Мы привыкли воспринимать как должное два важнейших природных умений человека – воображение и абстрактное мышление, а зря: «Евклидово окно» рассказывает нам, как происходила эволюция нашей способности представлять то, чего мы не видим воочию.
Эта книга – восхитительная смесь научного авторитетного труда и веселого балагурства, она превращает классические теории и понятия геометрии в доступные, поражающие воображение истории.
Спасибо Млодинову: не нужно быть математиком или физиком, чтобы постичь загадки пространства и поразиться великолепию мироустройства.
Перевод: Шаши Мартынова
О геометрия, ты — мир!
По преданию, над входом в платоновскую Академию было начертано: «Не геометр да не войдет!». Это кажется странным. С какой стати у философов такое почтение к землемерам? Из книги Леонарда Млодинова становится ясно, что геометрия это не какое-то там землемерие, но подлинное миропонимание. Она отвечает на фундаментальные вопросы: «Какова Вселенная?» и «Каковы наши знания о ней?». И делает это с такой страстью и смелостью, что философам впору учиться. С равной же страстью, любовью и юмором написана и сама книга.
У нее пять главных героев — Евклид, Декарт, Гаусс, Эйнштейн и Виттен. Им соответствуют пять геометрических революций — рождение доказательства, изобретение координат, описание искривленного пространства, открытие причин этого искривления и, наконец, предположение о том, что пространство — вовсе не то, чем оно является, а является оно, похоже, всем, чем можно только вообразить. В последнем случае речь идет о струнной и бранной теориях, в непонимании которых физики, математики и геометры дружно признаются друг другу. Кажется, было бы чем гордиться, но если вспомнить, что все аксиомы и теоремы Евклида было окончательно прояснены только в двадцатом веке, удивляешься другому: как они, черт побери, делают это?
Как Евклид вдруг перешел от тысячелетней практики египетских землемеров к абстрактной универсальности прямых и точек? Как Декарт додумался до алгебраического представления геометрии и до графиков? Как Пуанкаре пришло в голову провести через одну точку множество параллельных прямых? Что нужно выпить и съесть, чтобы заявить, подобно Эйнштейну, что размеры и время движущихся тел меняются с их скоростью? Дружат ли ученые с реальностью, когда предлагают описание нашего мира как «пятимерного цилиндрического тела» или одиннадцатимерной колеблющейся «мембраны», у которой только одно измерение «свернуто» — а где остальные, простите? Иногда кажется, что геометрами движет единственная слепая любовь — к гармонии. Не случайно адепты теории струн выводят из их колебаний всю материю мира, подобно тому как из колебаний металлической струны возникает музыкальная октава.
И все же это работает! Триумфом общей теории относительности является релятивистская поправка, которая необходима для систем спутниковой навигации и, в конечном итоге, для успеха наших мобильных разговоров. Геометрия открывает нам не только красивую, но и уютную Вселенную, Вселенную, которая невообразимо сложна, даже парадоксальна, но не абсурдна. «Бог не жулик, приборы без батареек не всучивает» — шутит Млодинов. Но за этой шуткой — его глубокая вера в то, что все открытия не случайны, что они — звенья в единой цепи грандиозного прорыва человечества к пониманию сути Мира, что, наконец, геометрия это не только наука, но своего рода искусство, поэзия и сама жизнь.
О геометрия, ты — мир!
По преданию, над входом в платоновскую Академию было начертано: «Не геометр да не войдет!». Это кажется странным. С какой стати у философов такое почтение к землемерам? Из книги Леонарда Млодинова становится ясно, что геометрия это не какое-то там землемерие, но подлинное миропонимание. Она отвечает на фундаментальные вопросы: «Какова Вселенная?» и «Каковы наши знания о ней?». И делает это с такой страстью и смелостью, что философам впору учиться. С равной же страстью, любовью и юмором написана и сама книга.
У нее пять главных героев — Евклид, Декарт, Гаусс, Эйнштейн и Виттен. Им соответствуют пять геометрических революций — рождение доказательства, изобретение координат, описание искривленного пространства, открытие причин этого искривления и, наконец, предположение о том, что пространство — вовсе не то, чем оно является, а является оно, похоже, всем, чем можно только вообразить. В последнем случае речь идет о струнной и бранной теориях, в непонимании которых физики, математики и геометры дружно признаются друг другу. Кажется, было бы чем гордиться, но если вспомнить, что все аксиомы и теоремы Евклида было окончательно прояснены только в двадцатом веке, удивляешься другому: как они, черт побери, делают это?
Как Евклид вдруг перешел от тысячелетней практики египетских землемеров к абстрактной универсальности прямых и точек? Как Декарт додумался до алгебраического представления геометрии и до графиков? Как Пуанкаре пришло в голову провести через одну точку множество параллельных прямых? Что нужно выпить и съесть, чтобы заявить, подобно Эйнштейну, что размеры и время движущихся тел меняются с их скоростью? Дружат ли ученые с реальностью, когда предлагают описание нашего мира как «пятимерного цилиндрического тела» или одиннадцатимерной колеблющейся «мембраны», у которой только одно измерение «свернуто» — а где остальные, простите? Иногда кажется, что геометрами движет единственная слепая любовь — к гармонии. Не случайно адепты теории струн выводят из их колебаний всю материю мира, подобно тому как из колебаний металлической струны возникает музыкальная октава.
И все же это работает! Триумфом общей теории относительности является релятивистская поправка, которая необходима для систем спутниковой навигации и, в конечном итоге, для успеха наших мобильных разговоров. Геометрия открывает нам не только красивую, но и уютную Вселенную, Вселенную, которая невообразимо сложна, даже парадоксальна, но не абсурдна. «Бог не жулик, приборы без батареек не всучивает» — шутит Млодинов. Но за этой шуткой — его глубокая вера в то, что все открытия не случайны, что они — звенья в единой цепи грандиозного прорыва человечества к пониманию сути Мира, что, наконец, геометрия это не только наука, но своего рода искусство, поэзия и сама жизнь.
На обложке не зря приведена цитата «Эталон научного нон-фикшна» из обзора авторитетного в литературной среде Константина Мильчина. Леонард Млодинов – это лучшее, что случилось в иностранной литературе о науке. Достаточно сказать, что этот учёный из Калтеха – соавтор Стивена Хокинга. И если книги Хокинга требуют во время чтения внушительного интеллектуального напряжения, то Млодинов пишет свои книги, так, что будет понятно любому школьнику и интересно каждому взрослому. Подозревая, что читатель начнёт засыпать на фразах типа «в плоскости через точку, не лежащую на данной прямой, можно провести одну и только одну прямую, параллельную данной», он переводит язык науки на язык жизни с помощью метафор. И вот уже перед нами не график с X и Y, а карта города Нью-Йорка с планом улиц. Высоко над кофейнями и лотками с хот-догами возносится почтенное здание, заменяющее скучную точку, а с параллельными прямыми, в данном случае – авеню, мы уж как-нибудь разберёмся. И так с каждой темой.
Рассказывая истории о Евклиде, Аристотеле, Максвелле, Гауссе, Эйнштейне и ещё многих других, Млодинов не пытается конкурировать с энциклопедией в перечислении максимально большого количества цифр и дат, он выбирает ключевые моменты разработок знаменитых учёных. Ключевые – не значит самые знаменитые. «Пифагоровы штаны», «Бутылка Клейна», «Демоны Максвелла», - это всё примелькавшиеся, но не поворотные моменты. Эйнштейн среди прочего вычислил орбиту Меркурия, Аристотель предложил делить мир на климатические зоны, а Клиффорд не зря воевал с ньютоновской механикой. Жизнь Пифагора и вовсе напоминала жизнь Иисуса Христа: считалось, что он был сыном божьим, умел ходить по воде и восставать из мёртвых.
Язык повествования просто прекрасен, Млодинов не только доступно объясняет, но и отлично шутит и позволяет себе некоторые вольности (такие, как фразы «диванным овощам на радость»). Вместо безликих латинских букв он называет катеты Алексеем и Николаем («Удивительное совпадение: именно так зовут двоих сыновей автора книги»). Приводит забавный пример из жизни сыновей, чтобы подытожить «физика во многом смахивает на четвертый класс школы», развивая мысль в интереснейшем направлении. Наверное, это единственная книга по геометрии, от чтения которой невозможно оторваться. Евклид когда-то открыл всем окно в геометрию. А кое-кому сейчас – Леонард Млодинов. Браво!
«Когда Риману исполнилось девятнадцать, директор его гимназии дал ему кое-что занимательное – книгу Адриена Мари Лежандра «Theorie des nombres» («Теория чисел»), что математически эквивалентно выдаче юному Риману штанги для установления мирового рекорда по жиму от груди стоя. Штанга эта весила 859 страниц – обширных, плотных, набитых от края до края абстрактной теорией. Грыжа гарантирована: лишь чемпион мог бы справиться с таким весом – при этом обильно потея и кряхтя. Для Римана же эта книга оказалась суперлегким весом, судя по всему, – захватывающим чтением, не требующим никакой сосредоточенности. Он вернул том через шесть дней с комментарием вроде: «Приятно было почитать». Через несколько месяцев Риман сдал экзамен по содержанию книги – с отличным результатом. Позднее Георг внесет свой фундаментальный вклад в теорию чисел».
книжный блог "Букеанариум"
научные идеи сами по себе штуки обаятельные и бесконечно увлекательные, и для изложения их "широкому кругу читателей" необязательно выбирать развязно-шутовской тон, разбрасываясь идиотскими сравнениями (типа "пифагор - античный хиппи") и превращая науку в балаган.
ок, авторская манера - дело вкуса, но "эталон научного нон-фикшина"... какой научный, когда даже нон-фикшин очень условный: байки выдаются за факты, на жизнеописания и исторический контекст отведено в разы больше текста, чем на суть математических открытий, понятий и терминов, да и те выданы в вольных интерпретациях. непонятно, на кого книга рассчитана: для новичка - витиевато, для того, кто уже что-то знает - примитивно, и для того и для другого - слишком много сбивчивого трепа и малоинформативно.
кое-что дельное в этой книге есть, но мне, читая науч-поп, все-таки хочется сосредотачиваться на новых для меня или подзабытых фактах и идеях, а не перепроверять каждый абзац прочитанного.
p.s. камаевская обложка отличная:) и трогательны геометрические фигуры вместо звездочек (тех, которыми текст разделяют)
Во-первых, автор взял слишком запанибратский и ернический тон, не люблю такое. Какое-то неуважение к ученым и науке в итоге получается.
Во-вторых, автор настолько не любит христиан, что вешает на них всех собак без разбора. Ну ладно, некие отморозки из христиан убили Ипатию Александрийскую, это правда. Но обвинять христиан в том, что они сожгли Александрийскую библиотеку - самую большую в древнем мире, - это уже слишком. Эта версия источниками не подтверждается, библиотеку сожгли во время военных действий, и христиане тут не при чем. Но Млодинов так не любит христиан, что Юстиниан у него закрывает Афинскую Академию, типа последнее пристанище науки, в 4 в. (при том, что Юстиниан жил и закрыл ее, соответственно, в 6-м). А потом в этой самой Академии у автора учится Прокл - в 5 в., ага. Ну, словом, в истории сей математик сильно плавает, перекраивая ее под свои вкусы. Нет, я тоже не люблю христианский обскурантизм, но еще больше я не люблю шапкозакидательство и ненаучность.
В-третьих, Византии для автора не существует в природе. Сначала античность, потом темные века Европы, а потом сразу Декарт. Пардон, а где Лев Математик, где Константинопольский Универ? Ну, конечно, византийцы мало чего дали для развития точных наук, но они по меньшей мере сохранили так или иначе античную культуру и рукописи, в т.ч. того самого Евклида. И, кстати, Лев Математик стал употреблять буквы для обозначения цифр. А у Млодинова выходит, что европейцы взяли все рукописи исключительно от арабов (а арабы, надо думать, с неба их получили, ага).
Ну, а так что сказать... Я поняла, что у меня абстрактное пространственное воображение не развито абсолютно. Как только автор стал писать про неевклидову геометрию, я перестала что-либо понимать. Он, правда, пытается абстрактные вещи объяснять на конкретных примерах (типа, что будет, если человек плюнет на бегу), но мне это тоже не помогло как-то. А уж относительно физики-математики нового времени я из книги усвоила только то, что новейшая теория, которая претендует все объяснить (но еще этого не сделала), это теория струн, а струны состоят из ничего, т.к. материи в себе не имеют. Отсюда мораль: все есть пустота и волнение дхарм, привет буддистам, которые до того же докумекали 2 тыщи лет назад без всякой физики и математики ))) Но Млодинов об этом, видимо, не знает.
В общем нет, не понравилась мне эта книга. Не в моем вкусе такая "популярная наука".
Рассказать о геометрии легко, просто и понятно, да так, чтобы заинтересовать всех - школьников, взрослых, гуманитариев и просто любопытствующих - на это способен только доктор наук Леонард Млодинов. На этот раз гений лёгкого научного слога решил популярно объяснить, как в процессе эволюции развивалась математическая мысль и абстрактное мышление. Оказывается, воображение, способность представить то, чего мы не видим, не были даны нам сразу - человечество прошло немалый путь от египетских землемеров до теоретиков суперструн. Крайне занимательно!)
Еще одно революционное открытие Гаусса: кривизну заданного пространства можно изучить исключительно в его пределах, без оглядки на большее пространство, которое может содержать, а может и не содержать заданного. Технически говоря, геометрия искривленного пространства может быть изучена _без_учета_евклидова_пространства_большей_размерности._Мысль о том, что пространство может «искривляться» само по себе, а не во что-то еще, позднее оказалась необходимой для общей теории относительности Эйнштейна. В конечном счете, коль скоро мы не можем выбраться за пределы нашей Вселенной и взглянуть на ограниченное трехмерное пространство, в котором обитаем, со стороны, лишь такая теорема оставляет нам надежду на определение кривизны нашего мира.Чтобы понять, как нам определить кривизну вне зависимости от пространства снаружи, представим Алексея и Николая двухмерными существами в цивилизации, жестко привязанной к поверхности Земли. Насколько их опыт отличается от нашего — за вычетом воздушных перелетов, покорений Эвереста и того факта, что рекорд по прыжкам в высоту у этой цивилизации — ноль?Вот, к примеру, эти самые прыжки в высоту. Дело не в том, что Алексей никак не может оторваться от земли, — для него не существует самого _понятия_такого отрыва. И нам, «трехмерникам», нечего тут задаваться. В эту самую минуту на какой-нибудь гулянке у четырехмерных существ одна-другая умиленная душа, быть может, потягивает «маргариту» и постигает нашу с вами ограниченность. Раса ползучих букашек, мы и помыслить не можем о прыжках «в высоту» в их четырехмерном пространстве.Также требует пояснений и неспособность Алек сея и Николая влезть на Эверест. Ясное дело, добраться до вершины они могут — это же все равно часть земной поверхности. Но у них не будет представления о перемене высоты. Алексей выходит из лагеря у подножия и движется к вершине, а то, что нам известно как земное тяготение, будет для него загадочной силой, которая тянет его назад к стоянке, словно горный пик наделен странным свойством отталкивания.Помимо этой загадочной силы, Алексей и Николай переживают искривление геометрии пространства. К примеру, любой треугольник, в котором содержится гора, включает в себя до странности большое пространство. Оно и понятно: поверхности горы больше площади ее основания, но Алексей и Николай воспримут это как искажение пространства.Алексею и Николаю невдомек, что существуют палочки, воткнутые в песок; они не могут наблюдать никакого Солнца, отбрасывающего тени от этих палочек. Лодка, исчезающая за горизонтом, для них — плоская, у нее ни корпуса, ни мачт. Все подсказки о том, что наша планета круглая, подмеченные древними, исчезнут, а Николаю и Алексею будет известны лишь расстояния и отношения между точками в их пространстве. Без намеков из третьего измерения Евклид и сам заключил бы, что это пространство — неевклидово.
В Болонье студенты нанимали и увольняли преподавателей, штрафовали за пропущенные по неуважительной причине занятия или неспособность ответить на какой-нибудь трудный вопрос. Если лекция оказывалась неинтересной, слишком тягомотной, слишком скорой или недостаточно громко прочитанной, профессора могли освистать или даже закидать чем-нибудь. В университете Лейпцига возникла необходимость ввести правило, запрещающее швырять в преподавателей камнями. Лишь к 1495 году немецкое законодательство недвусмысленно запретило кому бы то ни было из университетской среды окатывать новичков мочой. Во многих городах студенты бузили и задирали местных жителей.
В мелких авариях удается оторвать что-нибудь скучное, вроде бампера, а вот на гоночной скорости глазам пристального наблюдателя представится полет даже самых крепко ввинченных в пассажирское сиденье болтов и гаек. Но есть одна большая разница. В экспериментальной физике, влепив с размаху «шеви» в «форд», можно получить на выходе комплектующие от «ягуара». В отличие от автомобилей, элементарные частицы могут превращаться друг в друга.
Двадцать четыре века назад один грек стоял у берега моря и смотрел, как исчезают вдали корабли. Аристотель, судя по всему, проводил за таким тихим занятием немало времени и повидал немало кораблей, раз его однажды посетила интересная мысль. Все корабли исчезали одинаково – сначала корпус, потом мачты и паруса. Он задумался: как такое может быть? На плоской Земле корабли должны были уменьшиться целиком и исчезнуть, превратившись в нераспознаваемую точку. Но корпус исчезал первым, а уж потом все остальное – и это подтолкнуло Аристотеля к подлинному озарению: Земля – искривлена. Аристотель взглянул на общее устройство нашей планеты через окно геометрии.
Леонард Млодинов, остроумный, живой, увлеченный гид, ведёт нас с экскурсией по тысячелетней истории математической мысли - от египетских землемеров и строителей пирамид до теоретиков суперструн и возможной многомерности нашего обитаемого пространства. Мы привыкли воспринимать как должное два важнейших умения человека - воображение и абстрактное мышление, а зря: "Евклидово окно" рассказывает нам, как происходила эволюция нашей способности представлять то, чего мы не видим воочию.Эта книга - восхитительная смесь научного авторитетного труда и весёлого балагурства, она превращает классические теории и понятия геометрии в доступные, поражающие воображение истории. Спасибо Млодинову: не нужно быть математиком или физиком, чтобы постичь загадки пространства и поразиться великолепию мироустройства. " Собственно, об этом и речь идет в книге: о геометрии как науке, о геометрии как жизни, о нашей жизни через математику, о том ,что Рене Декарту нравилось играть в азартные игры, спать до обеда и критиковать греков, а тихий и замкнутый Эйнштей, будучи ребёнком, швырнул в учителя стулом...