Одиночество - тоже пьедестал.
Послушай любого пророка и, если он говорит о жертвенности беги. Беги, как от чумы. Надо только понять, что там, где жертвуют, всегда есть кто-то, собирающий пожертвования. Где служба, там и ищи того, кого обслуживают. Человек, вещающий о жертвенности, говорит о рабах и хозяевах. И полагает, что сам будет хозяином.
— Мой дорогой друг, кто вам позволит? — Это не главное. Главное — кто меня остановит?
Толпа может простить что угодно и кого угодно, только не человека, способного оставаться самим собой под напором ее презрительных насмешек.
Даже в худшем из нас есть что-то хорошее, черта, которая искупает все остальное.
— Страдание — это благо. Не жалуйтесь. Несите его, склоняйтесь перед ним, принимайте его и будьте благодарны, что Господь позволил вам страдать. Ибо это сделает вас лучше тех, кто сейчас смеётся и счастлив. Если вы этого не понимаете, не старайтесь понять. Всё зло исходит от ума, ибо ум задаёт слишком много вопросов. Благословенна вера, а не разум.
Существует некий предел, до которого можно выдерживать боль. Пока существует этот предел, настоящей боли нет.
... никакой свободы не существует, ибо все творческие устремления людей, как и все прочее, жестко обусловлены экономическим укладом эпохи, в которой живут эти люди.
- А знаешь, Кэти, ты такая дурочка. Твой метод никуда не годится.
- Мое что?
- Твой метод. Нельзя же так прямо, не стесняясь, показывать мужчине, что ты от него практически без ума.
- А если так и есть?
- Да, но об этом нельзя говорить. Тогда ты не будешь нравиться мужчинам.
Китинг откинулся назад с ощущением теплоты и удовольствия. Ему нравилась эта книга. Она преобразила его рутинный воскресный завтрак в глубокое духовное переживание. Он был уверен, что оно глубокое, потому что он ничего не понимал.
Человек теряет все, если он теряет чувство юмора.
Продать душу легче всего. Большинство делает это ежечасно. Я попрошу тебя сохранить свою душу - ты понимаешь, что это намного труднее?
Дело критика, мистер Франкон, - разъяснять художника, в том числе и самому художнику
Толпа может простить что угодно и кого угодно, только не человека, способного оставаться самим собой под напором ее презрительных насмешек.