Четверть часа на супружеский долг

Строчки полились из сердца быстро — пронзительные, острые, выразительные. Карету трясло на лесных ухабах, и от этого почерк стал резким, буквы срывались, неслись за дрожащей рукой, создавая ещё и графический ритм.
Боль Диэри выходила так наружу — потоком слов, собранных в рифмующиеся строки. Так становилось легче дышать; так становилось возможно — быть.
Стихи её, как зыбкая едва заметная тропинка, выводили её из дремучей еловой чаши страхов.
Она писала о том, что в ней мучилось и плавилось, и обида на близких, чувство преданности, страх перед будущим обретали словесную плоть, исходили из-под её руки на бумагу и словно бледнели внутри неё. Каждое новое найденное слово, каждая строчка словно уменьшали боль внутри неё — по капле эта боль выходила наружу, складываясь в стихи, рваные, нестройные, некрасивые — её учитель словесности всегда её ругал за неуместное и «уродливое» словотворчество! — но искренние и настоящие.

Теперь всё это, казалось, в нём отмерло, придавленное грузом скорби и ненависти. Брендан и сам чувствовал себя так же — он был сыном священника, искренне верящим когда-то в идеалы добра и любви, но теперь весь его внутренний свет угас, захлебнувшись в ужасах войны. Он не мог совладать с собственными демонами и даже избегал теперь храмов — горящая в нём чёрная ненависть отравляла его насквозь. В душной этой ненависти не могли родиться слова молитв, в его горьком израненном сердце больше не было места для Бога.
И он, совершенно точно, не желал такой судьбы для Атьена, не хотел, чтобы Атьен тоже стал таким.
Хвоя с очередной ветки, которую он отвёл рукой, осыпалась за воротник, колкая и холодная, как его собственные мысли.
Превозмогая себя и своё внутреннее сопротивление, он спокойно сказал то, во что сам уже не верил:
— Отвечая на насилие насилием — ты только множишь зло. Иногда это неизбежно, — задумчиво пожевал он губами, — но теперь ты, кажется, можешь себе позволить великодушие.

— Диэри, — поправила она и пояснила: — Для близких я Диэри. И тут же смутилась того, что сказала — кому она это говорит? Они третий
день знакомы!
— Для близких я Тьен, — не растерявшись, подхватил он её слова и протянул ей руку. Она несмело пожала; этот простой жест ободрил её ещё больше.