Долг есть у каждого. Просто одни всю жизнь норовят его избегать, а другие честно признают условия договора.
У нас отчего-то принято сочувствовать не правопорядку, а ловким наглецам, попирающим его - весело, глупо, с бессмысленной удалью...
Каждый выбирает свой путь и проходит его так, как считает возможным.
Мир, как однажды сказал Голем, – это колебание близ состояния равновесия самых точно и тонко настроенных весов на свете. Чаши стоят почти ровно, пока значимые взгляды и главнейшие интересы могут удерживать баланс, пока люди в силах договориться, пока полумифическое общее благо и совершенно невидимая глазу мораль хоть как-то влияют на принимаемые решения… Пока расхождение интересов и оценок не достигает критического состояния. Нарушь баланс – и колебания усилятся. И однажды, ничем не успокоенные, они склонятся к крайности худшей и страшнейшей – войне. Тот же Голем называл войну безжалостным способом выигрыша для избранных. И безнадежным путем к проигрышу для всех остальных, кто в игре лишь пешка… Точнее, пушечное мясо.
Мы создали своеобразное искусство излития бед на посторонних и тем более родственников. Мы можем весь вечер перебирать события и в любом находить темные стороны, а потом расходимся, довольные славно проведенным временем. Или расползаемся, но тогда уж очень довольные.
Счастье мимолетно и куда менее склонно складывать крылья и задерживаться в гостях, чем даже удача. Счастье – большое, настоящее – оно тем и отличается – мгновенностью. Потом бывают и покой, и домашний уют, и привычка к хорошему, и просто обыденность, и даже ссоры и разлад. Нельзя всякий день испытывать счастье, сердце лопнет.
Большие последствия иногда проистекают из очень мелких поводов и при неявных истинных причинах.
Но люди умеют не видеть очевидного, и в этом - парадокс! - нет ни капли магии, только ленность и нежелание думать, анализировать, выбирать, решать.
– Что ж, все до единого – злодеи?
– Просто люди, – подмигнул Семен. – Им нравится, когда кто-то спотыкается, поскольку это дает повод к пересудам. Они охотно бегут поглядеть на драку, сплетни им милы, хотя всякий морщится и говорит вслух: «Как возможно, чтобы я вникал во вздор-с, это же гнусные происки врагов и нелепые пустяки-с…»
Когда не умеешь спросить, узнаешь не то, чего ждал.
Нельзя лечить, если у самого хоть немножко не болит от чужой беды.
...лучшие женщины людей слишком уж ведьмы.
– Тебя, шалуна, все знают на пограничье, – улыбнулся маг. – Не в лицо, так по описанию. Помню, лет двадцать назад отменный был скандал, когда ты с тремя такими же оболтусами перец уворовал.
– Взаймы взял, – затосковал гном. – Мы же представились, попросили, все честь честью.
– Да ясно, что взаймы, – согласился маг. – Мне. А того мужичка, возницу, убедить было потруднее. Четыре гнома при секирах, ночью, на узкой тропочке просят маленькую плошку перца – то еще зрелище. – Маг мечтательно улыбнулся вновь. – У него пес и то заикался!
Так было, пока не появился самый рыжий и бездарный из его учеников, Рртых Третий. Гном презирал магию, считал ее бесполезной и требовал сделать хоть немного удобнее и приспособить, например, к раздуванию мехов. Прищурив мелкие синие глазки, он изводил учителя даже ночами, потому что магия не нагружает мышц и портит сон. Здоровенный рыжий наглец звал мага на ты, в большой злости от своих неудач мог поставить на стол или задвинуть в угол, а его удручающе частые и вдумчивые советы были особенно невыносимы.
Результат перечисленных бед оказался парадоксальным и неожиданным, ибо к исходу второго года обучения Лоэльви признался себе, будучи трижды подряд не разбуженным ночами, что без гнома – скучно. И что, обходясь при обучении за семь сотен лет без единого повышения тона голоса, теперь он охотно и азартно орет на рыжего. И с удовольствием слушает ответный басовитый рев, лишенный гармонии или мелодичности эльфийского говора. Про такт и манеру выражать мысли лучше, само собой, и не вспоминать. В общем, рыжий пятифутовый гном – как любила повторять Эриль – оказался наилучшим и единственным действенным средством от тоски и скуки вечности. С его появлением размеренная жизнь Круга обрела незнакомую прежде живость. Неутомимый молотобоец азартно гонял на разминках учеников мастера Кэльвиля, задирал молодых магов и норовил починить или усовершенствовать всё, что по недосмотру не успели спрятать. Еще он чистил коней, мыл полы, окапывал деревья…
Та же Эриль, задумчиво глядя на усердие рыжего из окна, предположила однажды, что у гномов нет магии именно потому, что они опасаются остаться без простой работы. А безделье делает их очень, очень опасными.
У истории нет привычки разворачивать свое течение даже ради прихоти вечных.
Солнце имеет могучую силу и дарит новую надежду каждый день.
Старым домам вредно одиночество.
...куда важнее сердце. Сила без доброты переходит во зло.
Как можно сидеть и ничего не делать? Только люди с их природной ленью способны придумать такое и назвать это не пыткой, а удобством.
Жадность не унять изобилием. Злобу не погасить прощением.
Иногда лучше сделать маленькое, но полезное, отказав в большом и опасном.
Дети - это большая ответственность и серьёзные расходы.
Это просто ритуал людей: кричать и делать вид, что они важные.
Для воина общий враг - лучший способ приложить усилия к налаживанию взаимопонимания со сложным, но всё же союзником.
Вы, люди, редко решаетесь исполнить то, к чему призывает вас внутренний голос. Потому что не знаете, кто бубнит у вас в голове: Адалор, Ролл или собственное больное воображение.