Когда два человека, старший и младший, способны так дружно ржать по самому пустяковому поводу, ясно, что им крупно повезло друг с другом.
Любое дело при должном подходе - полной самозабвенной самоотдаче - становится магией.
... оказывается совершенно не обязательно быть знакомым с концепцией ада для того, чтобы собственноручно сотворить его внутри себя.
Но мою голову надо срочно привести в порядок, а мастеров – раз-два и обчёлся. Ну ладно, раз-два-три. При этом к леди Сотофе соваться совершенно бессмысленно: она скажет, что я большой молодец, сочинил себе много интересных и совершенно безобидных проблем, даст пирожок и велит выметаться.
"Я говорил тебе, что когда-то изучал историю? Причем довольно серьезно — по крайней мере, мне самому так казалось. Проводил исследования, работал в архивах, писал статьи. Но в итоге пришел к пониманию, что такой науки вообще не существует. Пока история опирается на человеческие свидетельства, мнения, интерпретации и догадки, она — просто одна из форм искусства, что-то среднее между поэзией, философией и архитектурой. Такое произвольное художественное сотворение собственного прошлого, вернее, множества прошлых, во всех подробностях, на любой вкус..."
...настоящая власть над Миром это просто способность изменять его своей волей.
Степень важности разговора зависит от собеседника. Главное - кто говорит. И где. И прочие обстоятельства тоже могут иметь большое значение. А о чем говорить - это уже дело десятое. Все равно настоящий смысл всегда по ту сторону слов.
Сэр Шурф, помнится, говорил, что если делать специальные дыхательные упражнения на протяжении сорока лет, можно обрести подлинную невозмутимость. И я ему верю: за сорок лет ежедневного насилия над собственным организмом действительно можно так задолбаться, что все остальные проблемы станут уже до лампочки.
Нет занятия глупее, чем говорить о себе с собеседником, не способным понять, о чём речь.
Счастье, как ни странно, тяжёлый труд. А мы, в большинстве своём, удивительные лентяи.
Обычное заблуждение, когда речь заходит о самых близких людях, которых мы не раз видели в минуты слабости и с какого-то перепугу решили, что эти незначительные эпизоды и есть сокровенная правда о них.
– Главный секрет твоего обаяния состоит в том, что ты нас идеализируешь, – сказал Шурф. –И меня, и этих ребят, и вообще всех, кто хоть сколько-нибудь тебя заинтересует. И делаешь это настолько убедительно, что мы тебе верим. И даже отчасти превращаемся в удивительных незнакомцев, великодушно выдуманных тобой ради обретения какого-нибудь дополнительного, одному тебе необходимого смысла.
Руководствоваться желаниями и идти на поводу у настроения – именно так я и представляю себе нормальное течение жизни.
Можно сколько угодно оправдываться стеснительностью или опасением показаться назойливыми, но на мой взгляд, если человек не сделал чего-то настолько простого в исполнении, значит, недостаточно этого хотел.
Ты и сам знаешь, что обычно нравишься людям. Это происходит, в первую очередь, потому, что в твоём присутствии они начинают нравиться себе.
"В любви нужно быть нерасчетливым и беззащитным, иначе нечестно."
Просто так не тревожиться любой дурак может. А вот не тревожиться, став обладателем пугающей тебя информации - важнейшее из искусств.
"Удивительно всё же, на какие чудеса мы оказываемся способны, когда берёмся за них только для того, чтобы отвлечься от более насущных проблем."
— Неудачное падение кубика вовсе не отменяет удовольствия, которое мы испытывали в предвкушении броска, — повторяла мне во сне сероглазая любительница Злик-и-злака, чьё имя я почему-то так до сих пор и не спросил. — Ошибочный ход не обесценивает наслаждение от умственных усилий, которые к нему привели. Проигрыш не может лишить нас счастья, пережитого в ходе партии, его уже никому не отнять. Собственно, именно поэтому мы так любим игры. Но на самом деле, в жизни должно быть точно так же. Ни наши ошибки, ни разгромные поражения вовсе не уменьшают ценности самого бытия. И трагическая гибель не означает, будто погибшему вовсе не следовало рождаться. Смысл не в триумфальном шествии по игровому полю, не в успехе, не в торжестве над соперником, а только в радости от игры.
Всегда можно дать себе ещё один день на раздумья. Или год, или даже несколько лет. Человек имеет право откладывать трудное решение до тех пор, пока оно не примет себя само, и какой-то из вариантов не станет единственным, а все остальные - совершенно неприемлемыми.
"Всегда знал, что скверная успеваемость по математике — ключ к счастливой и беззаботной жизни, до краёв заполненной музыкой, вином, сушёной репой и другими радостями бытия."
— Хотел бы я научить тебя вместо «ох, как всё плохо» думать: «Надо же, как интересно!» Но такое отношение к жизни приходит только с опытом.
— Глупым людям нельзя умирать молодыми. Вам надо жить как можно дольше, чтобы успеть поумнеть. Смерть — серьёзная работа, дураков до неё допускать нежелательно.
На мой взгляд, прилюдно насмехаться над собственными студентами некрасиво. Да и неразумно, поскольку все их ошибки - это, в первую очередь, твой личный педагогический провал.
В Мире есть вещи, которые гораздо важнее счастья. Предназначение точно важнее. Ясность, которая приходит, когда делаешь то, для чего рождён. Опыт бессмертия. Смысл.