Плексус

Продолжаются злоключения Генри Миллера в Нью-Йорке, большом-яблоке-возможностей, только все эти возможности пока что канают мимо.
Краткое содержание первой серии таково (the road so far): Генри познакомился с Марой-Моной и решился уйти от жены, очень много при этом тарахаясь и звездострадая. Ушел. В этой серии по идее все должно было быть восхитительно: райское наслаждение от новой женщины (и тысячи еще попутных других), чудесные ощущения от попоек с друзьями, полное окунание в жизнь богемного эпатажного писателя и так далее, но нет (оркестр такой, нонет, включается). В этой серии Генри ноет и подпевает нонету. Но нету у него работы, но нету у него книги, то есть книги не пишутся, не растет кокос, видно в понедельник его мама родила. Про маму, кстати, он тоже вспомнил и про "родителя", денег у них занимал. А если серьезно, то в Плексусе Генри пытается писать рассказы и продать их потом, но очень странным способом.

Пока ему друзья и друзья друзей и разные встречные предлагают работу в журналах, газетах, прочих периодических изданиях - колонки писать ежемесячные за деньги, Генри гордо отказывается "яжпейсатель", при этом его новая жена работает официанткой-авантюристкой-альфонсихой, обирая "поклонников", очевидно, такой способ - практически сутенерство - Генри подходит лучше. То есть развивать свои способности и талант рассказчика в периодических журналах, повторяю, за деньги, - это (но)нет, он будет развиваться сам, сочиняя рассказы и сося лапу вместо потребления еды. Хммм, где же тут подвох?

Вообще, вторая серия мне понравилась куда больше первой, возможно, потому что меня перестали тыкать носом Генри перестал тыкать членом во всевозможные женские заросли (это строго по тексту), или, скорее всего, не перестал, но перестал об этом писать. У меня складывается ощущение, что и писал он об этом только потому, что ему такую порношнягу заказывали? Народ интересовался сугубо этим? Мало острых ощущений в текстах? Как бы там ни было, без постоянных "я ее туда-сюда на х вертел" читать стало намного комфортнее.

Так о чем же в итоге Генри пишет? А ни о чем. О том, как он проснулся, одел шелковый халат, который ему прикупила Мона на деньги очередного воздыхателя, о работе, которую он ненавидит, зато ему очень нужны деньги, вот прям очень нужны, вот прям кошмар позарез как, но не работать же в самом деле, а если работать, то чтоб так, с левой ноги...
о том, как он однажды возьмет и напишет звездатую книгу, потому что он же сцуко писатель, он же талант, так все его друзья считают, о друзьях и попойках с ними, о книгах и писателях, любимый Достоевский, любимый Гамсун... под конец его срубило от Шпенглера, которого он зацитировал целыми абзацами (Генри, я могу взять Шпенглера сама, если мне захочется)...
о людях, иногда включает адов сарказм, если люди ему не нравятся. Это было бы забавно и интересно, если бы я с Генри хоть чуть-чуть совпадала по мировоззрению. Вся беда в том, что как раз те люди, которых он так "нежно" опускает, наоборот мне наиболее комфортны. Генри - иррациональный экстраверт, спонтанный анархист и ненавидит правила, мне же как раз по душе работяги, математики и я люблю правила и упорядоченность, ну, такая вот я зануда, черт. Мне с Генри совсем не по пути. Но я рада, что имею доступ к целому пласту чуждой мне психики. Буду обходить таких подальше.

Такая вот разгильдяйская книга, последнюю четверть которой я уже откровенно вымучивала. Дозировать ее надо, дозировать, а у меня уже кажется, передозировка Генрей наступила.

Игра в классики
Передаю привет Тане Tarakosha

Великая отверстая рана, сквозь которую утекала кровь жизни, закрывается, и все существо человека расцветает, подобно розе.
Генри Миллер

Пожалуй, один из ключевых романов Генри Миллера, в котором раскрывается путь писателя от зарождения желания и потребности в чтении до мук творчества и проблем издания. Собственно произведение не совсем типичное для самого автора. Здесь практически нет сексуальных сцен, но это роману лишь на пользу.

Мифобиография Генри Миллера.

Генри Миллер создал из своей биографии величайший миф, в котором соседствуют философия жизни Ницше, закат цивилизаций Шпенглера, психологизм Достоевского, авантюризм Сандрара, анархизм Кропоткина и сюрреализм. В данном случае сюжетной основой послужили первые годы жизни с Моной (Джун Смит). Именно она была первой его музой, которая подтолкнула писателя на путь художника. Их отношения рассматриваются вплоть до наметившегося кризиса и увлечения Моны Анастасией (Марой).

Путь художника.

Когда вижу, каким хламом завалены полки в книжных магазинах, понимаю, что гении никому не нужны.

В детстве Генри Миллер активно увлекался чтением, причём именно сложных книг. Он приходил в библиотеку и шокировал её работников своими заказами. И пусть не всегда понимал, но по крайней мере пытался. Со временем увлечение переросло в любовь к искусству и желание творить. Сам конец несколько мистический и буддистский - знакомство с неким Клодом-прорицателем, который советует обратиться внутрь себя и идти выбранным путём.

Философия жизни.

Как говорил умирающий Лоуренс: «Невероятное чудо для человека - жить. Великий триумф человека, как и цветка, животного и птицы, - жить полнокровной, совершенной жизнью…» В этом смысле Пикодирибиби никогда не жил. В этом смысле никто из нас не живет. Давайте жить настоящей жизнью, вот что я пытаюсь сказать.

Миллер любил жизнь и старался получить от жизни всё. Каждый человек был для него живой книгой. А бруклинские друзья детства повлияли на мировоззрение не меньше любимых писателей.

Генри Миллер - эссеист.

Его лирические эссе-отступления на темы искусства и литературы, пожалуй, одно из самых главных достоинств книги. Как эссеист Миллер был довольно силён, что заметно была и ранее по ряду книг. В частности, великолепно эссе об Артюре Рембо - "Время убийц".

В целом, произведение интересно и очень понравилось.

Генри Миллер. Плексус

Намучился я с этим крупногабаритным романом Миллера. Брался читать и бросал, брался и бросал, и так незаметно весь прочитал. Ждешь от него фирменные либидинальные трюки, а получаешь в итоге безудержный треп о повседневных мелочах. Неожиданно, согласитесь? Все равно что пришел к роскошной проститутке, а получил чай с печеньками и неспешный разговор по душам. Вроде и не за этим приходил, но так любопытно, что уходить не хочется.

В поисках субботы

Европейская философия грешит своим пристрастием к миру культурному, сплошь представленному свободными творческими людьми. Они одни обладают вкусом и знают жизнь, они же ее творят. К таким людям уже второй роман хочет принадлежать Генри Миллер в своём желании стать писателем. Он уже образованный умник, обладающий вкусом. Его уже почитают за писателя и хотят слушать его речи. Но на самом деле этот человек не тот, кто становится в авангард социальной жизни. Ему говорят, что он весь такой европеец, которому нечего делать в границах США. Только и европейские границы таких не держат. Генри Миллер вдохновлён мыслью русской, а там сплошь бунтари и революционеры, даже от реакционистов.

Но если откроете Британнику, вы не найдёте там их имён. Даже упоминания о них нет.

Генри, он же Вэл, бросает жену с ребёнком вместе с сидячей работой, чтобы обрести себя и своё писательство. Его женой становится женщина, способная иметь доход, где бы ни находилась и чем бы ни занималась. Хотя на самом деле ей платят за то, что она - икона, которой поклоняются словно идолу. Ее патроны - ее поклонники. Она - воплощение порока, возводимого в святость - то ли проститутка, то ли гетера, то ли актриса, то ли просто женщина, которая влечёт и не может быть постигнута. И сама в своих поклонниках видит то Христа, то Будду, то требующую помощи подругу. Она любит Вэла и принципиально стимулирует его не зарабатывать иным путём, кроме как писательством.

В данный момент я добавляю последние штрихи и к автопортрету, которому дал название "Неудачник"

Получается ли у него? Видно по очередному томику трилогии Розы распятия. Линейная биографическая история о том, как Вэл с Моной пытаются вести богемный образ жизни на долгах и мелком заработке от жалких работ продавца газет, энциклопедий, леденцов, прислуги в кафе, перебивается бессмысленными комментариями к читаемым Вэлом книгам и воспоминаниями о детстве. Теперь поводом к графомании становятся родственные связи, а не сексуальные, и наверняка они не менее выдуманные, чем сношения с женщинами. Генри Миллер плохо справляется с унынием и затягивается в воронку связей. Таковы и названия книг: Сексус - связи половые, Плексус - связи внутренние, организменные.

Но больше низменные. Истории о матерях куда смутнее, чем обращение к детству и юности. Но рассказы о друзьях и знакомых прошлого неотличимы от общения по эту сторону воспоминания - это практически всегда конфликт церковного с оккультным, рассказчика-сказочника с верующими. Генри Миллер играет в импровизацию, его писательский гений именно гений - сила дьявольского вдохновения, не приходящая без бурения дыр в душе. Чтобы вдохновиться, ему нужно было пройтись по окружающим персонажам язвительным взглядом и продавать подобные "натюрморты" под именем жены для пущей популярности. Ему нужно было описывать пошлые сцены. Ему нужно было пренебрегать гостеприимством хозяев, сдающим квартиры в кредит, а напоследок устраивать в них бедлам. Ему нужно было приносить в жертву Библию, производя таким образом оккультный ритуал. Генри Миллер познаёт реальность вне религии, как бы ему ни хотелось быть близким к видению истины. Но гению это не нужно - ему нужно воспользоваться верой ради аудитории, он творит заклинание из всего того, что составляет антураж его мысли, чтобы рассказать сказку, намеренно извращающую мораль. И слушают его дети и старик-методист - верующие.

" - Нельзя же до бесконечности облапошивать простофиль.
- Облапошивать? Да все, кто даёт мне деньги, без труда могут себе это позволить. Я делаю им одолжение, а не они мне, запомни"

Сам же Миллер охотно верит таким же странствующим волшебникам, как и он сам. Его откровенно заинтересовывают индийские колдуны и мистический юноша-полиглот, предсказывающий будущее по гороскопам и излечивающий рак. Ему интересна та философия, которая превращается в эзотерический буддизм.

"Все, чего я требовал от слушателя, когда закруглялся, - это хотя бы видимость понимания. Благодаря длительной практике я овладел искусством вкладывать в слушателя какие-то основы, просвещать его ровно настолько, чтобы я мог потом обрушивать на него свой словесный фонтан. Так я одновременно сообщал ему некие знания - и вводил в заблуждение. Когда я видел, что он начинает чувствовать себя уверенно, я выбивал у него почву из-под ног. (Не так ли действуют мастера дзен-буддизма, когда лишают своего ученика опоры, с тем, чтобы дать ему взамен другую, в действительности опорой не являющуюся?)"

Не исключено, что потому, что он удобно и эклектично вливает в своё знание все подряд, создавая иллюзию энциклопедического знания. Генри и сам продаёт энциклопедию - Британнику, но хочет продавать своё видение, свой вдохновенный мистицизм. Его благодарят за прекрасно потраченное время тет-а-тет. Бесплатно. И он сам, обозлённый, живет за чужой счёт, расчёт которого ведётся временем злобы. И потому его нужно перекрывать встречами в кафе, походами в водевили и прогулками. Буддизм же не апеллирует к милосердию - он апеллирует к ненависти миру. Оккультному же буддизму не чужды развлечения.

"Не знаю почему, но всякий раз, пообщавшись с адептами веры, я немедленно начинаю испытывать обостренный голод и жажду - проще говоря, стремление проглотить и выпить все на свете, что того заслуживает."

В том и состоит истина: гений есть отказ от источника истины. Пока художник служит своему гению, он не способен сотворить ничего осмысленного. Генри Миллер вот просто хочет пользоваться верой, потому что привык жить в долг, а настоящее доверие - кредит неисчерпаемый. Но, видимо, фокусы сексуальные с членами по знакам зодиака проходят в тексте лучше, чем фокусы в стиле философских комментариев, так что приходится их превращать в оккультную мистику или пророчество конца света - причём света старого, олицетворенного Европой, когда Азия оказывается не просто бессмертной, а невозможной к смерти из-за крайней метафизичности. Гений отрицает ремесло в пользу чистого искусства, о котором не смыслит ничего, а потому превращает в чудачество.

"Понимая, что игра в очередной раз проиграна, я надевал маску шута и начинал фиглярничать. Нёс все, что в голову придёт, чем нелепее, тем лучше. Не скупился на откровенные оскорбления в адрес присутствующих, но никто не обижался. Казалось, я борюсь с призраками. Вечная борьба с тенями"

Гений хочет жить субботним днём без Творца, ища вместо него еврея в любом американском мигранте, чтобы отдать ему честь. Но честь отдаётся возбужденному на чуждой почве вычурному национализму ирландцев, поляков и немцев. Он ведёт свою эволюционную родословную не от простейших, а от каббалистического Адама, отвергая вместе с дарвинистами Адама истинного, принёсшего в мир грех. И остаётся только Мона - икона, которой не нужно молиться, чтобы стяжать любовь, но которая не поговорит с Вэлом, потому что он не друг, а муж. И вместо молитв будет литься сплошной комментарий к тому, чего не должно было быть, но удобно создаёт видимость личности - в мнении. Чтобы быть человеком нового света каждый слушатель и создатель этой сказки захотели перевоплотиться в создателя, провозгласив источниками людей, их произведения и культурный абсолют: в этом смысл "заката старого света".

"Господь создал мир и остался в нем: в этом смысл творчества"

Великолепная книга. Прекрасный слог. Какая-то удивительная романтичность, пронизывающая книгу от начала до конца. А может это только я вижу это, вкладывая в это произведение своё желание жить так, как жил автор. Беспечно. Без постоянной работы. Сумбурно. Путешествовать. Не думать о деньгах, хотя с ними все и непросто В ней нет того, что мне всегда казалось всегда таким неприятным – постоянно довлеющей над тобой ответственности за что-то. Она может быть в форме работы, на которую ты ежедневно ходишь. В форме людей, с которыми ты вынужден по нравственному долго быть. Мне кажется, что подлинная романтика жизни кроется именно в этой беспечной праздности бытия.
Надо сказать ещё то, что Миллер - прекрасный рассказчик, у которого была удивительно насыщенная и интересная жизнь. В «Плексусе» полно чудных историй, которые происходили с автором и его друзьями. Иногда они довольно примитивны, особенно если вы попытаетесь пересказать их в общих чертах, но автор их преподносит так, что читаешь с огромным удовольствием.
А ещё мне нравится его описание людей. Он удивитетельно глубоко, но при этом сохраняя легкость слога, описывает характеры его знакомых, друзей, великих творцов.
Вот, к примеру, великолепный очерк о Ван Гоге:

«Не так давно я взялся перечитать «Письма» Ван Гога, которые с упоением читал двадцать лет назад. Я был потрясен его одержимостью. Он страстно мечтал быть художником, только художником, и никем другим. Для людей подобного склада искусство становится религией. Христос, давно похороненный Церковью, воскресает. Необузданный, горячий Ван Гог искупает прегрешения этого мира своей волшебной кистью. Всеми презираемый отверженный мечтатель переживает драму собственного распятия. Восстает из небытия, восторжествовав над неверующими.

Ван Гог неустанно твердит о своем желании жить просто. Безудержность и излишества допустимы лишь в средствах творческого самовыражения художника. Здесь он не отказывает себе ни в чем. Его жертва столь безмерна, что рядом с ней тускнеют и блекнут многие прославленные имена. Ван Гог сознавал, что ему не суждено получить признание при жизни; он понимал, что посеянные им всходы будут собирать другие. Но сменятся поколения, и, возможно, пример его служения искусству поможет новым талантам. Таково его сокровенное желание. Тысячу раз он повторял: «Для себя я не жду ничего. Мы обречены. Мы живем вне нашего времени».

Как он страдает, выбивается из сил, пытаясь собрать вместе пятьдесят первоклассных холстов, которые его брат намеревается выставить напоказ высокомерному, презрительному] свету! В последние годы жизни он действительно сходит с ума. Но сходит в буквальном смысле слова, весь преображаясь в дух и пламя. Он переполнен творческой энергией. Он - чаша, с краев которой непрерывно льется живительная влага. И он - одинок.

Найти натурщицу в Арле - задача не из простых. А его работы находят вызывающими. «В них слишком много краски!» Больно и смешно читать эти строки. Много краски! Святая истина! Какая злая ирония таится в том, что это чудесное открытие: предельное насыщение холста цветом, чистым пылающим цветом, эта мечта всех гениальных живописцев, наконец-то реализовавшись, оказывается обращена против них самих! Бедняк Ван Гог! Богач Ван Гог! Всемогущий Ван Гог! Какое омерзительное богохульство! Это все равно что сказать о человеке, без остатка посвятившем себя Господу: «В нем слишком много Бога!»

Я должен писать так, говорил Ван Гог, чтобы каждый, у кого есть глаза, мог ясно видеть, что запечатлено на картине. Он словно повторил жизнь и речения Иисуса Христа. Но слепые и глухие всегда среди нас. Зрят и слышат лишь те, в ком горит бесценная искра Божия.

Известно, что Ван Гог долго отказывался работать с цветом, он долго рисовал карандашом, углем, чернилами. Известно также, что он начал с изучения человеческой фигуры, стремился черпать знания из самой природы. Он учился отметать шелуху и схватывать самую суть. Общался с униженными и оскорбленными, с неимущими рабочими, с изгоями общества. Он восхищался крестьянином, ставя его неизмеримо выше, нежели начитанного грамотея. Вникал в очертания и форму предметов, шаг за шагом постигая их существо. Терпеливо всматривался в будничную, обыденную жизнь, чтобы потом, овладев необходимыми навыками и приемами, высветить эту будничность вечным божественным светом. Знакомое, приевшееся, известное он стремился сделать столь же знакомым по-новому в метафизическом смысле. Стремился показать, что повседневный мир отнюдь не погряз во зле и уродстве; надо лишь взглянуть на него с любовью, и тогда он откроет свой блеск и величие. И когда Ван Гогу удалось достичь этого - подарить нам новую землю, - выяснилось, что сам он больше не в силах пребывать с этим миром в контакте; он добровольно сделал своим прибежищем лечебницу для душевнобольных.

Понадобилось почти полвека, чтобы люди, обычные люди уразумели, что в недавнем прошлом им являлся Христос, объявивший себя художником. Публикация его писем произвела фурор. Тысячи людей устремились в музеи и картинные галереи, с силой Ниагарского водопада обрушиваясь на завораживающие шедевры неведомого и отверженного гения по имени Винсент Ван Гог. Где только не встретишь ныне репродукций его работ! Ван Гог наконец-то с нами. «Великий неудачник» вступает в свои права, его жертва была не напрасной.»