Он тоже понимал: никто их нигде не ждет. А поездов много. На один не сядешь, так на другой... Нищему терять нечего, одна деревня сгорит, он в другую уйдет.
После такого громкого чтения вслух еще больше животы скрутило, и они навсегда потеряли веру в писателей; если у них цыпленка не жрут, значит, писатели сами зажрались!
Боже мой, как жизнь коротка, и как тяжко думать и загадывать наперед, особенно когда мы уже все, все знаем…
Оружие почему-то всегда красиво. И даже чем опасней, тем обычно красивее.
Едут чеченов убивать. И того, кто тебя распял, тоже убьют. А вот, если бы он мне попался, я, знаешь, Сашка, не стал бы его губить. Я только в глаза посмотрел бы: зверь он или человек? Есть ли в нем живого чего? А если бы я живое увидел, то спросил бы его, зачем он разбойничает? Зачем всех кругом убивает? Разве мы ему чего сделали? Я бы сказал: "Слушай, чечен, ослеп ты, что ли? Разве ты не видишь, что мы с Сашкой против тебя не воюем! Нас привезли сюда жить, так мы и живем, а потом мы бы уехали все равно. А теперь, видишь, как выходит...Ты нас с Сашкой убил, а солдаты пришли, тебя убьют... А ты солдат станешь убивать, и все: и они, и ты - погибнете. А разве не лучше было то, чтобы ты жил, и они жили, и мы с Сашкой тоже чтоб жили? Разве нельзя сделать, чтобы никто никому не мешал, а все люди были живые, вон как мы, собранные в колонии, рядышком живем?
— Вон эти… — И Сашка показал на горы. — Они тоже пропадают, появляются, но они всегда есть. Так?
— Ну… — спросил Колька.
— Вот… Речка… Тоже всегда…
— Ну?
— А почему же люди? Они-то что?
С невосполнимым опозданием получаем мы правду; нехватка ее — в основе многих наших бед.
— А праздники разве придумывают? — спросил Сашка. — Я считал, что они сами наступают.
— Иногда наступают… А иногда… — Воспитательница посмотрела пристально на братьев, поинтересовалась: — Вы когда родились-то?
— Чево?
— День рождения у вас когда?
— День? Почему день? А если мы ночью родились? Или утром?
Плохих народов не бывает, бывают лишь плохие люди.
Кто испытал, тот поверит: нет на свете изобретательней и нацеленней человека, чем голодный человек, тем паче, если он детдомовец, отрастивший за войну мозги на том, где и что достать.
Россея не убудет, если детишки раз в жизни наедятся...
Все любят добро, да не всех любит оно.
— Как фамилия? — Кузьмины! — Оба? — Что, оба? — А по отдельности вас как? — Мы по отдельности не бываем.
— Там быэц стрылат.
— А здесь чечен стреляет…
— Выздэ плох! А зычем они стрылат? Ты пынымаш?
— Нет. Я думаю, что никто не понимает.
— Но оны же больше… Оны же умыны… Тэк?
Живу хорошо, жду лучше!
Как не хотелось никогда умирать, боже мой! Но только впоследствии я понял, прочтя некую научную статью, что во мне проснулся в то мгновение "ген смерти", который дан всем живым людям, но до поры до времени он себя не выявляет, а лишь в ранней юности в какую-то особую минуту... И потом уже на всю жизнь. А дети, как и я до той поры, живут, не ведая ни о чем преходящем, и потому бессмертны они.
Большая Россия, много в ней красивых мест, а бардак, посудить, он везде одинаковый..
Плохих народов не бывает, бывают лишь плохие люди.