- Сумасшедший, - вздохнула мама и как-то погрустнела, так бывает, когда по-настоящему чему-то рад."
В речах мы с ним никогда не были сильны. Нам достаточно было промычать что-то или пробурчать - мы понимали друг друга без слов, словна два белых медведя.
“Воздух был полон слов, которые мы хотели бы сказать друг другу.”
стр. 107-108Мама с папой считали, что я больше всего люблю белых медведей. Я вечно канючил и требовал, чтобы меня к ним отвели. Я приходил к ним с карманами, полными сахара, потому что мне было их очень жалко. Мне казалось, что другие звери не томятся так в неволе и не выглядят такими одиноким, как они. Особенно самый большой медведь. Он все ходил вокруг скалы, мотал головой и казался почти больным от горя и отчаянья. Я в нем души не чаял. Как-то раз я кинул ему свою любимую игрушку. Медведь поймал ее на лету. Но не разорвал, а прижал к своей грязно-желтой груди. И все, кто стоял у решетки, рассмеялись, потому что у него был такой забавный и трогательный вид.Мне было жалко игрушки, и я проплакал всю обратную дорогу.- Ничего, что их нет, - сказал я. - Им лучше там, где они сейчас.Я понятия не имел, куда девали медведей. Но мне хотелось верить, что их отправили назад, на ледяные просторы Севера. Там они танцуют под полярным небом - так же, как когда-то танцевали мама с папой.
Жизнь полна тайн. Они словно будильники: тикают себе тихонько, пока не придёт их час, а тогда поднимают такой трезвон, что жизнь превращается в ад.
Я и не заметил, как долго пробыл у папы. Нам о стольком надо было помолчать.
Я напялил новые шмотки и встал перед зеркалом, висевшим на дверце шкафа, пытаясь свыкнуться со своей новой внешностью. Меня так и подмывало разбить вдребезги сидевшие на переносице очки: пусть все снова станет расплывчатым и красивым, как прежде.
Я мягкосердечный, мне всех жалко.
Слова только вносили путаницу. Пусть бы их вовсе не было!