Строчки полились из сердца быстро — пронзительные, острые, выразительные. Карету трясло на лесных ухабах, и от этого почерк стал резким, буквы срывались, неслись за дрожащей рукой, создавая ещё и графический ритм.
Боль Диэри выходила так наружу — потоком слов, собранных в рифмующиеся строки. Так становилось легче дышать; так становилось возможно — быть.
Стихи её, как зыбкая едва заметная тропинка, выводили её из дремучей еловой чаши страхов.
Она писала о том, что в ней мучилось и плавилось, и обида на близких, чувство преданности, страх перед будущим обретали словесную плоть, исходили из-под её руки на бумагу и словно бледнели внутри неё. Каждое новое найденное слово, каждая строчка словно уменьшали боль внутри неё — по капле эта боль выходила наружу, складываясь в стихи, рваные, нестройные, некрасивые — её учитель словесности всегда её ругал за неуместное и «уродливое» словотворчество! — но искренние и настоящие.