Это примерно как читать книгу, когда чтение захватывает так, что уже не сознаешь, что просто сидишь и читаешь.
Человек, совершивший насилие, никогда не явится загипнотизированной жертве в своем подлинном обличье. Можно определить ситуацию, пронаблюдать пугающее развитие событий – но преступник не выдаст себя.
Отец все еще казался странно спокойным. Комиссару и раньше случалось видеть подобное. Таких мужчин, а иногда, хотя и редко, женщин — вяло реагировавших, продолжавших говорить и задавать вопросы, их по-особому звучащий голос, бессмысленное уточнение подробностей.
Йона знал: это не равнодушие. Это борьба. Отчаянная, безуспешная попытка продлить оставшиеся до прихода боли мгновения.
Как и многие мужчины, он, кажется, не понимал, что у женщин своя жизнь, свои мысли, что женщины не живут с постоянной готовностью слушать мужские речи.
Симоне не расплакалась, но подумала, что все теперь имеет привкус слез и тревоги - так капля молока делает прозрачную воду мутной.
— Почему бы не быть упрямым, если знаешь, что прав?
... свободная воля в гипнозе ограничена только неспособностью человека лгать самому себе.
...загадки иногда создаются всего лишь обстоятельствами
Эриксон всей тушей навалился на письменный стол, лицо у него было красное. Он вяло махнул комиссару рукой и тяжко вздохнул.
– Сунь мне в пасть яблоко – и получишь рождественского поросенка, – сказал он.
– Кончай, – посоветовал комиссар, откусывая от яблока.
– Так мне и надо, – посетовал Эриксон. – С тех пор, как за углом открылась тайская забегаловка, я прибавил одиннадцать кило.
– У них вкусно.
– Да. Черт их возьми.
– Проникнуть в чужой дом – это совсем другое.
– Я не проникала в чужой дом.
– Вы разбили окно.
– Камень разбил окно.
Когда находишь ответ на старую загадку, он редко оказывается таким, как тебе хотелось
Катастрофы делают нас другими