходить? Дома я бы могла попробовать нарастить. Волосы же наращивают. И ресницы. И… и многое другое. Чем рога хуже? Хотя, конечно, дома рога — это несколько… чересчур.
Не поймут.
А тут наращивать не умеют.
— …во поле… что-то там стояло! — у Ариции голос дрожащий. Сиплый. Пение никогда-то ей не давалось. — Что там стояло?
— Береза!
— Зачем?
— В смысле?!
— Зачем она стояла?
— Просто стояла и все. Это песня! У вас не поют?
— Про березу? Нет. У нас… о любви поют. Трагической.
В конце концов, это эгоистично, думать о благе мира, когда женщина страдает!
— Знаешь, он, конечно, бестолочь, но веселая, — сказала Летиция Ладхемская, сосредоточенно ковыряясь в носу.
— А наша-то лучше всех!
— А чего в белом-то?
— Вестимо, траур. Была вольною девицей, а тепериче все… конец девичеству. Станет мужнею женою…
— Ты-то чего подвывать начала…
— От эмоциев. Очень уж мне жалко…
— Кого?
— Да всех… молодые такие, а уже женятся…