Жизнь — интересная штука. Иногда достаточно лишь принять решение — и жизнь тут же подкидывает что-нибудь важное.
Толпа вокруг орала. Вече, одним словом. Традиционное народное развлечение. Дубинки и пиво приносим с собой, плюхи и зуботычины получаем на месте.
В том времени, в котором родился Сергей Иванович Духарев, генералы не бегали.
«Генералы не бегают, — гласила тогдашняя армейская мудрость, — ибо в мирное время зрелище бегущего генерала вызывает смех, а в военное — панику». Здесь же воевода — это воевода. Тот, кто ведет, а не тот, кто подает команды из-за чужих спин. В здешней Европе короли лично возглавляли собственные армии.
Понятко звонко рассмеялся.
— Чтобы Волк поделился добычей? — воскликнул он. — Скорее мой гнедой жеребенка принесет!
В воздухе висела тяжелая вонь крови, боли, пота, выпущенных внутренностей. К вони Серега уже давно принюхался. Притерпелся, как к свербящей под доспехами коже. <...> Естественная брезгливость цивилизованного человека, конечно, не исчезает совсем, но привычка натягивается на неё сверху, как перчатки патологоанатома.
Глава 10
Принцип «враг твоего врага – твой друг» в степи не срабатывал. Тут все – против всех. И только твой клинок – за тебя.
– Назовись, человек! – вместо князя жестко бросил Скарпи.
– Я тебе не «человек» [«Человек» – обращение к холопу], нурман, а десятник князя полоцкого, славного Роговолта Сергей! – с достоинством ответил Духарев.
– Сердце у меня болит, Серегей. Что с нами будет? Что будет с ней? Страх во мне теперь, брат. Раньше такого не было. Раньше у меня не было Элды – только Бог был и честь родовая. Ни Бога, ни честь отнять нельзя, Серегей. А ее – можно. Раньше я смеялся в глаза смерти. Бог сотворил нас смертными. Мы должны умирать. Иначе как бы мы возвращались к своему Творцу
Теперь – абсолютная бодрость после трех часов сна. Будто таблетку фенамина заглотил.
Глава 2. Одним словом, как говаривали классики: труп врага пахнет очень даже приятно.
Воин же, как учил его старый битый варяг Рёрех, должен сам выбирать место для битвы. Если не хочет умереть на чужом.
Если враг сильнее, покажи ему своё мужество!
— Это золото, да, Серегей?
— Золото. И серебро. И утварь.
— Больно много.
<...>
— В том-то и дело, — хмуро бросил Серега.
— Это ничего! — Машег блеснул зубами. — Много золота не бывает!
— Зато бывает, что вокруг этого золота много трупов, — заметил Духарев. — Не хотелось бы к ним присоединиться.
И если я и уступлю кому, то не какому-нибудь засаленному
хмырю с натыренными баксами, а тому, кто по-настоящему круче.
Проблемы эти религиозные... Христиане, иудеи, язычники... Какая разница - какой веры человек? Лишь бы человеком был настоящим.
Да варяг - он и есть варяг. Он всех богов чтит, каких важными считает. Хоть Христа, хоть нурманского Одина.
... только кто мошной вместо клинка воюет, у того когда-нибудь мошну и отберут.
Хоть глечиком кличь, только в печь не тычь. (Глечик - глиняный горшок.)
Серега еле успел увернуться — едва палкой по голове не схлопотал.
— Взбесилась, ведьма старая? — поинтересовался он.
— Хорошо ты, Шорка, гостей привечаешь! — захохотал варяг.
— От таких гостей мясо слезет с костей! — сварливо проскрипела старуха описывая клюкой замысловатые кривые.
Медведь на мгновение потерял его из виду, и этого мгновения хватило, чтобы Серега успел вынуть из чехла нож. А зверь уже снова шёл на него, прорываясь сквозь мягкий белый снег, обильно пачкая его кровью, но не проявляя ровно никаких признаков слабости. Духарев отступал, сжимая в руке нож, но сама мысль о том, что эдакую махину можно остановить двадцатисантиметровым ножиком, казалась столь же забавной, как попытка детской лопаткой остановить самосвал.
В лошадях Серега разбирался достаточно, чтобы уверенно отличить жеребца от кобылы.
А кто найдёт папоротников цвет, тому все тайное откроется: клады, схоронки, дива лесные. А сам он невидим станет для людей и духов и даже самой Морены-Смерти… — Мыш закатил глаза и всей своей веснушчатой мордашкой изобразил ужас и восхищение. — А цветёт он, папоротник то есть, единожды в тыщу лет и токо одну ночь. Такую, как седнишняя.
Серега попытался осмыслить происшедшее. Происшедшее не осмысливалось.
– Кто напал? Много? – Побьем – посчитаем, – пообещал Духарев.
Переговоры на чужой земле - это не мечом рубать. Тут соображать надо.