А так вообще бывает? — Вообще — не бывает, а в частности…
Король Ренарт припомнил, как одного из Архипастырей, великого мага Вальда Седобородого, спросили, можно ли при помощи магии сдержать проникновение слухов. «По слухам, это невозможно», — ответил тот с улыбкой. И вопрос был объявлен неразрешимым.
— Новобранец Карвен!
— Да, господин сержант?
— Родина вновь обратила на вас свой благосклонный взор!
— Снова котлы, господин сержант?
— Так точно, господин новобранец… и прегря–язные…
Разве может лодка бояться реки? Лодок, которые боятся реки, не бывает, потому что они тут же тонут.
Глухо шумел казавшийся бесконечным лес и дул холодный противный ветер. Где-то далеко выли волки. В первое мгновение ее это даже обрадовало. Все-таки здесь кто-то был, пусть даже и волки! Она не одна была в этом пустом и страшном месте где-то на краю света. В следующий миг Лорна сообразила, что волки не слишком подходят под определение хорошей компании. Даже мерзавцы, окружавшие Феррена, все-таки лучше, по крайней мере, есть бы они ее точно не стали!
«Интересно, если я наступлю на змею и она меня укусит, отравятся мной потом волки или нет?… Боги, что за чушь лезет в голову! Мне-то какая разница?»
Скрюченная отчаяньем, усталостью и болью, ты поворачиваешься навстречу серым теням, что несутся к тебе из ночной темноты. Потому что смерть нужно встречать лицом к лицу, даже если очень страшно. Потому что весь Теарн сейчас стоит за твоей спиной, даже если он об этом ничего не знает. Потому что все твои предки смотрят на тебя в эту минуту.
— Жаль, что не существует лекарства от смерти… — говорит Владыка Зари. — Но чужая жизнь не может быть таким лекарством!
— Позволь представиться, — ухмыляется он. — Я молодой, но преуспевающий горшечник Джерет, перебрался в столицу совсем недавно, но намерения у меня вполне серьезные, сам понимаешь.
— Горшечник?! — потрясение выдыхаешь ты.
— Да, — горделиво кивает он. — Мне почему-то всегда нравилось горшки обжигать. Это куда интереснее, чем править. Это ведь такое ремесло, что даже Богам не под силу!
— Неужели горшки интереснее? — переступая порог дома, спрашиваешь ты.
— Побывал бы ты хоть раз на Совете высоких лордов, не задавал бы этого вопроса, — отвечает он.
Сколько весит корона, знает лишь тот, кто примерял ее на себя. И ты уже видел, что случается с теми, кому она велика.
— Новобранец Карвен!
— Да, господин сержант?
— Родина вновь обратила на вас свой благосклонный взор!
— Снова котлы, господин сержант?
— Так точно, господин новобранец… и прегря–язные…
Разве может лодка бояться реки? Лодок, которые боятся реки, не бывает, потому что они тут же тонут.
— Ваше величество, со мной необязательно говорить красиво.
— Прошу простить меня, профессор. Я политик, а не ученый. А политики, как известно, всегда врут. Даже когда стараются говорить правду. Особенно тогда, когда стараются говорить правду. Но мне и в самом деле нужна ваша помощь
— Геральдические звери рода Буэндро… — бормотал Карвен, водя пальцем по книге. — Ага! Орел — синий. Так. А медведь? Желтый? Король даровал привилегию на красного поменять? А какой король? Ага. Ясно. А почему на красного? Чем ему желтый не угодил? Орла–то, похоже, никто не тронул. Как был синий, так и остался. Чем провинился желтый медведь? И почему у них вообще такие дурацкие расцветки?
И если в начале своих мучений Карвен еще подумывал о какой–то мести наставнику, то потом ему стало просто не до того, синие орлы и желтые медведи скрутили его по рукам и по ногам. На это окаянный злодей, в миру именуемый сержантом Вергеном, видимо, и рассчитывал.
А так вообще бывает? — Вообще — не бывает, а в частности…
Король Ренарт припомнил, как одного из Архипастырей, великого мага Вальда Седобородого, спросили, можно ли при помощи магии сдержать проникновение слухов. «По слухам, это невозможно», — ответил тот с улыбкой. И вопрос был объявлен неразрешимым.
Глухо шумел казавшийся бесконечным лес и дул холодный противный ветер. Где-то далеко выли волки. В первое мгновение ее это даже обрадовало. Все-таки здесь кто-то был, пусть даже и волки! Она не одна была в этом пустом и страшном месте где-то на краю света. В следующий миг Лорна сообразила, что волки не слишком подходят под определение хорошей компании. Даже мерзавцы, окружавшие Феррена, все-таки лучше, по крайней мере, есть бы они ее точно не стали!
«Интересно, если я наступлю на змею и она меня укусит, отравятся мной потом волки или нет?… Боги, что за чушь лезет в голову! Мне-то какая разница?»
Скрюченная отчаяньем, усталостью и болью, ты поворачиваешься навстречу серым теням, что несутся к тебе из ночной темноты. Потому что смерть нужно встречать лицом к лицу, даже если очень страшно. Потому что весь Теарн сейчас стоит за твоей спиной, даже если он об этом ничего не знает. Потому что все твои предки смотрят на тебя в эту минуту.
Ренарт пробормотал нечто неразборчивое, подскочил к сыну и отвесил ему здоровенную оплеуху.
– Спасибо, папа. – У Феррена на глазах выступили слезы. – Ты меня все еще любишь? Несмотря на то, что я натворил?
Ренарт дрогнул. Разом ослабели ноги, руки мелко затряслись…
«Ты меня все еще любишь?»
– Сынок…
Феррен бросился к нему.
– Ах, папа… оплеуха – это так мало… – пролепетал он. – И так много… теперь я знаю… ты меня любишь…
– Ты уронил книгу своего дурацкого профессора, – прошептал Ренарт, и по его исказившемуся лицу пролегли две подозрительно блестящие дорожки.
– Он не дурацкий, папа… Если бы не он, я так и умер бы сволочью… а теперь… я все-таки умру человеком…
Мудрые люди не дают воли своим прихотям, но всегда подчиняются движениям сердца, а мудрость не всегда прячется под личиной седобородой старости.
— Как стемнеет, приходи сегодня на сеновал, — подмигнув, заявила Линнэ, дочь кузнеца Грейфа, ловко проскальзывая в отведенную Карвену комнату.— Что? — удивился он.— Ты туповатый или просто глухой? — фыркнула девушка. — Когда стемнеет, приходи на сеновал! Может, ты еще и зачем я тебя зову, не знаешь?
Искусство находить равновесие между доверием и подозрительностью - это и есть мудрость правителя.
— Ужас какой! Мы не разорили казну?
— Казначей у меня то же самое спросил.
— И что ты ему сказал?
— Порекомендовал сходить на досуге посмотреть на плаху и подумать о вечности. Он сразу замолчал.