«Рэгтайм» — пожалуй, самое известное произведение Эдгара Л. Доктороу. Остроумный, увлекательный и в то же время глубокий ретророман, описывающий становление американской нации. Был экранизирован Милошем Форманом, на Бродвее по мотивам романа поставлен мюзикл. Перевод, сделанный Василием Аксеновым, в свое время стал литературной сенсацией.
...История была не чем больше, как только нотами для пианиста.
МБМ тяжко размышлял о сложившейся ситуации. Он воспринимал любовь, угнездившуюся в иных сердцах, как физическую мягкость, как некую трещинку в физиологии, сродни рахиту в иных костях и расширению альвеол. У него и у самого было огорчённое сердце…
Почему вы отвергаете вашу собственную свободу? Почему вам обязательно надо за кого-то зацепиться, чтобы жить?
…кончик карандаша ненасытно впечатлял безответную бумагу.
Кто-то из нас живет настоящей жизнью, а кто-то лишь винтик в судьбе другого, лишь повод для чужой судьбы. Но кто и как? Ответа найти мы не можем.
Некоторые люди живут чаще, чем другие.
Мексиканские пеоны внезапно восстали против президента Диаса, хотя, казалось бы, могли к нему и привыкнуть за тридцать пять лет его правления.
Гудини не знал, что миссис Стивезант-Рыбчик кроме него пригласила ещё полностью шоу из цирка Барнума и Бейли. Она любила ошарашить своих чистоплюев.
/…/
Четыре сотни народу вальсировало на мраморном полу. Прикрыв ладонью глаза, Гудини увидел миссис Рыбчик собственной персоной. Бесценные перья поднимались над кучей её волос, верёвки жемчугов раскачивались на шее и бились на грудях, остроумие лопалось на её губах, подобно пузырям эпилептика.
Они вмонтировали его верблюду меж двух горбов, и вся экспедиция направилась ко входу в Великую пирамиду.
Вы думаете, вы какой-то особенный, если потеряли свою любовь? Это случается ежедневно и с другими.
...Может быть, законы несправедливости, этого зеркала вселенной, противны всем принципам цивилизации?
Он решил, что у бога в копилке наказания столь затейливые, что предугадать их невозможно.
Саша, мой милый, — сказала она болезненному человечку, — если мы сначала научим их ценить собственные идеалы, потом мы сможем научить их нашим.
Отец полагал, что планета попросту съехала на несколько градусов с оси морали.
Мальчик не знал, что он слушает Овидия, да это и не имело значения. Дедушкины байки внушали ему, что формы жизни неуловимы, летуче-изменчивы и в принципе все что угодно в мире может быть чем угодно иным. В своих повествованиях старик часто без предупреждения соскальзывал с английского в латынь и обратно, и это лишний раз убеждало мальчика в том, что ничто в мире не застраховано от изменчивости, даже язык.
Даже напиваясь вдребадан, он сохранял какую-то особенную болезненную страстность.
Малыш был в зените детской мудрости, которая никогда не предполагается взрослыми и, стало быть, проходит нераспознанной.
Кто-то из нас живет настоящей жизнью, а кто-то лишь винтик в судьбе другого, лишь провод для чужой судьбы.
Конечно, Америка не сразу приняла Фрейда. Горстка профессиональных психиатров понимала его значение, но для большинства публики он был немец-перец-колбаса, эдакий умник, проповедующий свободную любовь и пользующийся научными словами специально для того, чтобы говорить «пошлости». По крайней мере десятилетие должно было пройти, пока Фрейд не отомстил и не увидел, как его идеи начали разрушать сексуальную жизнь в Америке — навсегда.
Творить для собственного ребенка — вот счастье.