«То, что вы называете духом времени, – это дух мастера, отражающего время».
[...] Адриан (как говорят историки) отвел своему фавориту место среди звезд.
Облик Антиноя оказался последним идеалом, созданным римскими художниками под влиянием эллинизма. Все, кто видел эти статуи юноши с полными сочными губами, кудрявыми волосами и щеками ребенка, не могли не задуматься, что означает его искренний взгляд. Для объяснения выдвигались самые невероятные теории. Нам представляется, что единственно верным окажется объяснение Бирта с его безыскусным гуманизмом. Лицо Антиноя выражает вечную грусть по проходящей юности, по увядающей красоте, по совершенству, умирающему рано или поздно.
«Красота – главная цель искусства. Одежда изобретена по необходимости – но какое дело искусству до необходимости? Я согласен, что костюм обладает известной красотой, но что сравнится с красотой человеческого тела?»
Злоупотребление властью – естественное следствие господства правителя и завоевателя.
Волосы выщипал ты на груди, на руках и на икрах,
Да и под брюхом себе начисто ты их обрил.
Все это ты, Лабиен, для любовницы делаешь, знаем.
Но для кого ты, скажи, задницу брил, Лабиен?
Когда дурно воспитанный человек неожиданно становится обладателем власти и денег, он и в наши дни окружает себя вызывающей роскошью.
Если благородное искусство со временем подменяется самым низменным эротизмом, то винить в этом следует не искусство, а алчные глаза публики.
Верь мне, привычки мои на мои же стихи не похожи:
Муза игрива моя, жизнь – безупречно скромна.
Книги мои в большинстве – один лишь вымысел лживый
И позволяют себе больше создателя их.
Книга – не оттиск души, но просто дозволенный отдых.
Если бы целью ее не было ухо ласкать...У нас нет оснований сомневаться в правоте этих слов. Они еще более интересны постольку, поскольку в наши дни известно, что ярко выраженные эротические натуры стремятся к сублимации тех своих желаний, удовлетворение которых может привести к конфликту с нравственностью, и эта сублимация часто выражается в создании произведений искусства. Вполне можно допустить, что большинство фривольных стихов Овидия созданы именно вследствие этой духовной необходимости. В длинной элегии, составляющей вторую книгу «Скорбных элегий», Овидий цитирует многих других поэтов, доказывая, что автор может реалистично описывать убийства и другие преступления, не совершая их. Современная психология идет дальше и говорит: «Это верно, так как автор не мог бы описать эти преступления столь впечатляюще, если бы он никогда не боролся с побуждением совершить их и подавлял это побуждение, творя произведение искусства».
Видя блистательную красоту, мы чувствуем влечение к ней. А когда мы узрим всю красоту мира чувств – его строгую симметрию, порядок, в котором даже далекие звезды играют свое грандиозное представление, кто останется настолько тупым, настолько холодным, что не прочувствует все величие этих вещей и их создателя?