Рецензии на книгу «Смерть в середине лета» Юкио Мисима

"Я попросту не хотел быть собой"

"Если мимо на большой скорости проносился автомобиль, я мысленно кричал вслед: "Почему ты меня не сбил?!"

Если хотите основательно погрузиться в бездну отчаяния, атмосферу безысходности, недовольства собой и увлечься темой смерти, то лучшей книги, чем знаменитый автобиографический роман Юкио Мисима "Исповедь маски" и не сыщешь. Горькое, безнадежное, страшное произведение. Оказывается, если верить книге, бывает насилие не только над другими, не менее жестоким может быть насилие и над собой, своей натурой и истинными желаниями.

Провокационный во многом роман Мисима приоткрывает нам оборотную сторону японской сдержанности: вулкан страстей под маской добродетели. Зачем нарушать спокойствие общества, родных, друзей, если под маской можно скрыть и испепеляющую изнутри страсть, и необузданные потребности, и непохожесть на других...Только маска - очень ненадежная конструкция...

И опять традиционная тема в японских книгах - о красоте страданий (в том смысле, что люди с достоинством переносят выпавшие на их долю невзгоды, никого не обвиняют, а относятся к этому чуть философски); опять эти бесконечные мысли о смерти и самоубийстве (куда ж японской литературе без этого; вкаждом втором прочитанном мною японском романе эти самые мысли...); здесь же герой пошел дальше - он уже упивается своими мучениями, считая это своим превосходством над окружающими, градус безумия зашкаливает...Нельзя безнаказанно глумиться над своей природой и при этом не повредиться рассудком...

Жаль только, что в своих метаниях он причиняет боль ни в чем не повинным людям...

...В книге на 171 эл. страниц описание любви между героем и юной прекрасной Соноко занимает едва ли больше одной-двух страниц (герой мечтает беспрестанно о любви, но вместе с тем бежит от нее), но какие же это чудесные строки. Торжество победившей чистой страсти (без каких-либо даже признаков на физическое притяжение), платонической любви, любви-дружбы между мужчиной и женщиной. Ах, как жаль, что всё испортит финал (и сам главный герой, слишком долго носивший маску, и ее сорвало от легчайшего дуновения ветерка...

4/5, очень чувственный, очень откровенный, физиологичный даже роман. О любви и ненависти. О любви - кратко и пунктиром, о ненависти - прежде всего к самому себе - на протяжении всей книги. Нельзя пытаться стать тем, кем ты не являешься: природа такого не прощает...

"...ты - не человек. Тебя нельзя близко подпускать к другим людям. Ты - грустное и ни на что не похожее животное"

Прочитано в рамках игры "Мужчина и женщина"

Интересно, это я одна, взяв в руки книгу с названием "Исповедь маски", с удивлением обнаружила, что передо мной самая настоящая исповедь?!
С удивлением и с большой радостью.
Ибо люблю я исповедальность, люблю раскладывание по полочкам всего и вся, люблю самоанализ, сплошную рефлексию, люблю самокопание, замешанное на сомнениях, надеждах и разочарованиях.
А всего этого в книге - хоть отбавляй.

Я практически ничего не знала ни об авторе, ни о книге, ни о теме.
Шокировало ли меня описываемое? Нет, не шокировало.
Морщилась ли, брезгливо перелистывая строчки? Нет, не морщилась.
Может, со мной что-то не так? Может, слишком низок порог этой самой брезгливости?

Думаю, дело не в этом. Дело в том, что я ловила себя на том, как интересно мне читать исповедь человека одинокого, непонятого в своей непохожести на других - не в том смысле, что "ах-ах-ах, какой он бедный непонятый!", а в том, что он так и не имел возможность получить ответы на свои бесконечные вопросы, не мог до конца осознать свое место среди людей, не мог до конца разобраться в своих особенностях. И это очень похоже на жизнь многих людей, неважно в чем отличающихся от окружающих.
Загнанный в угол, вынужденный постоянно прятаться, скрываться под маской благообразности, вынужденный бояться разоблачения, раскрытия его тайн, он оказывался в ситуации, когда не мог жить естественно, не мог выстраивать полноценные отношения с людьми, не мог быть самим собой. Это же страшно. И неважно, на какой почве возникла такая ситуация.

В общем, для меня это стало еще одним прекрасным мостиком к пониманию других людей. Разных людей.
К понимаю того, как много скрыто в каждом из нас! И как важно быть понятым и принятым - со всеми своими странностями, особенностями, непохожестями.

Хорошая психологическая проза, которую в своем внутреннем книжном распределителе поставлю на одну полку с книгами Достоевского: та же честность, то же погружение в глубины человеческой психики, тот же интерес к потайным уголкам человеческой души, не всегда возвышенной, часто греховной.

P.S.: Кстати, еще интересно, я одна не знала, что Мисима - это не современный японский писатель, а писатель середины 20 века?!

Сейчас в качестве разминки я опубликую здесь инструкцию по самоубийству для несовершеннолетних, а потом мы уже перейдем к более интересным вещам. Итак, Young person's guide to suicide!

1. Стать великим писателем
2. Стать бодибилдером
3. Основать военно-патриотический кружок
4. Прийти с визитом на военную базу
5. Взять в заложники командование и толкнуть солдатам речь
6. Вскрыть себе живот в соответствии с древним японским ритуалом
7. Соратник должен отрубить голову мечом

Ну а теперь - пропаганда гомосексуализма! Собственно, открываешь книгу - и она уже тут как тут. Депутаты из Санкт-Петербурга пришли бы в ужас от откровений лирического героя Мисимы, Елена Мизулина нашла бы тут далеко тянущиеся нити сексуального заговора (даже Святой Себастьян, можете себе представить?), ну а что в такой ситуации делать человеку разумному? Ответ простой и незамысловатый - погружаться в болезненную эстетику Мисимы и постигать отклонение изнутри. Человек начинается с эмпатии, и "Исповедь маски" дает уникальную возможность проникнуть в переживания личности, мучительно осознающей свое отличие от других и не имеющей возможности что-либо с этим сделать. В главном герое есть много неприятного и помимо его амурных пристрастий, но тем не менее это живой человек, а не карикатура. А живой человек есть тайна, которую можно разгадывать всю жизнь, так и Достоевский говорил. Впрочем, депутаты и Достоевского-то не читали, поди, не то что уж Мисиму. Да и переводчик им не по нраву, зуб даю. Спешите урвать в ближайшем книжном, пока в какой-нибудь реестр очередной не внесли, на пару с "Лолитой" и "Ста годами одиночества".

Каждый раз, слыша слова "автобиографическая литература", я помимо воли представляю себе этакую стареющую диву из театра, которая затянутой в перчатку рукой поправляет напудренные волосы и, складывая не по возрасту ярко накрашенные губы циничной гусиной жопкой, манерно тянет: "Мемуа-ары, ду-ушечка, я написа-ала мемуа-ары". И с высоты своего неприлично богатого опыта она непременно расскажет обо всех великих, которые ее окружали, даст какой-то загадочный срез эпохи, который тут же откроет всем глаза и, конечно же, научит подрастающее поколение жить. Даже если изначальные условия задачи совсем иные, у авторов мемуаров будто бы совершенно непреодолимо искушение приукрасить события, преувеличить свою роль в истории, впихнуть свою персону туда, где ей даже не пахло, попутно вознеся до небес и свою тусовку, и исторический период, то захлебываясь в пафосе, то будто нарочито отстраняясь.
Да простят меня любители жанра, но еще с университетских времен в памяти моей надежно зафиксировались два типа мемуаров: "как я блистал" и "я и мой концлагерь". Лишь со временем к нему прибавился третий под названием "моя корявая жопа". Собственно, на этом месте я вспомнил, что у прекрасной Нотомб люблю в первую очередь как раз таки автобиографические произведения, и немного порылся в памяти. Да, вот оно, когда автор не пытается выжимать из себя полироль и луковый сок вперемешку с якобы значимыми пейзажами десятилетия, может получиться что-то весьма годное.

Может быть, кому-то и впрямь интересно почитать про жизнь актрисы или политика из первых рук, так скажем, или про жизнь в каком-то городе в какой-то период, или про эмигрантскую субкультуру в Париже, но большинству, думается мне, хочется залезть куда глубже. И чем читать о том, как министры поклонялись надменной примадонне, мне тоже интереснее наблюдать, как Мисима ковыряется в своих нарывах души. Примадонна - она там, в Париже сто лет назад, а внутренние демоны есть у всех и всегда. И они одинаковые. У всех всегда одинаковые, особенно, если речь идет о подростках, каковым был автор в 30-40-х. Декаданс, ощущение прекрасной непохожести на толпу и одновременно греховной инаковости всем нормальным людям, влечение к смерти, жажда свершений, свободы и секса. У кого-то больше, у кого-то меньше, у кого-то проходит, у кого-то не до конца, а у кого-то, как у Мисимы, приобретает такую форму, что впору ставить диагнозы. Сам он говорил, что пишет книги, потому что это хоть как-то спасает, а иначе всё прорвётся наружу и здравствуй, смертный приговор.
Невероятный человек. Он же сделал со своей душой больше, чем хотел - с чужими телами. Беспощадное препарирование, вскрытие, пусть кровь и гной хлещут фонтанами, пусть читатель сидит, шокированный - всё наружу, пока внутри ничего не останется. Для конца 40х это было, конечно, смело. Не думаю, что даже сейчас многие смогли бы столь же откровенно раскрыть душу. Но вот же удивительное дело: писать о таком сложно, а читать - необходимо, чужие слова будто и тебя самого выскребают изнутри, освобождая от всех невысказанных мыслей и комплексов. Полная отстраненность от окружающей жизни, неприкаянность, нахождение вне системы, ощущение, будто ты давно уже мертв - у всего этого множество причин, каждый найдет свою, это не проблема. Гораздо сложнее найти выход, даже если он нужен. А если нет?

Как мне подступиться к Золотому храму и попытаться объять необъятное? В одноимённом романе Мисимы напластовано столько смыслов и оттенков, что одного прочтения явно недостаточно. Это бесконечный коан, многодневная тема для медитации, которая с каждым новым подходом поворачивается к тебе другим боком, иногда совсем неожиданным.

Я сейчас напишу о том облике Золотого храма, в котором он мне явился при этом прочтении, но это отнюдь не значит, что я буду говорить о самом очевидном, самом важном для меня или каком-либо другом "самом". Просто в данный момент "Золотой храм" читается мной именно так.

Надеюсь, никого не удивит, что я не буду предупреждать о спойлерах, что Золотой храм сгорит. Хотя я встречала людей, которые искренне жаловались на то, что им проспойлерили финал фильма "Адмирал", дескать, помер адмирал-то, зачем об этом говорить. Впрочем, недостаток школьного образования у этих товарищей не равнозначен ценности сведений о Золотом храме, вряд ли много кто им в России интересуется. Тем не менее, факт остаётся фактом — Золотой храм существовал, в пятидесятом году некий монах его сжёг, а Мисима так впечатлился сим событием, что накатал отличнейший роман едва ли не в жанре криптоистории. То бишь он попытался реконструировать внутренний мир монаха (по его представлению, само собой), мотивы сжигания храма и как он вообще до жизни такой докатился.

Главным гером "Золотого храма" является тонко чувствующий мир вокруг юноша, некая изолированность которого от общества определяется не только своеобразным складом ума, но и физическим изъяном. Мидзогути сильно заикается. Нам сейчас, возможно, это не кажется большой проблемой. Но, во-первых, японское понятие об отличиях человека от большинства несколько иное. Во-вторых, на дворе предвоенные времена, когда с толерантностью к недостаткам во всём мире было чуть хуже. Ну и, в-третьих, в Мидзогути с детства сильно чувство прекрасного (и тут во многом постарался — к счастью или огорчению — отец-священник), а заикание сильно эту картину прекрасного портит. То есть, Красота с большой буквы для Мидзогути изначально закрыта, и ничего он с этим поделать не может. Возможно, это ещё одна причина, по которой он совершает мелкие набеги на прекрасное (например, ни с того, ни с сего испещряет царапинами ножны кортика молодого уберменша, ибо уж очень они хороши). Не исключено, что от этого изъяна идёт и его постоянная тяга к тёмной стороне. Хотя с другой стороны, гармония, а значит и прекрасное, невозможна без тьмы, как и Янь без Иня будет недотыкомкой.

С детства идеалом Красоты и Прекрасного (это пошло, но я попробую всё-таки выделить это большими буквами, так как понятия действительно очень обширные, идеальные и едва ли не философские) для Мидзогути становится, собственно, Золотой храм. Отец столько рассказывает мальчику о нём, что в воображении храм становится настолько крутецким, что побивает все рекорды по поням и радугам. Совершенно логично, что настоящий Золотой храм в плоти и дереве разочаровывает главного героя. Потемневшее старое здание, всего-то и. Он сам не знает, чего ожидал от храма. Волшебника в голубом вертолёте? Блёсток и синдрома Стендаля? Ожидания не оправдались, но всё постепенно приходит в норму, потому что Мидзогути отнюдь не дурак. Он понимает, что в самом здании ничего быть и не может, это просто здание. Вся суть храма и Прекрасного — в символе, внутреннем дузовном смысле. И Мидзогути хочет интегрировать себя в Золотой храм, стать причастным великому Прекрасному. кто ж не хочет стать Золотым храмом?

У меня ещё шевелилась мыслишка на первых страницах, что Золотой храм заменял Мидзогути отца. То есть отец, конечно, в жизни мальчика был, исправно поставлял сведения об объекте фапа — храме — и... И всё. Чему ещё у него можно было научиться? Смирению, когда твоя жена на твоих глазах зажигает с другим? Мидзогути не может просто закрыть глаза в трудную минуту, как это делает его отец, поэтому он обращается к храму, как к источнику ответов на все сложные вопросы.

Самая моя любимая линия в романе — постепенное разделение героя на тёмную и светлую частичку души, а также появление двух двойников. Как водится, один светлый, другой тёмный, два весёлых гуся. Светлый Цурукава (крепитесь, имён в романе не так уж много, но все длинненькие) подпитывает прозрачность главного героя, его открытость миру и верность высоким идеалам. Уродливый и хромой Касиваги — тоже учитель, но хорошему он не научит. Касиваги отрицает мир, словно видит его искажённым, как на реверсе цветов. У него есть все возможности быть славным парнишей, но он предпочитает деструкцию. Так и получается, что Касиваги понемногу отравляет главного героя, ведь яд так легко усваивается юными податливыми организмами, а Мидзогути к тому же восприимчив ко всему и гибок, как стебель бамбука.

Интересная линия стыда, которая ярко показана не в одном только "Золотом храме", но и в других романах. Видимо, уж очень сильно эта тема припекала Мисиму. Главный герой совершает не одну гадость в своей жизни. Он очень хочет, чтобы его поймали, уличили, разоблачили, и это принесло бы ему возможность покаяться, а значит и прощение. Но всё не так просто. И опять же один из возможных подтекстов, почему главный герой решил сжечь Золотой храм, — он захотел очищающего огня, аки у Феникса. Сжечь всё дотла, вместе со своими внутренними проблемами.

Ещё одна из любимейших подтем романа — соотношение вечного и временного, как раз в контексте Прекрасного. Золотой храм, казалось бы, принадлежит ко временной рукотворной красоте. Со временем позолота поблекнет, доски сгниют, и даже при умелой реставрации это будет уже не тот Золотой храм. Но главный герой воспринимает это здание как символ, а значит Золотой храм существует для него в идеальном мире и принадлежит к вечной Красоте. Так что ничего удивительного, что он порывается его сжечь и освободить бренную оболочку. Ведь действительно позолота облупилась, а доски ссохлись, в памяти же потомков Золотой храм останется прекрасным и сияющим, совсем как в воображении Мидзогути-ребёнка.

Тут можно намедитировать себе ещё десяток причин, по которым Мидзогути взял спички и пошёл к храму. Выбирайте те, которые вам кажутся наиболее важными. Формальным поводом же станет присказка про "Встретишь Будду — убей Будду", главный герой идёт этому самому Будде навалять.

И вот тут очень интересный момент, который мне нравится в романе больше всего. Главный герой подходит к храму со спичками, завершены все приготовления, он понимает, что достаточно одного только движения и ничего его не останавливает... И он осознаёт, что храм-то сжигать необязательно. Это как со звуком падающего дерева, который неизвестно, есть ли, если его никто не слышит. У себя в голове он уже сжёг Золотой храм, деяние не может быть остановлено, а значит оно всё равно, что совершено.

С этого момента я настолько влилась в текст, что старалась читать помедленнее. По одной простой причине: я знала, что храм всё-таки будет сожжён. Это тот же умирающий Колчак, факт не изменить. Но храм существовал на страницах романа и параллельно в мире книги внутри моей головы, а значит, чем медленнее я читала, чем дольше храм имел возможность стоять. Пусть и в таком зыбком воображаемом месте.

Последние страницы романа довольно противоречивы по отношению к главному герою. С одной стороны, он вполне удовлетворён своим деянием, а значит оно что-то повернуло в его голове, и квест был закрыт. Правда, текст не даёт нам достаточно информации о том, что именно в его голове перещёлкнуло. по крайней мере, убивать себя главный герой раздумал. С другой стороны, вершины Прекрасного Мидзогути так и не смог достичь, хотя пытался. Не знаю, как соотносится храм-здание с его отношением к Прекрасному, но в самую высокую башню здания, а значит и на вершину Красоты от там и не смог забраться, хоть ты тресни.

В общем, это прекрасный, прекрасный, прекрасный роман. Многогранный, многоликий, многоумный и многохитрый. Всё в нём меня удовлетворило: и неспешность повествования, и ловкий сюжет, и красота перевода (спасибо, Григорий Чхартишвили), и обилие тем для обсуждения. То, что я к нему вернусь, сомнения не вызывает, потому что переварить такой объём информации в один присест просто невозможно. Да и не нужно. Есть тут такая особенная чисто восточная фишечка, когда они могут извлекать профит и удовольствие из обыденных вещей. Поставить вазу с одиноким цветком на стол и каждый день смотреть на неё другими глазами. Так и тут. Я ещё до фигищи тем не затронула, которые в романе поднимались, ни слова не вякнула про дзен-буддизм и отношения с женщинами, а уже из одного этого можно накатать отзыв более многобуквенный, чем сейчас перед вами. Но всё это я оставлю на потом.

Фоксмоб, низкий иппонский поклон за совет Melrin

Прекрасное далеко

Можно ли что-то любить так сильно, чтобы желать уничтожить ? Можно ли всю свою сознательную жизнь подчинить неодушевленному предмету, возведя его в культ, поклоняясь ему и одновременно желая уничтожить, тем самым искоренив его власть над собой ?

Стоит ли в очередной раз говорить о том, что японская литература особого свойства ? Тот, кто читал, наверняка согласится в этом со мною. Отличный от нашего менталитет и как следствие другое мировосприятие. По крайней мере, такое складывается впечатление при чтении авторов страны восходящего солнца. Плюс личность и биографию самого автора в данном случае не стоит сбрасывать со счетов.

Роман о силе и власти Прекрасного над человеком, поставившем во главу угла древнюю святыню Кинкакудзи и решившего увековечить её довольно странным образом. Но тем не менее все это довольно стройно и логически выглядит в его голове, о чем он неустанно думает и размышляет, приходя к далеко идущим выводам.

Роман основан на реальной истории и мне кажется, Ю. Мисиме отлично удалось передать собственную версию событий, поместив в центр повествования послушника, совершившего преступления, а читателя в его голову, тем самым максимально приблизив нас к пониманию происходящего. Принятие этого уже отдельный вопрос.

По мере прочтения образ послушника Мидзогути претерпевает изменения, но не настолько кардинальные, чтобы ошеломить читателя. Скорее возникает побуждение не встречаться с такими людьми, которые во всем и всегда ищут виноватых и собственных любым мыслям и поступкам, даже самым невероятным и ужасным ищут даже не оправдания, а некоей убежденности в незыблемости и правильности оных. И в окружающих такие зачастую видят в основном плохое.

Стоит ли говорить, что роман один из тех, что вызывает массу вопросов и эмоций, который можно читать не один раз и заново находить для себя что-то, а автор с каждой прочитанной книгой становится для меня все интереснее, как бездна, в которую, хоть и страшишься, но желание заглянуть сильнее.

Игра в классики. Тур № 13.
Собери их всех. Дуэльный зал
Мир аудиокниг. Царь горы

Эту книгу сложно читать в начале 21-го века, когда тема гомосексуализма уже давно у всех на слуху и успела стать рутиной для масс.

Хотя, вру, эту книгу просто сложно читать. И вовсе не потому, что автор ее - культовый японский писатель, известный своей драматичной жизнью и не менее трагичным финалом. И, конечно же, не потому, что герой ее - латентный гомосексуалист, над которым довлеет его собственная похоть, облеченная в малопривлекательные формы садизма и мазохизма. Чтение книги не усложняется напряженным эротизмом небритых подмышек, только начинающих бугриться мышц либо же упругих мальчишеских ягодиц, обтянутых школьной формой. Мисима небрежно совершает референции к Древней Греции (эфебы, мужская любовь, культ тела - да-да, Платон в своем "Пире" все прекрасно рассказал), где-то подспудно противопоставляя прекрасную для него свободу Античности с душным, тяжелым запахом потных солдатов военной Японии. Однако классика возбуждала его духовно, тогда как мускулистые вояки - очень даже телесно.

Эту книгу сложно читать, потому что Мисима легкостью своих описаний и четкостью их подачи просто впивается тебе в подкорку. Герой умеет страдать - о, да! еще как умеет - и при этом он может заставить страдать и читателя, ведь поначалу сладковатый аромат обсессии, тягучей одержимости становится тяжелым духом чужой и чуждой всепобеждающей сексуальности, которая пачкает и тебя этой манией, так, что кажется вот еще немного - и ты тоже будешь вожделеть крепеньких японских школьников и сходить с ума от юношеского пушка над верхней губой. Мисима превращает своего героя в эдакого индуктора телесности: что бы не вызывал у читателя текст - отвращение, сожаление, скуку, жажду, влечение, восхищение - оно обязательно отразится внутри, сжавшимся желудком, сцепленными челюстями либо же неприятным холодком.

Хотя сюжет в этом случае достаточно стандартен, пусть и нов для своего времени, пусть и про геев сложно построить что-то оригинальнее. Понятно, что латентный гомосексуал в консервативном обществе априори несчастен. Непонимание в семье, тщетные попытки романтических отношений с барышнями, неспособность принять собственную "инаковость", фрустрация от неумения обуздать такие неуместные эрекции на уроках физкультуры или же жадные взгляды в строну молодых красавчиков - все это явно не делает персонажа эталоном оптимизма и успешности. Все не так, жизнь рушится надвое, вечное неудовлетворение, оргиастические фантазии и вечная игра - социальная маска уютно прикрывает бушующий внутри пожар, скрывая страсти и страхи, оставляя снаружи лишь гладкую, серую посредственность.

Однако, Исповедь маски полна и нарочитой трагичности. Так, герой не вызывает сочувствия или симпатии. Да и трагедия его - такая ли уж трагедия? Ведь парень где-то в глубине реально кайфует от собственных нереализованных желаний, ему очень удобно вот так себя мучить. В своих фантазиях он причиняет боль и дарует смерть другим, попутно удовлетворяя себя сексуально, однако его внутренний другой - он сам, просто более счастливый, более успешный, более сильный. Регулярная ментальная и телесная мастурбация превратила его драму в источник извращенного, болезненного - но удовольствия. За десяток лет понимания своих желаний чувак ни разу и ни с кем - ведь это, по ходу, его не так и интересует. Более того, реальный опыт явно подтолкнул бы его несколько переосмыслить свои желания и стремления. Но гораздо проще было лелеять образ себя, околдованного эфебами и прочими андроэротическими радостями, чем рискнуть проверить свои выдуманные ощущения на практике. И тогда Исповедь маски отдаляется от социально-психологической драмы, и приближается к моральному онанизму, в котором реальная сексуальность заменена болезненным суррогатом.

Говорят, Мисима написал эту книгу для своего приятеля-гомосексуала, который никак не мог совершить камин-аут. Несомненно, влечение и страсть не разбирают пола. Однако история вышла о проблеме не тела, но духа: если предположить, что героя влекли не юноши, а, скажем, плюшевые мишки или 90-летние бабушки, ничего не изменится - это драма того, как человека превращает свою манию в фетиш, желая не сколько отыметь объект похоти, сколько насладиться страданием невозможности это сделать.

Флэшмоб-2012, ага, и мои реверансы прекрасной Seducia .

Взрослый уже мужчина пишет о себе-ребенке. Что можно прочитать в этой летописи воспоминаний? Вино из одуванчиков? Жизнь мальчишки? Совсем нет. Это же японский мужчина, японский мальчик, это, можно сказать, инопланетянин. И пишет он весьма и весьма откровенно и... чувственно.

Если честно, то эта книга просто вопль подросткового отчаяния, я не такой как все, помогите. Я хочу-хочу-хочу быть вот как Тобаяши, или вот как Оми, болтать о девчонках, смотреть порнушку, вешать календари с сиськами и ржать над попками. Я невероятно хочу влюбиться в девочку, почувствовать удовольствие от поцелуя... но нет. Мне нравятся мускулистые, забористые работяги, их рубахи с открытым воротом и обтянутые штанами ноги. И никого нет вокруг, кто бы помог, кто бы успокоил. Правда, Кими и не ищет помощи, он справляется и разбирается в себе сам. Он проходит этот путь от вопроса к ответу в одиночку, не очень-то им напрягаясь. И на этом пути он встречает людей, разных, мальчиков, девочек, друзей, подруг, объектов вожделения, просто незнакомцев, и все встречи влияют на него, а он в свою очередь влияет на всех остальных. Не слишком динамичное повествование, но очень и очень глубокое психологически.

Я почему-то не могу сказать, какой он, Мисима, но я могу сравнить. Мне показалось, Мисима - это такой японский Сартр, раскапывающий рану вокруг каждой занозы своего бытия, по крайней мере вот это произведение и "Слова" чрезвычайно схожи композиционно и, чем-то еще неуловимым, чутким духом, поэтому я для себя определила Мисиму в экзистенциалисты. И википедия подтверждает, да да, все так и есть, автор акцентирует внимание на уникальности бытия человека, запечатлевает глубокое эмоциональное и духовное измерение. Похоже же, точь-в-точь. Конечно, критики со мной, наверное, не согласятся, но мне все равно, для меня Мисима - экзистенциалист.

А еще Мисима в этой книге похож на Генри Миллера. Чувственностью, пылкостью, вниманием к малейшим деталям настроения женского ли, мужского ли. Смотрит вроде бы в лицо, а видит чувство. Смотрит вроде бы в глаза, а видит бездну. Ну и черт бы с ней, с ориентацией, мне бы такого друга.

Игра в классики
И спасибо за совет Зари nevajnokto , это был интересный опыт

Священное и Прекрасное

Разрушение, гибель храма оказывает сильное впечатление даже на людей нерелигиозных. Что именно оплакивали парижане в апреле этого года, смотря на полыхающий шпиль собора Нотр-Дам-де-Пари? Утрату ли уникального исторического наследия, сердца страны? Гибель ли Прекрасного, казавшегося вечным и неуязвимым? Или их охватил первобытный, древний ужас от возможного исчезновения Центра мира, который символизирует сакральное здание? В 1950 году сошедший с ума послушник буддийского монастыря сжёг дотла храм Кинкакудзи (букв. Золотой Храм), один из самых прекрасных архитектурных памятников древней японской столицы Киото. Писатель Мисима Юкио к 1956 году написал роман, в котором представил внутренний мир юного монаха, заворожённого Золотым Храмом до степени одержимости. К исторической правде произведение имеет мало отношения, скорее, это эстетический манифест писателя, который всю жизнь посвятил исследованию Прекрасного. На русский язык "Золотой Храм" был великолепно переведён Григорием Чхартишвили. Английский же перевод данного издания более сухой, лаконично-выдержанный.

Изначально Золотой Храм был частью крупного дворцового ансамбля, состоящего как из построек религиозного значения, так и из ряда светских зданий. Увы, в течением времени из совершенного уголка, симбиоза зодчества и природы, сохранился один лишь Кинкакудзи: исчезла магия “комплекта”. Сам храм, покрытый листовым золотом, представляет собой трёхэтажную башню, возвышающуюся над Зеркальным прудом. Уникальность храма состоит в том, что каждый этаж выполнен в разном архитектурном стиле: синдэн-дзукури (аристократический стиль эпохи Хэйан), букэ-дзукури (стиль воинского сословия) и дзен (традиционный китайский стиль, строящийся на канонах дзен-буддизма). Композицию храма нарушает Рыбачий павильон, выходящий к самому пруду. Верхний этаж носит называние Вершины Прекрасного, а четырёхскатную крышу украшает фигура феникса из позолоченной меди. Храм красив не вопреки, а благодаря своей полифонии, благодаря своему нарочитому несовершенству. Согласно верованиям синтоизма, объект, обладающий красотой – природной, эстетической, на первый взгляд незаметной – священен и достоин поклонения.

В романе можно встретить сравнения микрокосма Кинкакудзи с макрокосмом Японии. Конец Второй мировой войны – трагическое время для проигравшей страны. Послушник Мидзогути считает, что несоответствие архитектурных стилей отображает хаос и смятение, царившие в мире на тот момент. Реки крови, горы трупов, смута будто бы являются жертвоприношениями, благодаря которым Храм сияет ещё ослепительней. Однако, в тексте находятся примеры того, что Кинкакудзи своим существованием организует профанное пространство, приводит его в норму:

Храм действовал подобно фильтру, превращающему грязный поток в родниковую воду.
Здесь и далее - перевод Г. Чхартишвили

Можно заметить и более масштабный ракурс, чем страна. Главный герой, Мидзогути, в первый раз посещая Храм с отцом, замечает макет здания под стеклянным колпаком. То, что внутри большого Кинкакудзи находится маленький, наводит юношу на мысль о бесконечности миров, о том, что где-то есть бесконечно громадный Золотой Храм, охватывающий всю Вселенную. То есть, Золотой Храм – это imago mundi, цельная картина мира. Для Мидзогути, сына священника, Храм становится центром существования.

Впрочем, в японской культуре «Центр мира» – это совсем не то же самое, что аналогичное понятие на Западе. Центростремительная динамика японской культуры в своём сердце имеет Пустоту. Сакральное должно быть скрыто от любопытных глаз, как императорский дворец, совершенно не просматривающийся в пейзаже Токио. Пустота не вызывает у японцев желания поскорее чем-то её заполнить, что-то туда вписать – ведь небытийное, неявленное само по себе содержит много значения и красоты. Золотой Храм спрятан за холмами и горами, его невозможно узнать по фотографии. Он закутывается в снег, в туман и пыль, об истинной красоте знают только «свои», посвящённые. Образ сияющего, настоящего Храма Мидзогути получает от отца в наследство – и в предвкушении встречи угадывает черты Храма в лицах людей, в море, в рассвете, в грозовых тучах и в маленьком цветке. Когда главный герой наконец видит Храм воочию, он разочаровывается. Что это за здание с облупленной позолотой? Кинкакудзи скрывается от него, прячет лицо, как скромная японская красавица. Истинный облик Храма можно увидеть в отражении – здесь нужно упомянуть, что зеркало считается священным предметом в синтоизме, образом Пустоты. Конечно, Кинкакудзи – храм буддистский, но это наблюдение, на мой взгляд, всё равно справедливо.

Сакральное – это Пустота, и Прекрасное – тоже Пустота. Последний тезис неоднократно повторяется в романе, являясь, таким образом, одним из главных лейтмотивов. Кинкакудзи как тщательно сконструированная, построенная Пустота, как священное «ничто», окутанное густой, величественной тьмой – это часто встречающийся образ.

…ни одна из деталей не будет законченной и прекрасной, но каждая окажется предвестницей красоты всех прочих компонентов. Здесь не найти спокойствия завершённости. Составные части не ведают совершенства, они - лишь переход к гармонии целого, лишь обещание очарования, что таится где-то рядом, по соседству. Одно обещание прекрасного наслаивается на другое, и все эти предвестья не существующей на самом деле красоты и образуют главную суть Кинкакудзи. Посулы не несут в себе ничего, кроме пустоты. Пустота, Ничто и есть основа Прекрасного. Незавершённость каждого из компонентов сулит не красоту, а Пустоту, и в преддверии этой Пустоты затейливый деревянный каркас Храма трепещет, словно драгоценное ожерелье, колеблемое ветром.

Трагедия Мидзогути состоит в том, что он стремится обладать Несуществующим, обладать Прекрасным, что по определению невозможно.

В произведении нам предлагается ёмкая концепция Красоты. Она содержится в коэне (афористической загадке, входящей в катехизис секты Дзэн и требующей толкования) «Нансэн убивает котёнка». Когда в монастырском саду появляется милый котёнок, каждому послушнику хочется забрать его себе. Святой Нансэн, посмотрев на разразившиеся споры, хватает котёнка и замахивается серпом. “В чём смысл моего жеста? Говорите, иначе он умрёт”. Никто не ответил, и Нансэн убил котёнка. Когда в обитель вернулся лучший ученик, Дзёсю, у него спросили, что он думает по поводу коэна. Вместо ответа он снял сандалию, возложил на голову и вышел. Святой Нансэн воскликнул, что если бы Дзёсю вернулся пораньше, котёнок бы остался в живых. Убив котёнка, Нансэн отсёк наваждение, охватившее монахов, избавился от конфликта и источника суетных дум. Возложив грязную сандалию на голову, Дзёсю показал, каким смиренным должен быть человек перед лицом Красоты. В чём причина мук – в котёнке или в человеке, который хочет присвоить себе совершенное создание? Стоит ли смиренно терпеть боль, причиняемую Красотой (возложить сандалию на голову) или прекратить сомнения и муки (убить котёнка)? Какой путь выбирает Мидзогути, становится понятно в конце.

Стоит обсудить вопрос, является ли Мидзогути, послушник при Храме, человеком религиозным. Скорее нет, чем да. Он стремится жить в священном пространстве (то есть, поблизости от Храма), которое для него поначалу и представляет реальность. Война кажется чем-то фантастическим, посетители Храма кажутся пришельцами. Дом детства главного героя продают, а он и не знает – в прямом смысле некуда возвращаться, бесформенная протяжённость. Мирская жизнь не принимает нескладного, уродливого мальчика с дефектами речи, а он не принимает её. Нескладывающиеся отношения с женщинами для Мидзогути – это попытка приблизится к жизни, но она его отторгает, как инородный элемент.

Душа моя умирилась, страх, владевший ею, исчез. Вот каким в моем представлении должно быть Прекрасное. Оно обязано отгородить, защитить меня от жизни.

Посмотрев на обнажённую женскую грудь, юноша видит Храм, пытаясь залезь девушке под юбку, он видит, опять-таки, необычайно яркий мираж Кинкакудзи, и так далее. Лишь окончательно решив сжечь Храм, Мидзогути смог пойти в бордель и снять проститутку. Восприятие красоты у юноши извращённое: он восхищается Уико, женщиной, которая идёт предавать возлюбленного, но считает её некрасивой, обычной, когда Уико в последний момент неожиданно даёт сигнал к бегству, чтобы любимый скрылся. Мидзогути влюбляется в Храм сильнее, когда узнаёт, что на Киото могут упасть бомбы – и они с Храмом могут погибнуть в одном огне. То же уникальное чувство единения со святыней он чувствует, когда на Храм налетает тайфун. Однако, Кинкакудзи миновали эти беды, и послушник погрузился в депрессию. Если он не может опустить предмет поклонения до своего уровня, вывалять в грязи, уничтожить, Мидзогути переживает сильные муки. Он не может смириться перед лицом Прекрасного, и путь остаётся только один – сжечь источник своих страданий.

Дорога к поджогу Золотого Храма вымощена мелкими святотатствами. Ещё мальчиком Мидзогути нарочно поцарапал красивые, лаковые ножны кортика, принадлежавшего старшему товарищу. Касиваги – остроумный, немного демонический персонаж – тоже подталкивает друга на святотатство, а именно, на чрезмерную торжественность, напускную набожность при чтении сутры. Дальше Касиваги просит Мидзогути принести цветы из монастырского сада, чтобы сделать икэбану – это уже воровство. Мало-помалу десакрализуется пространство вокруг Золотого Храма, и Мидзогути чувствует себя способным на большее. Мысль убить Учителя (настоятеля), например, ему кажется несостоятельной: человека убить сложно, так как согласно буддизму он подлежит перерождению, а такое сокровище, как Золотой Храм, смертно. Мидзогути намерен поджечь Храм и умереть вместе с ним – посредством яда ли, заранее купленного, ножа ли, неважно. Всё идёт по плану, и святотатственные слова “Встретишь Будду – убей Будду…” помогают главному герою осмелиться на уничтожение Прекрасного. Когда послушник поджёг всё, что было возможно, он устремился на третий ярус Храма, в Вершину Прекрасного, чтобы там умереть. Но, увы, дверь оказалась заперта и не поддалась. Храм отверг Мидзогути в последний раз, и тому не осталось ничего больше, кроме как выбежать из пылающего здания. Вдали от Храма произошла любопытная трансформация: Мидзогути уже не хочет убивать себя. Он деловито закуривает и думает: “Ещё поживём…”

Чем вызвана такая перемена? Бывший послушник уже не может видеть Кинкакудзи, лишь зарево и облако дыма. Он отдалился от священного и убил в себе последние зачатки религиозности, которые мешали предаваться блуду, пороку, воровству. Мидзогути устранил главное препятствие на пути к свободе, он «очистился» от влияния Золотого Храма и теперь открыт для жизни – той жизни, что простирается за пределами священного пространства. К счастью, Прекрасное гораздо более жизнеспособно, чем себе представлял Мидзогути. Золотой Храм смогли восстановить – он и сейчас отражается в гладкой поверхности Зеркального пруда.

Каждый хочет любить
И солдат, и моряк,...
Только дни тяжелы,
Только дни наши - вьюга.

песня в исполнении В. Леонтьева

Каждый хочет любить и быть любимым равно как и каждый понимает это по своему. Юкио Мисима предлагает отличную зарисовку на тему любви: истинной и мнимой, которая получилась вполне в японском стиле (как я понимаю) : сдержанная, чуточку отстраненная, все за счет полутонов и оттенков, когда нет резких переходов, но оброненное слово или какой-то момент, упомянутый вскользь, говорят о героях и происходящем с ними гораздо больше, чем многостраничные диалоги или описания.

В центре повествования - японская семья Сугимото, проживающая в пригороде Осака. На первый взгляд, все вполне обычно и благопристойно. И было у отца три сына... Пожилой отец, старший сын с женой, жена младшего с двумя детьми и вдова среднего Эцуко, вокруг которой и крутится основная часть истории.

За личной историей главной героини скрываются непростые отношения в семье, на первый взгляд кажущиеся вполне благополучными. Вместе с этим, автор парой зарисовок, сюжетных ответвлений дает почувствовать атмосферу и состояние послевоенной и подвергшейся атомной бомбардировке Японии. За счет этого роман приобретает черты социально-психологической драмы.

Особенно хорошо тут (нужно отметить) Ю. Мисима выстраивает психологическую составляющую внутреннего состояния главной героини и умело играет чувствами читателя по отношению не только к ней, но и ко всему происходящему, заставляя попеременно испытывать разнообразные чувства: жалость, сочувствие, недоумение, понимание....

Намеренно не стремлюсь тут к анализу внутреннего душевного состояния героини (ибо любое слово может стать спойлером), но финал вполне закономерен, хотя это и не отменяет его какой-то обыденной жестокости, исходя из предшествующих событий, так и вполне укладывается в мои представления о стилистике японской литературы и лично автора. Скорее тут поражает другое: самурайское спокойствие после...

P. S. Уже прочитав роман, вполне понимаешь и разделяешь слова из аннотации о включении ЮНЕСКО оного в коллекцию шедевров японской литературы.

Клуб Чарующая Азия
"Книжное государство". Тур 5. Crossville. Городские объекты

"Золотой Храм" - книга о горестном существовании человека, человека, который гонится за красотой, но которую невозможно достичь. Красота в книге представлена чем-то недосягаемым, чем эфемерным. Мисима мастерски рассуждал о красоте и пытался понять её смысл в жизни: ...красота может отдаваться каждому, но не принадлежит она никому.
Весьма тяжелый вопрос и для самого Мисимы. Смотря на его жизнь понимаешь, что этот роман был предтечей его смерти. И все таки, я спрашивал самого себя: неужели никто после выпущенных романов не усомнился в его душевном состоянии? Я не врач, но после прочтения этой книги стало понятно, что с Мисимой что-то не так, его текст говорил сам за себя. Ладно, оставим это.
Продолжим.
Перед нами главный герой Мидзогути, несчастный монах-заика с непривлекательной внешностью. Его уродство - отражение его матери и отца, Золотого Храма, людей окружающих его. С самых юных лет Мидзогути гонится за красотой: то в красавице по имени Уико, то в Золотом Храме. В его жизни не было истинной радости. Настоящей была лишь ненависть, ибо она в нем и жила. Но вот незадача, я так и не смог понять на кого он злится. Наверное, на свое уродство, на самого себя. У монаха есть два друга: один светлой стороны, другой темной. Со временем Мидзогути выберет одного и это решит расклад партии.
По-прежнему не могу понять какие чувства вызывал у меня Мидзогути.
Считаю "Золотой Храм" одним из самых серьезных романов поднявших тему красоты.
Такие книги следует читать, чтобы не потеряться среди миража красоты и не сойти с ума.

Ох, уж эта мне борьба формы с содержанием! Того, как написано, с тем, о чём написано. Думаю, многие согласятся, что читать сложный слог при захватывающем содержании гораздо приятнее, нежели наоборот. Но в данном случае у меня как раз это самое "наоборот" и случилось. Это не первая для меня книга автора. Ранее я читала "Исповедь маски" и была совершенно уверена, что и эта книга мне обязательно понравится. Но, видимо, талантливый автор тем и хорош, что умеет быть для разных читателей совершенно не одинаковым, умеет показывать себя с разных сторон и бесконечно удивлять.
Это история молодого монаха, который сжег храм Кинкакудзи. Как, почему, зачем, что его привело к такому решению, что толкнуло на этот поступок - вот об этом рассказ. Я буквально проглотила книгу. Потому что слова, фразы, сама история как будто льётся, течёт, переливается всеми цветами радуги. У автора просто необыкновенно красивый язык, чарующие, совершенно волшебные описания. Все порывы и побуждения человеческой души описаны настолько тонко, что мне порой казалось, что я ощущаю совершенно то же, что главный герой, что мне совершенно понятны его порывы и побуждения. То есть это как раз тот замечательный случай, когда форма подачи вызывает удовольствие, наслаждение, какие-то вкусовые и эстетические красивости. Что же касается содержания... хотя, в данном случае не содержания как такового, а конкретно главного героя. Он был мне не приятен буквально до отвращения. Чтение о нём, его мыслях и поступках вызывало тошноту. Давно никто из книжных героев не вызывал у меня такой гадливости. Очень часто в книгах я пытаюсь найти хоть какое-то оправдание даже отрицательным героям. В данном случае мне этого делать просто не хотелось. Мне кажется, что я даже была бы неприятно удивлена, если бы в общем итоге всем поступкам героя нашлось бы какое-то благородное объяснение.
Наверное, поэтому в итоге всего три звезды, хотя я не могу сказать, что книга мне не понравилась. Поэтому советовать её я бы всё-таки взялась. Она настолько великолепно и мастерски написана, что удовольствие от чтения этих строк вполне может пересилить неприязнь к герою.

Книга прочитана в рамках Минского Книжного Клуба.