Жизнь похлеще всякого боксера.
Смерть, в отличие от жизни, штука простая.
К друзьям и родне негодника нет уважения. А уважение — это все. Человек без уважения ничуть не лучше собаки.
Вижу, тогда был счастлив, да, но кто знает, тот поймёт: счастье – штука преходящая, как облака.
У человека счастливого нет прошлого, тогда как у несчастливого не остается ничего другого.
У человека счастливого нет прошлого, тогда как у несчастного не остается ничего другого.
It is not that you know nothing about war, young man. It is that you have learnt one thing. And war is many things.
Книга способна содержать ужас, придав ему и форму, и смысл. Но в жизни у ужаса формы не больше, чем смысла.
Ему припомнился анекдот, который он услышал в каирском кафе. Пророк посреди пустыни сообщает путешественнику, который умирает от жажды: все, что ему нужно, - это вода. "Воды-то и нет", - отвечает путешественник. "Согласен, - кивает пророк, - но если бы вода была, тебя бы не мучила жажда и ты бы не умер". "Значит, я точно умру", - говорит путешественник. "Нет, если выпьешь воды", отвечает пророк.
Она переспала с каким то разъездным торговцем, иногда заходившим в бар гостиницы, которого однажды вечером встретила в городе у кинотеатра. Вышло все ужасно, такое, она почувствовала, раз уж началось, то закончиться могло лишь тем, что пустится на самотек. У торговца - по сравнению с Кейтом - тело было сильное, молодое, он был энергичен и внимателен - даже слишком. Вот и, оказавшись с ним в постели голой, она пришла в ужас: ей были невыносимы его прикосновения, его запах, тело. Жалела, что не ушла.
После ее вырвало, и она ощутила такую жуткую пустоту, что твердо решила: такого больше никогда не повторится, - эта решимость помогла ей справиться с терзавшим ее чувством вины. По ее мнению выходило, что, вероятно, каким-то очень странным образом та неверность стала залогом ее последующей верности Кейту. А поскольку разъездного торговца она не любила, то и свыклась с мыслью, что по-настоящему никакой неверности и не было. Ее любовь к Кейту (какой бы она ни была) - все равно любовь: она все равно не была равнодушна к нему, восторгалась им, ценила его мягкость, бесчисленные мелкие проявления доброты. Месяцы, последовавшие после той жуткой ночи, в чем-то были самыми лучшими из прожитых вместе.
Он верил, что у книг есть аура, которая оберегает его, что если книги рядом не окажется, то он умрет. Без женщин он спал, не ведая печали. Без книги не спал никогда.
– Я нет, – сказала она. – Нет, не верю. Мир тесен, вам так не кажется, мистер Эванс? У меня есть подруга в Ферн-Три, она учит игре на фортепиано. Очень музыкальна, она-то. Мне-то самой медведь на ухо наступил. И вот однажды она мне рассказывает, что у каждой комнаты есть звучание. Просто надо его найти. И принялась рассыпать трели, и вверх и вниз. И вдруг одна нотка вернулась к нам, просто отскочила от стен, поднялась от пола и заполнила все помещение таким превосходным звуком, словно песня без слов. Похоже на то, как сливу бросишь, а сад шумит тебе в ответ. Вы не поверите, мистер Эванс. Эти две совершенно разные вещи: звучание и комната – находят друг друга. Звучало это… уместно. Я глупости говорю? Вам не кажется, что именно это мы и называем любовью, мистер Эванс? Звучание, которое доносится нам в ответ? Что отыскивает нас даже тогда, когда мы не хотим, чтобы нас нашли? Что в один прекрасный день нам попадается кто-то, и все, что есть в этом человеке, неведомым образом возвращается к нам звучанием песни без слов. И ложится на душу. Оно прекрасно. Я совсем не умею выразить это в словах, верно? – вздохнула она. – Со словами-то я не в ладах. Но это именно то, чем мы были. Джек и я. На самом-то деле мы не знали друг друга. Не уверена, что все в нем мне нравилось. Полагаю, что-то во мне его раздражало. Только я была той комнатой, а он был тем звуком, а теперь его нет. И все молчит.
Что такое дорога, раздумывал он, "та Дорога"? Дорога — это линия, тянущаяся из одной точки в другую: из реальности в нереальность, из жизни в ад <...>
Мой умысел - к закату парус править,
За грань его... и, прежде чем умру,
Быть там, где тонут западные звезды.
He had avoided what he regarded as some obvious errors of life, such as politics and golf.
Пытаясь преодолеть изъяны памяти, он с невероятной грустью убедился, что погоня за прошлым неизменно ведет лишь к еще большим утратам. Сохранить жест, запах, улыбку значило сделать слепок чего-то отдельного посмертную гипсовую маску, которая, стоит только ее коснуться, рассыпается под пальцами в пыль.
...вся человеческая история - это история насилия.
He believed books had an aura that protected him, that without one beside him he would die. He happily slept without women. He never slept without a book.
Подобно всем величайшим преступлениям, этого будто бы и не происходило вовсе. Страдания, смерть, горе, подлая, жалкая бесцельность чудовищных мук такого множества людей - все это, может, и существует-то лишь на этих страницах да еще на страницах немногих других книг. Книга способна содержать ужас, придав ему и форму, и смысл. Но в жизни у ужаса формы не больше, чем смысла. Ужас просто есть. И пока он владычествует, во всей Вселенной будто и нет ничего, во что бы он ни воплотился.
То, что один человек чувствует, не всегда соответствует всему, чем полна жизнь. Порой это вообще не очень-то чему-нибудь соответствует.
A happy man has no past, while an unhappy man has nothing else.
Хороший план, Плакса, - оценил Друган Фахи. - Только говенный.
Чем больше людей со мной рядом, - подумал Дорриго, - тем сильнее я чувствую себя одиноким.
Хорошая книга, пришел он к выводу, оставляет в тебе желание эту книгу перечитать. Великая книга побуждает тебя перечитать собственную душу.