Представленные в настоящем издании романы «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?» (1935) и «Лучше бы я остался дома» (1938) Хораса Маккоя являются вершиной творчества американского писателя, чье имя прогремело после выхода на широкий экран фильма Сидни Поллака «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?» с Джейн Фонда в главной роли. Жестко и хладнокровно Маккой повествует об изломанных судьбах молодых юношей и девушек, привлеченных блеском и славой Голливуда и отвергнутых...
<…> такого, как мне нужен, взять негде, а таких, какие есть, мне не надо.
— Чем дальше, тем больше я жду, когда наконец сдохну.
В жизни не случается ничего нового. С человеком может произойти нечто, о чем он думает, будто раньше с ним подобного не бывало, нечто, казалось бы, совершенно новое, но это ошибка. Достаточно увидеть, услышать или почувствовать это новое, и сразу же становится ясно, что все это однажды уже случалось с ним.
— Весь мир для меня — гадюшник, и со мной — всё. Мне будет лучше, когда я умру, и всем остальным тоже. Я только порчу все, за что ни возьмусь. Ты сам это сказал.
— Тебе и не нужно, — отмахнулась она, — надо мной есть кому посмеяться. Надо мной издевается сам Господь Бог
— Почему ты ее убил? — Она меня попросила.
— Я схожу с круга, — сказала она. — Этой мерзостью я сыта по горло. — Какой мерзостью? — Жизнью.
— Мне кажется странным, — продолжала она, — что так много возни с живыми и так мало — с умирающими. Почему все эти высоколобые ученые думают над тем, чтобы продлить жизнь, хотя надо бы найти средства, чтобы приятно с ней покончить. На свете наверняка полно людей вроде меня, которые хотят умереть, только духу не хватает…
Можно быть очень приятным человеком и заодно убийцей.
— Всегда только завтра, — горько заметила она. — Счастье всегда нас ждет только завтра…
“В жизни не случается ничего нового. С человеком может произойти нечто, о чем он думает, будто раньше с ним подобного не бывало, нечто, казалось бы, совершенно новое, но это ошибка. Достаточно увидеть, услышать или почувствовать это новое, и сразу же становится ясно, что все это однажды уже случалось с ним.”
“Черт, надо было мне ввязаться в это дело! На хрена мне эти проклятые бабы…”
“Но она довольно милая. Просто временами впадает в депрессию.
— Это не депрессия, — возразила миссис Лейден Это ненависть. Она ненавидит всех и вся. Она жестока и опасна.”
“Всегда только завтра... Счастье всегда нас ждет только завтра…”
“Почему все эти высоколобые ученые думают над тем, чтобы продлить жизнь, хотя надо бы найти средства, чтобы приятно с ней покончить.”
— Ваша моральная лига и все ваши сраные дамские клубы, — продолжала она, полностью меня игнорируя, — кишмя кишат иссохшими страхолюдинами, на которых в жизни никто не клюнул. Почему бы этим бабам не собраться с духом и не нанять за деньги какого-нибудь жеребца? Это именно то, чего им не хватает.
С человеком может произойти нечто, о чем он думает, будто раньше с ним подобного не бывало, нечто, казалось бы, совершенно новое, но это ошибка. Достаточно увидеть, услышать или почувствовать это новое, и сразу же становится ясно, что все это однажды уже случалось с ним.
Пока сама я — никто, я завидую каждому, кто добился успеха.
— Я устала от жизни, но боюсь умереть…
Я слышу его руками, ногами, всем телом, но только не ушами, не мозгом. Ушами я слышу газетчика с улицы, как тот выкрикивает что-то про короля Александра, слышу грохот трамваев, рев автомобилей, слышу предостерегающие сигналы уличных семафоров; а в зале суда я слышу, как люди дышат и шаркают ногами, слышу, как поскрипывают деревянные скамьи, как кто-то тихонько сплевывает в плевательницу. Все это я слышу ушами и мозгом, но судью я слышу только телом.