Рецензии на книгу «Пропавший без вести (Америка)» Франц Кафка

Очень долго сомневался - можно ли начинать писать. Нет, уверен-то был, что делать этого в зеленых трусах никак нельзя. Но, с другой стороны, никто ведь и не увидит, поскольку зеленые эти трусы находятся под синими джинсами и синий цвет поглощает своей непрозрачностью. Но вдруг - начнешь писать, а кто-то закричит "Ату, хватай его, ребята, он в зеленых трусах пишет". Вроде и один сейчас, но кто их знает, нет той уверенности. Ну вот, трусы сменил и можно смело приступать.

От Карла забеременела женщина и поэтому его отослали в Америку. Ничего подобного. Карл убил эту женщину, съел ее и сбежал. Куда еще бегут все преступники. И зовут его не Карл, а Бен Джойс-Щекотало, который жить не может без овощного мороженого и кружки теплого Будвайзера. Все проблемы Карла несостоятельны. Они же все - Робинсон, дядя, Америка - все намного его старше. Всего-то нужно дождаться, чтобы они умерли от старости.

Америка -страна неограниченных возможностей - хочешь в уборщицы - иди в уборщицы, хочешь в гомночисты - иди в гомночисты, да хоть в парковщики - куда хочешь. Право выбора есть всегда. Демократия же. Только не в президенты. Даже если Негро назваться, как Карл. Жалко, что нельзя и несправедливо. Америка-томатный сок.

Можно дать множество личных определений творчеству Кафки, которые, наверняка, уже когда-то встречались, что-то типа Психологии Крысюка или Профессионального Идиотизма. Этот полнейший абсурд особенно тяжел для тех, кто привык все анализировать и делать выводы. Единственное спасение в этом случае - воспринимать Кафку с юмором, но запасы юмора тоже имеют свои пределы. Медленно вбиваемый в мозг толстый гвоздь и сам факт того, что идешь на это добровольно, объясним врожденной тягой к издевательству над собой и собственным сознанием. Впрочем, Кафка тоже занимался именно этим.

Если сделать список из тысячи неповторяющихся слов и ознакомиться с ним, обязательно некоторые слова отзовутся в сердце или голове. Вот и «Америка» как этот самый многословный список… Многое в сердце моем отозвалось. Многое уму моему не постичь.

… Главному герою 17 лет. 17 лет! Хорошо воспитанный мальчик с принципами. Собранный, трудолюбивый. Добрый, ответственный. Но он будто породистое комнатное растение, высаженное в бурьян - он совершенно не приспособлен к трудностям, он ничего не знает о подлости и невежестве. Но для того, что бы победить то, что не знаешь, надо сначала это постичь и узнать. И постигая, он будет справляться и не будет. Пока окончательно не пропадет без вести…

… Бесконечное описание бизнес-процессов и трудовых конфликтов. Приведены примеры стратегий подавления, манипуляций жизнестойкими и циничными против приспособления и выживания всеми остальными. Не упущено не единой мелочи. Хоть сейчас заходи в сцену и выбирай себе роль. Но не ту, что привлекательней, а ту, которая понятней в силу узнавания самого себя. Потому что каждый, хоть раз начинал когда-то работать, а если не работать, то искал себе занятие, встречал хороших людей и плохих…

… Ужас постижения культурных различий опытным путем. Ужас постижения социальных различий опытным путем. Ужас постижения ценностных различий опытным путем. Ужас необходимости подстраиваться. Ужас побоев моральных и физических на всех стадиях. Даже когда подстроился. Потому что различия есть различия. Потому что от принципов не избавился. Без различий и принципов - личность ли человек?…

… Закон подлости или ничего не сойдет с рук просто так. Все вокруг только и будут знать, что злоупотреблять. Но они грешники, а с праведника другой спрос, если он решится злоупотребить, или даже не решится, а будет вынужден. Даже обстоятельства будут не на его стороне…

… Дурнота от физических контактов с другими людьми. От вторжения в личное пространство. Их бесцеремонные манеры прижиматься, трогать, трясти, сжимать, дышать в лицо, не давать спать, кричать, без спросу брать вещи… и даже удерживать в неволе… Ад…

… От полного отстранения от ситуации, концентрации на своих сильных чертах и привычках, следования порыву - к осторожнейшей оценке ситуации, просчитывании последствий возможных действий. От чопорности и зажатости к открытому общению с людьми с частичным соблюдением этикета. От доверчивости к опасливой практичности. Но уже грустно и фатально…

… Что это было с дядей?…

… Что это было с Брунельдой и сотоварищами?…

… Театр из Оклахомы - имеет звание носителя образцово-показательного менеджмента в американском стиле или наш несчастный герой снова попал к проходимцам, будто мало его приспосабливали к жизни побоями?…

Умом понимаю, что второе. Сердце же просит у альтернативной концовки американского хэппи-энда. Тогда я бы даже простила автору его манеру не доводить свои романы до конца. И даже записала бы его в фавориты. Читала бы его в часы ветреной погоды. Но не согласится же! Тогда бы он не был Францем Кафкой.
ФМ 2015

Андрей, Tatebanko , спасибо за совет! Книга просто обволокла мой мозг... Она как гипноз)

Пришлось прочитать все романы Кафки и большую часть его рассказов, чтобы понять довольно простую вещь, в "Америке" выраженную наиболее чётко: все его произведения написаны маленьким мальчиком, который специфически ощущает себя в мире взрослых, даже будучи в теле взрослого. Как именно? Ну... Не знаю, было ли у вас в детстве такое: мама поставила в очередь, допустим, за продуктами и сказала стоять, а сама куда-то ушла в другое место. И вот очередь идёт, а мамы всё нет. Подходит уже. Вот-вот на тебя сейчас воззрится злобная огромная продавщица и спросит, что тебе надо, а ты и не знаешь, что надо купить и что тут вообще продают, почему ты тут стоишь, куда делать твоя мама, продавщица сердится, очередь сзади напирает и торопит, кто-то ругается, кто-то цокает языком, и этот момент всё ближе и ближе... (Один раз такая злобная очередь ко мне действительно подошла, и меня просто из неё с матюками выпиннули, ничего страшного, но вот это томительное ожидание с чувством непонимания и ответственности одновременно — Кафка до мозга костей.)

С "Америкой" это понять проще, потому что главный герой — подросток, 16-17 лет по ходу действия романа, но с ним при этом зачастую обращаются, как с малолетним младенцем. Восприятие мира у него тоже какое-то младенческое: сиюминутность, непонимание социальных ситуаций, вечное чувство вины перед взрослыми и ощущение того, что они знают больше тебя, необходимость слушаться и прислуживать, общее искажение пространства, времени и перспективы. Добавим к этому общее ощущение сна, и мы получим каталог детских кошмаров, например, как если бы ты читал какой-то доклад перед огромной аудиторией и вдруг обнаружил, что на тебе нет штанов.

Сама же Америка, как Америка, — дело десятое, всего лишь символ того, что и за тридевять земель всё то же самое (пусть это и ненастоящая Америка, а Америка в представлении Кафки). Если тебе в этом мире неуютно, то будет неуютно везде, в любых условиях: с деньгами и без них, с женщинами и без них, с одеждой и без неё, с жильём и без него. Карл Росман (главный герой "Пропавшего без вести"/"Америки"), впрочем, никак этого не может уразуметь, поэтому складывает и складыввает различные комбинации этих предметов, стремясь сделать хоть что-то путное. Роман незакончен, так что у него ничего не получается. Но я сильно сомневаюсь, что в конце был бы хэппи-энд и радуга, даже допиши Кафка этот текст.

"Америка" читается гораздо легче других романов, уж не знаю, почему, хотя намеренно нагоняющих тоску вещей здесь тоже немало. После неё как-то особенно хочется радоваться простым вещам и тому, что никто тебя больше не ставит в очередь, пропадая без вести.

Невозможно оправдываться, когда тебе не хотят верить.

Ещё раз убедилась, что Кафку можно читать вечно. Он никогда не перестанет быть актуальным. Он никогда не перестанет быть интересным.

От "Пропавшего без вести" или "Америки" в другом переводе в принципе не ждала ничего сверхъестественного. Всё-таки это не "Процесс" и не "Замок" про которые говорят гораздо больше. Это произведение почему-то осталось в тени. Но это не совсем справедливо.
С самых первых строк понимаешь, что речь пойдёт всё о той же абсурдности и поисках выхода, но местом действия на этот раз выбрана Америка, в которой к слову сказать, автор никогда не был.
Вообще, насколько я могу судить после прочтения двух романов и рассказов автора, для Кафки очень характерна условность пространства. Ведь не случайно же выбрана именно Америка как символ свободы. Наш главный герой Карл Росман с начала повествования говорит о статуе Свободы- "Высоченная!". В 16 лет он оказался высланным своими родителями в Америку "зa то, что его соблазнила забеременевшая от него служанка".
Вдруг Карл оказался свободным. Он сам отныне мог строить свою жизнь. Но получив так называемую свободу, сразу же оказался оттеснённым толпой носильщиков, которые не зевали в момент, когда Карл Росман восторгался размерами статуи, находясь на прибывшем в Нью-Йорк корабле.
И начинаются приключения и злоключения героя сразу с того, что он забыл зонтик, ему надо вернуться, а вход уже закрыт, надо найти новый и т.д. и т.п. в стиле Кафки. Опять те же наклоны и трудности в сюжете, которые призваны продемонстрировать щель, через которую Кафка заявляет этому миру своё слово. Своё очень важное слово. Ведь если говорить прямым тестом, наверное эффект усвоения получится совсем не таким.
Меняя дислокации Карл Росман везде остаётся непонятым, в чём-то несправедливо обвинённым и не может себя оправдать, хотя вообще не виноват. Кстати, эта книга могла бы носить другое название как по мне. "Без вины виноватый" - самое оно. То его соблазняют, то обманывают, то оговариват, то обворовывают. И нигде он не может в силу своей неопытности и юношества дать соответствующий отпор. И даже хорошие люди, которые ему иногда встречаются, остаются в нём разочарованными.
Особенно показательным здесь является случай в гостинице. Меня буквально распирало от злости, когда Карла оговаривали и обвиняли несправедливо и так мастерски переворачивали факты.

Добро и зло -категории, придуманные человеком и им же используемые. Ещё одно бесценное произведение великого гения. Ещё одно неоконченное произведение, которое мы читаем в редакции Макса Брода и которое ещё больше могло впечатлить читателя, если бы автор сам издал его до конца. Но даже в таком виде и в таких переводах не перестаёшь удивляться глубинному воссприятию Кафкой этого мира, его особому взгляду и способу его выразить.

Покуда я читал, был на 100% уверен, что это последний роман Кафки, настолько "Америка" продвинутее, но при этом - явно "попсовее" "Процесса" и "Замка".
Я читал и вынашивал в голове очень крутую рецензию, завязанную на том, что Кафку заставили остепениться, продумать более-менее складный и разнообразный сюжет, перенести действие в реальную страну, наградить персонажей полными именами и т.д. Я хотел написать, что его абсурд, густой как сметана в других романах, сохраняет свою жирность только в главе о кочегаре и еще, возможно, убежище. Остальные же главы уж больно реалистичны. Мало того, вторая глава о дяде заставила меня опасаться, что дело пойдет в духе "Финансиста" Драйзера, романа прозаичнее которого я не встречал; а побег из загородного дома (который мог в одиночку стать очередным Замком для "Америки") и последующие блуждания Карла напомнили мне сюжетик "Над пропастью во ржи" (к счастью, Карл хоть не бесцельно шатался, он реально старался выживать).

Так вот, при том, что дымовая завеса "Америки" не такая плотная и дурманящая, как в историях о К., она не снимает напряжение с мозга, она только обнажает недостатки сюжетной линии, которая претендует на разнообразие (чего нет в других романах, ведь там топтание на месте и стало главным ключем к успеху). Так, неумение Кафки придумать законченный сюжет (он пишет, пишет и собирает в кучу, либо пишет, надеясь, что конец придет сам собой) здесь становится очевидным. От того-то у него и получается все незавершенным. Стоит взглянуть правде в глаза: Кафка плохой писатель. У него отличное умение созерцать и обращать действительность в ее самые крайние формы. Но когда он старается воплотить свои замыслы в письменной форме, то сталкивается с явными трудностями.

Итак. Кафка в "Америке" значительно опопсел, хотел написать я. Но вместе с тем, его почерк хоть мимолетно, но проскакивает. В "Кочегаре" и "Убежище" в первую очередь и меньше - в других главах. Кроме того, сами навязываются аллюзии на другие его произведения: у главного героя опять появляется дядя, а Робинсон и Деламарш - копии помощников г-на землемера. Тема "маленького человека" вновь напоминает о себе (даже больше, ведь теперь главный герой маленький человек в прямом смысле). Преувеличение тоже возвращается (в гостинице 20 лифтов??). Так что, полностью забыть, что читаешь Кафку, к счастью, не удается.

Вот так я рассуждал бы, если бы "Америка" действительно оказалась последним романом Кафки. Но как я узнал, она стала пробой пера, а самые страшные вещи были написаны уже после нее. Это застигло меня врасплох. Ведь что могло заставить Кафку сделать туман погуще, а всю рациональность и разнообразие оставить в первом своем романе, я не могу додумать. Хотя.. Неважно. Это и к лучшему. Ведь именно в "Процессе" и "Замке" Кафка обрел свой фирменный стиль, благодаря которому автора этих двух романов ни с кем не спутаешь. Никто так не пишет, как Кафка. Ведь Кафка...
На этом рецензия обрывается.

Кафка - это зеркало, в которое читатель смотрит, узнавая себя самого. Абсурдистика свойственна нашей жизни, где всё кажется нереальным, словно свалившимся на плечи из самого страшного сна. Постоянные размышления об утопичности ожидаемого впереди и надежды на светлое будущее натыкаются на обыденность, чернее любого нелогичного исхода событий. Думаете, "Процесс" или "Замок" были такими действительно важными произведениями для литературы? Да, они таковыми были и остаются. Вместе с ними уверенно шагает "Пропавший без вести" - неоконченная книга Кафки о судьбе человека, оказавшегося в ином месте, абсолютно неведомом и необычном - это Америка: страна бесконечных возможностей, где можно кое-кем стать или сгинуть в безвестности, потеряв связующие звенья с прошлой жизнью.

Главный герой книги - немец из Праги Карл Росман, подданный Австро-Венгрии, ему 16 лет, он очень одарённый, кристально честный и правдолюбивый, наивный и доверчивый. Удивительно, как такой человек бежал от забеременевшей от него девушки, не принимая судьбу со всей свойственной ему прямотой. Родители решают дать ему лучшую жизнь в Америке, куда отсылают с одним чемоданом. В этом стоит искать идеалы Кафки, придающие книге налёт жизненно-похожих ситуаций. Бежать вперёд, чтобы не оглядываться назад - под таким девизом будет происходить множество событий, кои Кафка старательно описывал, наполняя каждую главу переживаниями героя и тщательным обдумыванием размышлений всех других. Иногда Кафка зависал на одном месте, создавая нереальность, отчего читатель внимает с осуждением очередной попытки главного героя наладить разговор с кем-либо: вот, пока кто-то присматривает за чемоданом, Росман преспокойно беседует с посторонним человеком, завалившись на соседнюю койку и едва не засыпая, а вот он думает о побеге из гостей, чтобы вновь уйти куда-то, забыв обо всём, надеясь на светлое будущее.

Текст книги очень живой. Кафка не пишет простыми предложениями, наполняя абзацы невообразимым количеством запятых, позволяющих читателю буквально вгрызаться в текст, произнося отдельные моменты вслух, да с интонацией и выражением, когда только такой способ помогает органично переварить каждое последующее действие. Это красиво и заставляет удивляться автору, сумевшим, таким образом, передать текст на уровне зрительного контакта, создавая красочные кадры перед глазами, где уже не нужна никакая экранизация - настолько всё лаконично.

Парню везёт во всём - так читатель встречает начало каждой главы, где главный герой притягивает к себе нужных людей, способных помочь с очередной проблемой. Добрый мужчина, делящийся первыми впечатлениями об Америке, или богатый дядя, важная женщина в отеле и два оболтуса-друга. Все они по своему влияют на жизнь героя, становясь друг за другом как ступеньки, ведущие наверх. В череде взлётов и падений Карл идёт вперёд, совершенно забыв о прошлой жизни, вспоминая о ней только при встрече с людьми, что также вышли из земель Автро-Венгрии, позволяя наладить более дружеские отношения и вместе вспомнить былое. Никто не интересуется прошлой жизнью главного героя - это никому не нужно. Основное - прокормить себя сейчас, осознавая опасность погибнуть на улице, где ходит много безработных, желающих лишь поскорее устроиться, да терпеть любые лишения ради скудного обеда и самого скромного крова. Америка всем даёт шанс, завораживая пребывающих небоскрёбами и примерами успешных людей. Жизнь человека в такой стране не может быть названа идеальной, даже при достижении всех возможных пределов успеха - из тебя выжимаются все сроки, покуда ты не замечаешь седину в волосах, подумывая купить себе место на кладбище, не заметив быстро пролетевших лет.

Мог ли Кафка дописать эту книгу, и для чего это ему надо было делать? Основная мысль понятна без дополнительных слов. Убежать из Европы, где гремит война за войной в более спокойное место, отдалённое от театра жизни. Только в Америке можно зарыться глубоко в себя, забыв о мире, предавшись самому себе. Кафка даёт читателю такую возможность, позволяя наблюдать за первыми шагами Карла Росмана.

Эти рецензии тоже могут вас заинтересовать:
- Процесс
- Замок
- "Тени в раю" Эриха Ремарка

VEEFUNK спасибо за подаренную книгу.

Наивная юность и тяжелые испытания

Странное дело, только сейчас дошла до этого произведения Франца Кафки, одного из моих любимых писателей. Не согласна с теми, кто считает Кафку скучным или чересчур меланхоличным писателем (он просто дотошно описывает нашу реальность, а она порой именно такая и есть). Давно люблю и его "Замок", и "Процесс", и рассказы...

"Америка" - потрясающий роман (жаль, конечно, что неоконченный). В нем в весьма увлекательной форме повествуется о незадачливой судьбе молодого 16-летнего парнишки по имени Карл, выходце из Германии, который ищет место жительства, работу, да и вообще свое место в жизни - в Америке. Судьба сначала щедро одаривает его (знакомством с влиятельным дядей-сенатором) и потом также внезапно все отбирает (юноша оказывается на улице без средств к существованию) (мне этот сюжет очень напомнил произведение Александра Грина "Дорога в никуда" - очень много параллелей). Вдобавок ко всему, из-за своей еще детской наивности он связывается с очень плохой компанией, не в силах противостоять ей. Знакомство с этими людьми очень дорого обойдется ему в дальнейшем. Дальше будут поиски работы, неожиданные удачи и падения. Горько наблюдать, как порой очень жестоко судьба (да и окружающие) относится к Карлу - доброму и скромному молодому человеку (все мы, наверное, в юности были такими же беззащитными, чересчур восторженными, чересчур ранимыми...)

С другой стороны, и хорошо, что роман не закончен автором: остается надежда, что у Карла все-таки в итоге все сложится хорошо и он с честью выйдет из всех жизненных передряг и при этом останется самим собой: добрым и порядочным. И вообще какое-то светлое чувство появляется после прочтения: словно на поезде Карл отправляется в свое новое - уже счастливое - будущее. Каждый из нас - творец собственной судьбы, и, мне кажется, этот милый юноша заслужил свое счастье)

Очень увлекательная и добрая вещь, очень мотивирующее произведение (упорства и настойчивости главному герою не занимать) о вечных ценностях (взаимовыручка, дружба, радость труда и др). Роман учит нас никогда не сдаваться и не опускать руки. А в каком-то смысле это еще и роман воспитания: прислушиваться к опыту старших, не связываться с сомнительными людьми, добросовестно исполнять свои обязанности. Поэтому произведение будет интересно, на мой взгляд, и подросткам, и взрослым. От души всем рекомендую к прочтению.

5 баллов из пяти.

Прочитано в рамках игры "Книгомарафон 2018"

Это невозможно было читать.
Это - мощнейший поток, концентрат Кафки. Такой, что хочется вырваться из него, сбежать и спрятаться. В другом Кафке. Нет, читать другие его вещи намного легче. Там он больше щадит читателя, хоть и порядком издевается над ним.

К примеру - "Превращение". Просто передергивает от эмоций, которые вытаскивает из тебя этот манипулятор! Как могут одновременно умещаться удивление, брезгливость, жалость до слез, сочувствие на грани любви, желание прибить или хотя бы спрятать подальше от глаз людских (а оно посмотрит печальными глазками - и стыдно и больно за свою черствость) - да много ещё эмоций, и всё это не последовательно, играя, как, к примеру, Фаулз, а полным букетом. Сразу. Мощно и безжалостно. Такие Американские горки, когда не успеваешь опомниться и разложить по полочкам себя. Не Кафку. "Превращение"- осознание себя через Кафку. Немного потом. Уже вне текста.

"Процесс" - заставляет переселиться в героя в самом процессе чтения. Многословность оправдана, необходима, создается атмосфера полнейшего погружения в процесс...

"Замок" - ну, это чудо.

Это всё (и рассказы в том числе) - разложенный на составляющие роман "Америка"

От самой "Америки" задыхаешься. Вернее, она сдавливает обручем до невозможности дышать. Да, она вбивается в мозг, несмотря на отчаянное сопротивление и неприятие.
Роман становится легче, когда отрываешься от реальности происходящего. Когда видишь аллегории, а не события. Тогда он играет красотой образов и принятием ситуации.
Если же рассматривать именно реалистичность - ... я не буду об этом говорить.

Только одна деталь, которая не хочет отпускать - К. пропал без вести еще в самом начале романа. Когда не сошел на берег вместе с другими пассажирами.

С самого начала книги было ощущение узнаваемости, ассоциации с другой книгой. Постоянно возвращалась зачем-то к ней. Похожие впечатления. Похожие эмоции - чувство жалости, злости, безысходности, сверхреальности и нежелания принимать эту другую для себя реальность, своей беспомощности и ощущения себя сволочью бесчувственной.
А когда в последней главе К. оказывается в цирке (театре) и называет себя Негро... тут уж и о мистике задумаешься.
Если принимать роман Кафки как реальность, то вот оно, продолжение. Велкам.

Тема театра, кстати, как аллегория - сильнейшая! Сюрреализм происходящего там, в других канцеляриях. О которых я только что упоминала в другой рецензии, еще не прочитав роман, вернее - убежав ненадолго от "Америки"

P.P.S.

Godefrua , спасибо за книгу, без вас я бы еще долго к ней добиралась)

Приглашение на казнь

Однажды Набоков прогуливался по вечернему Парижу и встретил надоедливого знакомого, от которого захотел отвязаться.
Он сказал, что идёт по делам, и направился в сторону, противоположную той, куда шёл знакомый.
Знакомый увязался за ним, угодливо улыбнувшись.
Набоков почти не обращал на него внимания, запрыгнул в проезжавший мимо заблудившийся трамвай: знакомый, безбилетной тенью, прошмыгнул вслед за ним.
Набоков вышел на ходу на повороте, подобно герою его рассказа "Подробности заката", и чуть не угодил под машину.
"Тень" тоже... чуть не угодила.
Набоков стал выходить из себя...
Забавное это слово: выходить из себя - есть в нём что-то спиритуалистическое, жуткое.
Так вот, Набоков вышел из себя и свернул в переулок, сказав почти грубо, что у него важная встреча.
Тень, идущую рядом, это ничуть не обеспокоило.
Набоков зашёл в первый попавшийся подъезд. Тень за ним...
Поднимаются на лифте... Набоков тихо улыбается от абсурдности ситуации: куда он едет? никуда...в небо.
Вот так вышел человек в весну и вечер, и... пропал без вести. Едет в незнакомом подъезде на лифте куда-то с почти незнакомым человеком.
Может, так и умирают? Умер, и идёшь туда, куда не хочешь... идёшь с тем, кого не хочешь видеть, в кого может и не верил толком: ангел это, или чёрт? Неизвестно...
Продолжаешь жить... а жить некуда.
А что, если лифт остановится, заблудившийся лифт, как из ненаписанного стиха Гумилёва, и в лицо светло наклонится странный пейзаж: прохладные облака, заходящее солнце... над небоскрёбами Америки.
Или вообще лифт откроется где-то в 16 веке, в каком-нибудь жутком переулочке с дракой на шпагах... или в адовой и затихшей комнатке в Москве в 1937 г., где на диване лежит умирающий Пушкин, обводящий печальными глазами полочки с книгами: прощайте, милый друзья!

Не планировал читать данный роман Кафки. Просто жил в осени, навстречу осени... перебирал на полочке книги: Пушкин, Платонов, Лорка, Набоков...
Уже было взял книгу Есенина, как вдруг, что-то грустное прильнуло к душе, увязалось за ней.
Душа - поспешила уйти, скрыться: тёмными, тонкими пальцами ресниц, как во сне, касался закрытых дверей незнакомых мне книг в тёмном переулочке полки: никто не открывал...
Одна жёлтая дверь была приоткрыта: вошёл.
Закрыл за собой дверь и замер, прижавшись к ней спиной: спасся!
За дверью послышались чьи-то ослепшие и торопливые шаги.
Остановились, покружились на месте, прошептали что-то невнятное, грубое, и скрылись.

Я вздохнул, улыбнулся... открыл глаза - до боли знакомый пейзаж подполья Кафки.
Но выходить не хотелось: вдруг "он", ещё там, за дверью?
Мысленно приготовился переночевать у Кафки... готовился к мрачной и душной беседе.
Но к моему удивлению, Кафка встал из-за столика, включил свет, и со стены мне улыбнулся портрет подростка Достоевского.
Вообще, удивительно уютной оказалась комната: обои зеленоватые, с сиренью.
Цветы у окна. За окном - спелой синевой волнуется море, корабль стоит у причала, чайки летают...

Это точно - Кафка? Кто здесь жил до него? Мопассан? Ренуар?
Похоже на свечеревшие, закатно-осенние краски Мунка, в которых... кто-то включил свет.
Правда, какой-то ангел-шалопай потом всё же подбил камушком лунный фонарь, но свет почему-то остался, и ангел недоумевающе почесал крылом затылок.
Какие набоковские страсти уже в самом начале у достоевского подростка... точнее, подростка Кафки!

Итак, совсем ещё мальчика соблазнила, совратила и, фактически изнасиловала 35-летняя "Гумбертша", служанка, забеременев от него, к ужасу родителей и потерпевшего.
Не ожидал встретить такое у Кафки... ожидал клаустрофобических, ослепших касаний несущегося по лабиринтам ночи, сердца... и вдруг - секс, трагедия поруганного детства, до боли знакомая, детства, замурованного заживо под живой и жаркой плотью, покрывшей сердце: нечем дышать... сердце, плоть, облитые чужой плотью, как оплывшая свеча, утопает в складках сиреневых материи, душного и пёстрого вещества постели.

Кажется, что тонут два существа, душа и тело; тонут в материи, жаркой тьме.
Вот, сердце, словно жаркие губы души, показалось на поверхности... алый глоточек тишины и ночи... и всё, тьма сомкнулась на устах, плоть сомкнула губы, затрепетавшие бессильно пленным мотыльком в тёплом янтаре чужой, оплывающей плоти по коре вечера ( почти рембрандтовое чувство и свечение оплывающей свечой плоти у Кафки! экзистенциальное обилие плоти!!)

Одна плоть, вбирает в себя другую, поглощает её... двое становятся одним целым на жаркий миг: это превращение, превращение мальчика... в кого? В мужчину? Нет. Кажется, что Кафка описывает вовсе не секс, а какой-то апокриф рождения существования, ангела, с размётанными за спиной заострёнными и смятыми крыльями белой простыни.
Жил себе ангел, порхал непосредственностью детских впечатлений по лугам, и добрым книгам... и вдруг, это размётанное, белое, чистое счастье, эту вьюгу крыльев за спиной - ловят в раскрытую и жадную, жаркую ловушку человеческого тела, женскую ладошку... и ангел рождается, утрачивает звёзды, луга цветущие...

Не совсем понятно, что Кафка описал: мытарства смерти, рождения, или секс?
В каком аду осеннем он взял эти универсальные краски, описывая это, равно подходящее ко всему, что он описал?
Тут какой-то абсурд, ошибка... ты тонешь, захлёбываешься чужой бледной плотью, как пеной закипающей в бурю на море. Твою плоть вбирают в себя, похищают тебя у себя... лёгкая боль и блаженство, и слёзы на глазах, на ладонях... словно и ладони почему-то плачут.
Ты вроде бы спасён... но тень тебя, что-то сокровенное и глубинное в тебе, почему-то продолжает падать в чужую и так мучительно похожую на тебя - плоть, словно в бездну, над которой ты наклонился: это жизнь.

Твоя плоть-ребёнок, продолжает падать в плоть и теплоту существования другого человека, без твоего согласия, и ты чувствуешь ослепший, тёмный шум этого густого падения, похищающего у тебя, твою плоть, существование: ребёнок в чреве женщины, как капля тёплого янтаря с заключённым в нём ангелом мотылька.
Эта капля прозрачно дрожит на кончике веточки, отражая матово мир, тебя и облачное небо, смятое, как лист простыни: капля вот-вот сорвётся, сорвёшься и ты...

Нет, не просто так ангел подбил фонарь луны.
Не просто так родители разгневались на мальчика, жертву насилия... не столько даже женщины, сколько, жизни, этой кроткой и вечной служанки, томящейся по чистой и юной любви, отправив его в наказание в Америку на корабле - в новый свет.
Почему-то, Кафка умолчал о самом главном: на самом деле, несчастный мальчик, не выдержав насилия и стыда, укоров родителей... просто покончил с собой, повесившись у стены с зелёными обоями с тополями и кроткой сиренью, прильнув к ней щекою в слезах, как в детстве.

В его свечеревшем сознании, текли обрывки странных мыслей из прочитанных им книг, переживаний, надежд.
Мысли о крылатом корабле, воздушном, синем океане неба, Америке, Дэвиде Копперфильде Диккенса...
А где-то наверху, над комнатой мальчика, лежала в постели, в позе эмбриона, грустно поджав колени к груди, служанка, и плакала, плакала, кротко касаясь своего живота, в котором, в невесомости, как бы на весу, замер ребёночек, играя пальчиками с пуповиной, похожей на верёвку, на которой повесился мальчик.
Разумеется, всего этого в романе нет... об этом по секрету мне рассказал Кафка, когда я у него ночевал.

Всё дальнейшее в романе - мытарство предсуществования в утробе жизни.
Словно космонавт, держась за спасительный трос, ребёночек держится за пуповину: алая луна сердца взошла на горизонте голубом... месяц сердца... ребёнку снится сон.
У Набокова где-то написано о самоубийстве в жизнь: что видят души на небесах, что бросаются с небес, рождаясь в наш мир?
Тайну бога? Человека? Точнее, тайну их отсутствия и вечного блуждания души даже Там?

Только представьте: человек умирает, и просыпается в прекрасном, цветущем мире: белые здания, лунными куполами восходят из-за деревьев прекрасных...
Кажется, что это рай. Душа заслужила рай! Вот, душа идёт по цветам.. входит в город, и замечает что-то неладное: в городе - ни души.
Даже пения птиц не слышно.
Ни один листочек не шевелится от ветра...
От этого ведь можно сойти с ума! закричишь, а воздух - умер, и крика не слышно.
Захочется умереть - и не сможешь: некуда умирать.
Только если... попятиться существованием, родиться вновь, хоть где-то, но родиться среди людей, птиц и ветра! Может, в Америке?
Она так похожа на... грустные небеса, принимающие у себя нелегальные, исстрадавшиеся души: души эмигранты со всех стран.

Как вы уже знаете, я целую ночь провёл в комнате Кафки с грустным портретом подростка на стене.
Казалось, что я был в одном чреве с ребёнком, душой бесприютной, говоря с ней о Достоевском, Набокове, звёздах..
Я так сжился со всем этим, что следовал за приключениями подростка в Америке, как тень безбилетная... ну, или как там у Ивана Карамазова, с его билетом, возвращённого богу?
Ребёнок родился, а я - нет. Такое бывает... и в жизни мы порой ощущаем этот смазанный, смутный шрифт добавочного существования, с которым мы были слиты в утробе, являясь в нём каким-то важным словом, словами... но слова стёрлись, и в мир родилось что-то обрывочное, сиротливо-безумное, как печальные слова разорванного письма: люблю... зачем?... больно... тебя... осенний лист... помнишь?

И вот как с этим жить? Чем заполнить эти пробелы, ставшие холодными, белыми стенами, по которым мечется обнажённая душа; а за стенами - полыхают звёзды, счастье и мир... любовь, наверное.
И почему эти слова трагически разлучены? Осень и любовь, боль и ты... та, кого любишь. Без неё, мир - болен?
А ведь порою рождаются и с совсем другим набором слов, ещё более печальным, скудным.
С каким набором слов существования родился подросток Кафки? Не знаю... зато вспомнил свои печальные "слова", каждый вспомнит свои слова, читая Кафку...

Я стоял на палубе корабля и дожидался кого-то.
Зонтик в моих руках рвался тёмной птицей в затянутое тучами небо.
К своему удивлению, на палубе я встретил - Кафку.
Он грустно сидел на жёлтом чемоданчике, скучающе подперев ладонью лицо: так старушки в деревнях порою смотрят в вечернее окошко.
Разговорился с Кафкой... оказалось, что когда корабль прибыл в Америку, подросток спешил к выходу со своим чемоданом, но, вспомнив о том, что забыл в трюме свой зонтик, попросил его присмотреть за чемоданом.
Я заметил Кафке с улыбкой, что дождь всё же ещё может начаться, и, сказал что-то о забытом мальчишкой зонтике, упомянув зачем-то Фрейда, видимо, желая заполнить паузу в нашем робком разговоре.

Какфка грустно улыбнулся, посмотрев на мой зонтик.
Хотелось оправдаться зачем-то... стал сбивчиво объяснять, что Фрейд вообще тот ещё венский шарлатан, что зонтик - простой символ защиты от неба... и бога... рождения...
Кафка усмехнулся и посмотрел на часы.
Я сказал, что сейчас сбегаю и разыщу мальчишку.
Сошёл в трюм... после дневного света, сразу к глазам и сердцу, участливо прильнула темнота, как дворовая собачонка; лизнула ладонь...
Нащупав поручень, стал спускаться дальше, глубже...
До странности знакомым всё это казалось. Ну да... похоже на чрево.
Пробежал какой-то забавный матросик в женском переднике... как и положено в чреве, ещё толком не ясно, какого он пола.
Пол вообще - страшен своей определённостью, размежеванием с чем-то, что дОлжно любить..
Это как если бы цветок ночью осознал, что вещество, из которого он сделан - было когда-то частью звезды, текло по небу в вечной ночи среди планет... и вот теперь, он разлучён навеки со звёздами, мирами.
Может, в любви к женщине - фантомные, звёздные боли какого-то подлинного, сокровенного гомосексуализма?
Был человек, звезда, цветок... и потерялись без вести; в себе ли самих потерялись, в других ли...

Наконец я увидел подростка: заблудившись в коридорах и лестницах, перевивших запутанной пуповиной тело корабля, он стучался в закрытые двери.
Я знал, что за этими дверями были раньше испанцы, немцы, русские... но теперь мне почему-то представилось, что за дверями - разные времена: Испания 16 века, Россия 21 века...
Подросток всё же вошёл в одну из дверей.
Тихо подойдя к нему, я увидел из-за его плечей пустой стол, отодвинутый стул и смятый в ведёрке исчерченный лист.
Жуткой, почти прохладной тишиной веяло от этой комнаты... казалось, что мы вошли в комнату бога, творца... и не застали его: он тоже пропал без вести.
Вспомнив о Кафке, ждущего нас на верху, я хотел было сказать подростку об этом, но он, услышав шум за соседней дверью, переметнулся туда.

Это был отсек кочегара, с различной нежно-раненой рухлядью ( прелестная аллитерация пыли..).
Подросток сразу вошёл. Я зачем-то встал возле двери, слушая их разговор.
Лицо у кочегара было темно от копоти и угля.
Вытирая сверкнувший мрачно пот на лбу, он стал рассказывать мальчику свои несчастья, как все здесь издеваются над ним... говорят на незнакомом языке: он попросту не понимает что они хотят... чёртова жизнь ( выругался он. казалось - выругалась темнота).
Мальчик что-то ему отвечал. Слёзы мелькнули на его глазах... а мне почему-то стало безумно грустно и плохо.
Глаза заволокло туманом... пол подо мной стал прозрачным. Голубая глубина качнулась на меня листвой тополиной маленьких рыб.
Я глянул в зеркало на том конце комнаты, и увидел прислонившегося к двери - чёрного человека, негра: это был я. Я потерял сознание...
Зонтик выпал из рук.

Послесловие.

Всё дальнейшее в романе, помню как сон.
Простите за сумбур ощущений: я как-то... пропал без вести в романе Кафки.
Знаете, есть расстройство личности, с нагромождением чувств, как бы хлынувших со всех сторон, как синева воздуха из-за обнажённых ветвей.
А тут.. тут какое-то расстройство личности текста: самые разные, нечаянные пространства, события и приключения, нахлынули синевой прохладной неба на ГГ и... на меня.
Кафка воссоздал художественный лимб существования, в котором сознание размётано робкими красками на свечеревших холстах отцветших холстах душных пространств.

Читателя не отпускает мысль, что он испытывает кислородное голодание, блуждая по иррациональным вершинам гостиниц мрачных, вместе с подростком, работающего лифтёром, словно ангел на полставки, перенося грустные души на небо... блуждая по бесконечным лестницам, ведущих в комнату почти Раблезианской и эротической госпожи... со странным именем, смутно напоминающей ту самую женщину, что изнасиловала подростка в самом начале.
Кто это? Та самая София, вечно-женственное мира? Но почему оно такое... поруганное, искажённое?
Стоп. Что-то я опять потерялся в тексте...

В памяти вспыхивает уж совсем что-то фантастическое: Фёдор Достоевский служит у бога швейцаром, почти Апостолом Петром, треплет за ухо Кафку... заплаканный Кафка бежит от него по лестнице...
Вот, баснословная "БабУшка" из "Игрока"... её несут на руках... или нет... это женщина. госпожа, и возле неё - её несчастные, безвольные слуги.
Но что это!? Не верю памяти своей!!
С этой женщиной происходят кафкианские превращения! Она превращается, превращается... в груду яблок, картофеля, Мефистофеля ( жуткий нос картошкой, как у начальника, принимающего на работу... а что это за работа? Жизнь? Чёрт принимает на эту работу?), и, как итог - бабУшка Достоевского, госпожа эротическая, превращается... в ту самую семипудовую купчиху из Братьев Карамазовых, в которую мечтал превратиться чёрт.

Память качнулась, оступилась в потёмках... вот, я уже с подростком на мрачном балкончике; за шторкой, за окном... кто-то занимается сексом.
Странным образом, выпуклый балкончик на теле дома, принимает очертания живота беременной женщины... постойте... я, в утробе балкона, вместе с подростком, наблюдаю своё зачатие?
Трудно дышать... кафкианская клаустрофобичность пространств ещё никогда не была столь безусловной... как в утробе. Алый сумрак качнулся, оступился... подростка, или меня ( не знаю уже), насилует женщина, нечем дышать... она вбирает меня в себя: сначала, часть меня... потом, целиком.
Я в ней целиком. Я в её чреве... меня нет больше в мире.

Из упругой, жаркой темноты - алые звуки... плеск воды... воды отходят.
Моя госпожа моется в ванной, я помогаю ей, губкой проходя по её белому телу... и я же, в ней, внутри... теряю сознание, себя...
Неужели и после смерти - жизнь, и тайна ада заключается в том, что из неё нельзя выбраться, убежать?
Повсюду насилие и жизнь, неволя перевоплощений, превращений... всё я, все проявления... довольно проявлений!( кажется, это в бреду шептал умирающий Толстой ).
Роды идут... я принимаю роды, и я же, рождаюсь... но не могу родиться.
Госпожа просит властно - духов. Я ищу их покорно. Пробежал руками по всем ступенькам открывающихся ящичков на полках - нигде нет духов... или - души?
Я искал душу свою, чтобы родиться?

И вновь темнота... в ней - мой дядя - Якоб.
Он улыбается, поднимает голову наверх и... превращается в библейскую лестницу Якова!
Ангелы сходят по ней... а поднимаются - черти.
Вот, я везу по своему протянувшемуся в небо, лестничному дяде, коляску со своей госпожой.
Оборачиваюсь на крик... вспыхнул пейзаж Достоевского, Неточки Незвановой ( её нет, её не звали в этот мир... она тоже пропала без вести..).
Рядом с девочкой - её несчастная и бедная мама в лохмотьях ( похожа на измождённую лошадь... Достоевский). Её тоже за что-то наказала жизнь... она поднимается сквозь тихо падающий снег на строящееся здание, подходит к краю, которого не видит... пронзительный крик девочки снизу...

Перевожу взгляд на коляску с госпожой моей... в ней сидит младенец. Это - я? Я - прощён? Я вроде сделал что-то доброе... я любил. а это ведь не мало на этой безумной земле, правда?
Стоп, а где Карл.. Клара... странное зеркало имени ( может, мне предстоит родиться девочкой? или будет двойня?
Всё вновь смешалось, поплыло куда-то... театр, жизнь... Шекспир и слова безумного в пустоте... из пустоты - самое важное: ребёнок с мамой пробирается сквозь тёмный и душный поток людей на ипподроме. Накрапывает дождь сквозь закат.
Поезд мчится куда-то; я мчусь куда-то... тоннель, как на картине Иеронима Босха... мост и тёмная река, увлекающая в своём течении безвольные и грустные отражения и тени мира.
Въезжаю в тоннель... мир пропал - без вести.

Густав Климт - Мать и дитя

Что можно сказать о незавершенном призведении?!
Читается быстро, смысл...если он есть. то он очень глубокий.
Книга про юнышу, жаждущего справедливости, от которого избавились родители, и про то, как над ним измывалась судьба.
Карл, несомненно, трудолюбивый, внимательный мальчик, но он слишком слабо стоит на своём, доверительно относится к людям, к которым нужно было бы присмотреться...Наверное,в этом и есть его главная прблема.
В этом произведении мало чувств, но очень много мыслей.

Американская мечта

Я долго откладывала эту книгу, так как знала что она не завершена. Помню, как я разочаровалась, когда, пробираясь через дебри "Замка" я так и не узнала финала, книга просто оборвалась. "Америку" же я прочла с интересом. Да, мне было интересно, что же ещё будет ждать Карла на его пути к американской мечте и встретится ли он с этими Котом Базилио и Лисой Алисой - Робинсоном и Деламаршем.
Очень понравились описания Америки:

große Umstellungen vorgenommen werden mußten, stockten die ganzen Reihen und fuhren nur Schritt für Schritt, dann aber kam es auch wieder vor, daß für ein Weilchen alles blitzschnell vorbeijagte, bis es, wie von einer einzigen Bremse regiert, sich wieder besänftigte. Dabei stieg von der Straße nicht der geringste Staub auf, alles bewegte sich in der klarsten Luft. Fußgänger gab es keine, hier wanderten keine einzelnen Marktweiber zur Stadt wie in Karls Heimat, aber doch erschienen hie und da große, flache Automobile, auf denen an zwanzig Frauen mit Rückenkörben, also doch vielleicht Marktweiber, standen und die Hälse streckten, um den Verkehr zu überblicken und sich Hoffnung auf raschere Fahrt zu holen.

Ещё мне нравится слог в этой книге, читается легче чем "Замок" и "Процесс", хотя первые две я бы перечитала, а вот Америку вряд ли буду.
Жаль, что того, как закончится история Карла, мы никогда не узнаем, лишь судя по второму названию, можно предположить, что домой он не вернётся и далёкая Америка навсегда поглотит его и заблудится он среди её неписанных законов и порядков.....