Уж умные-то люди знают,что паранойи не существует.О паранойе любят поговорить,как правило,идиоты.Действительность по большому счету всегда превосходит худшие ожидания и страхи.
Есть такие вопросы,по поводу которых морочишься только до тех пор,пока не увидишь их бессмысленность...
Единственная свобода на которую мы можем претендовать сегодня - свобода идиотизма. Остальное не важно.
Политика это искусство контролировать своё окружение.
Не ошибусь насчет этого: мы все находимся в Состоянии Войны, причем неизвестно, с кем именно, и мы будем воевать с этим загадочным Врагом всю оставшуюся жизнь.
Ведь этот человек просто мудак.
Человек способен изворачиваться и шустрить только до поры до времени.
...самоуверенность типа «а фиг с ним», что обретает человек, когда ветер дует в спину и он по четкой прямой начинает двигаться к неведомому горизонту
Таким образом рассеивалась дурманящая иллюзия, что человек может прожить достойную жизнь, не сдавая себя в наем в качестве Иуды.
Это не навсегда. Ничего не бывает навсегда.
Большинство людей, постоянно имеющих дело со словами, не слишком в них верят, и я не исключение. Особенно мало я верю в большие слова вроде Счастливый, Любимый, Честный и Сильный. Они слишком размыты и относительны, когда сравниваешь их с резкими, гадкими словечками вроде Подлый, Дешевый и Фальшивый. С этими словами я чувствую себя легко и свободно, ибо они тощие и запросто лепятся на место, а большие слова тяжелы – чтобы наверняка с ними сладить...
— Счастлива, — пробормотал я, пытаясь удержать это слово в уме. Но это было одно из тех слов, вроде Любви, значение которых я всегда не вполне понимал. Большинство людей, постоянно имеющих дело со словами, не слишком в них верят, и я не исключение. Особенно мало я верю в большие слова вроде Счастливый, Любимый, Честный и Сильный. Они слишком размыты и относительны, когда сравниваешь их с резкими, гадкими словечками вроде Подлый, Дешевый и Фальшивый. с Этими словами я чувствую себя легко и свободно, ибо они тощие и запросто лепятся на место, а большие слова тяжелы — чтобы наверняка с ними сладить, нужен или священник, или кретин
... Жизнь, которую мы ведём, безнадёжное предприятие, а мы - всего лишь актёры, дурачащие сами себя в процессе бессмысленной одиссеи.
Повсюду сидели люди, которых я добрых лет десять тщательно избегал: нескладные женщины в трикотажных купальных костюмах, пузатые мужчины с безволосыми ногами, безжизненными взглядами и смущенными смешками — все как один американцы, и все ужасающе одинаковые. «Этих людей, — подумал я, — следовало бы держать дома, в Штатах, — запереть в подвале какого-нибудь „Икс-клуба“ и усмирять эротическими фильмами; если им потребуется отпуск, показать зарубежный видовой фильм; ну а если они по-прежнему будут недовольны, отправить их в пустыню и спустить на них бешеных псов».
... Человек может жить собственным умом и собственной волей лишь определённое время.
Одна часть городка выглядела как Тампа, а другая — как средневековый дурдом.
Именно напряжение между двумя этими полюсами - неугомонным идеализмом с одной стороны и ощущением неминуемого рока с другой - и держало меня на ногах.
Стараюсь не употреблять алкоголь... но случается.
..только не путай любовь с похотью.. и опьянение с голосом разума.
(из фильма, в книге данные цитаты по-моему отсутствуют)
Сцена, свидетелем которой я только что стал, вынесла на поверхность массу воспоминаний - не о том, что я некогда сделал, а о том, чего сделать не смог: о даром потраченных часах, моментах разочарования и навеки упущенных возможностях - упущенных, потому что время уже съело колоссальную часть моей жизни, и мне ее было не вернуть.
- И ты такой же, - сказал он. - Мы идём в одни и те же места, делаем одни и те же вещи, которые люди делали до нас вот уже лет пятьдесят, и мы ещё ждём, что нечто вот-вот случится... Знаешь, я ведь мятежник по духу. Ну, допустим, вот я взлетел — и где моя награда?
- Дурак ты. Нет никакой награды и не было никогда.
От таких мыслей у меня возникло странное чувство, и оставшуюся часть вечера я почти ничего не говорил, а только сидел и пил, пытаясь распознать, становлюсь я старше и мудрее или просто старше.
Рано или поздно глазам должно открыться то самое третье измерение, та глубина, которая делает город реальным и которую ни за что не увидишь, пока не проведешь на месте достаточно много времени.
— И с тобой то же самое, — сказал Йемон. — Мы все проходим по одним и тем же проклятым местам, занимаемся одной и той же чертовщиной, которой люди уже пятьдесят лет маются, и всё ожидаем, что вот-вот что-то случится. — Он поднял взгляд. — То есть — я бунтарь, я не прогибаюсь... и где же моя награда?— Ты мудак, — пробормотал я. — Нет никакой награды. И никогда не было. — Кошмар какой-то! — Он взял бутылку и допил её из горлышка. — Мы просто алкаши. Алкаши беспомощные. А, чёрт с ним — вот вернусь в какой-нибудь богом забытый городок и стану пожарным.
Они не проявляли ни малейшей преданности любому флагу и не ценили никакой валюты, кроме удачи и приятного общения.
Хрупкие иллюзии, что помогают нам идти по жизни, способны выдержать далеко не всё.