Рецензии на книгу «Комната Дэжейкоба» Вирджиния Вулф
H is for Hollow
Книга, которую следует читать в пустоте.
Если вы не любите пустоты, "Комната Джейкоба" поможет ее заполнить. Потому что этот книжный томик переполнен образами.
Это квинтессенция Англии: прибрежные вересковые пустоши в пасмурные дни, внутренние дворы Кембриджа, улицы кирпичных домов и низких узорчатых оград, гирлянды бумажных роз; комната приятной формы с высоким потолком, где над дверью роза или баранья голова, вырезанные из дерева; горящий камин с искрами, вылетающими из трубы в звездное небо; туманы, пение птиц, разговоры об античной литературе; трости и перчатки в воскресной толпе, одинокий силуэт под фонарём...
Роман похож на полотно импрессиониста: эпизоды - разноцветные мазки на холсте, и рябит в глазах, если слишком близко смотреть (если слишком вчитываться)... Но стоит отстраниться, сделать шаг назад - и возникает истинный образ, складывается из мельтешащей пестроты.
За пустыми диалогами второстепенных героев, за пустой тратой времени Джейкоба - полный понимания жизни голос автора.
Если вам не пришлось иметь под рукой вересковую пустошь (или хотя бы небольшое поле) или пустую комнату, в которой воздух начинает звенеть от каждого вздоха половиц, или безлюдный утренний вагон метро в воскресный день, открывающий дверцы на опустелых станциях, можно выбрать для чтения любое место, в котором вам не хватает осмысленности.
Читайте в пустоте, чтобы заполнить ее словами.
Прочитан роман, опущена на колени книга...
Поднимите глаза - вы увидете комнату Джейкоба.
И пустое место обретёт книжные образы. В пустоте зазвучат слова героев. А мир вокруг станет подробным до мелочей, до трещинок на потолке и солнечных зайчиков от стекла наручных часов.
Опущена на колени дочитанная книга. Странное чувство. Наверное, то же чувствовали герои, попадая в комнату Джейкоба, когда его уже не было. Они видели по-иному, по-другому чувствовали. Джейкоб был - и Джейкоб кончился. Так кончаются книги, не люди. И хочется прочесть его снова. Но теперь уже только повторы, подробности, 4 угла, знакомые 4 угла. И голос Бонами в пустоту: "Джей-коб! Джей-коб!" Комната - отражение души ее хозяина, но комната не может отозваться. Она может ответить только молча.
Жучки в спичечных коробках, заброшенный сачок, билеты на поезд, томик Шекспира, разбухший от дождя, трость в углу, на плечиках - фрак.
Кажется, Джейкоб просто вышел. Но он больше не вернется. А мы так и не узнали, какой он на самом деле.
Мне нравится Джейкоб Фландерс, — записала Клара Даррант в своем дневнике.
И мне. Мне тоже нравится Джейкоб Фландерс.
В рамках Флэшмоба на двоих.
Душа моя, веси, как плод
"Я принялась за эту книгу, надеясь, что смогу выразить в ней свое отношение к творчеству... Надо писать из самых глубин чувства - так учит Достоевский..."
Вирджиния Вулф, запись из дневника писательницы
Тот случай, когда важнее не сюжет, а его оформление. Вирджиния Вулф, прекрасный литературный художник, которая порхающим слогом, рисует историю жизни своего героя, красками состоящими из света и чувств. Цвета впечатлений, цвета памяти, цвета мгновения. Из маленьких деталей, эскизно собранных в романе, сплошным цветастым полотном пролетает короткая жизнь юного Джейкоба Фландерса.
Маленький беззаботный мальчишка, бегущий по светло-желтому пляжу, прижимая к себе свою находку, белоснежный овечий череп, дочиста омытый морскими водами. Настойчивый и звонкоголосый подросток, отстаивающий в старинной гостиной своего друга, достоинства вечной поэзии. Одинокий юноша, стоящий у стены в разгар светского приема, шумящего флюидами первых симпатий, сплетен и пересудов. Молодой человек, чей покой мы случайно потревожили под греческим палящим солнцем, среди руин Акрополя.
Задумывался ли Джейкоб над вопросом, что же останется после него? Его любимая строчка из "Цимбелина", как предсказание, что "душа его висела, как плод", которому не суждено было созреть. Вечно громыхающая за морем гроза однажды настигла его, сорвав с дерева не только его, а еще и множество таких же, как он, молодых, зеленых и едва начавших наливаться соком жизни. Одинокая холостяцкая комнатка, заваленная письмами и томиками с любимыми стихами, исчезнет в никуда, в след за своим обитателем. Она не станет величественным Эрехтейоном, исторический покой который могут оскорбить взбаламошенные туристки, и записи, сделанные в этой комнате, не станут на полки новых романтиков грядущего поколения. Что же останется? Лишь стоптанные ботинки, в доказательство существования этого вечного странника жизни, с проницательным взглядом, да томиком Байрона под мышкой.
Как никогда для меня ясна, и стройна, и понятна — метафора текста. Не думаю, что эта книга может увлечь просто, я думаю, она понравится тем, кто уже чтит Вулф за следующие её романы и вообще за всё, или она понравится тем единицам, которым будет в нужное время в нужном месте, которым окажется близка. Такая... субъективная литература. Люблю её.
Как никогда мне сейчас легко было — скользить, идти вдоль строк, по страницам вперёд, едва задерживая взгляд на бесконечных новых именах, запоминая из них первую букву или необычное сочетание букв, загибая страницы, которые надо будет кому-то показать, задумываясь о своём и упуская из понимания целые абзацы, не перечитывать их, идти, скользить, просто читать, страница, страница, страница, глава. Нехитрый ритуал – полчаса перед выходом из дома, полчаса перед сном. Чтобы сознание совсем не покрылось коростой от простоты происходящего (каждый день на работу и почти всегда обратно). Чтобы чувствовать присутствие какой-то иной, другой реальности; быть таким... живым.
Что-то очень близкое и что-то крайне далёкое — Джейкоб. Вот он стоит, совсем немного сутулый, неброско одетый, с ясными глазами, и хочется прожить с ним всю жизнь. Не задавать, наконец, никаких вопросов, не ждать никаких ответов. Но, если не обманывать себя, становится ясно: ты смотришь вокруг и на него, и видишь всё это будто сквозь толщу льда ‒ не расколоть, не протопить. Она прозрачна, ты всё видишь ясно; но плохо слышно, и часто не достучаться обратно, и рукой не дотянуться, и оттенки запахов отсюда совсем почти не различимы. Тяжело.
Что-то очень простое и бесконечно неясное (complex) — твоя жизнь; и чужая жизнь, каждая жизнь, каждый день, в каждом городе, после каждой прочитанной книги. Когда ты, засыпая, вспоминаешь день – что мелькает в твоей голове? Слова? или чей-то поступок; или запах духов; или спор; или красивые вещи; или чувства, ощущения страха, радости, тоски, обиды, любви, ярости, страсти ты вспоминаешь? А когда тебе будет пятьдесят, и, стоя на кухне, держа в одной руке сковородник, в другой лопатку, ты вдруг поймешь, что прошедшая жизнь в твоей голове распихана кусками (кусок детства, кусок института, кусок младенчества детей, кусок кошмарной работы, кусок закончившегося романа) – что промелькнет в твоей голове? Череда сказанных слов? или запах дедушкиного пиджака; или ледяная речная вода в походе; или экзамен на третьем курсе? или добытое ребёнку зимнее пальто? или поездка; или кукуруза, которую несколько лет ел банками; или из чего будет состоять твоя жизнь? В твоей комнате, которую ты построишь по образу и подобию, что там будет. Или ‒ sorry, we have no room.
Это я к чему. Снова читая Вулф, снова бессознательно останавливаешься, возвращаешься в себя, дышишь ровнее. Не знаю, что она хотела сказать друзьям, незнакомцам, тебе и мне, но знаю, что сама пока ясно слышу:
Другого никогда не узнаешь, как себя. Можно лишь угадывать; со-чувствовать; играть в чужую жизнь, примеряя костюмы; поэтому – будь внимателен и еще внимательнее, замечай всё и замечай еще больше. Читай других людей, это интересно; устанешь – возвращайся к себе, посиди, весь домашний, в любимом кресле, отдохни, побудь у себя, успокойся. И выходи снова гулять, будь любопытен и вежлив;
и будь спокоен ‒ дома всегда будет ждать твоя комната, порога которой не сможет переступить, кроме тебя, никто.
Метафизика Вирджинии Вулф
Модернистская проза XX века интересна тем, что потом стало плотью традиционного реалистического романа начала XXI века. Поэтому роман Вирджинии Вулф "Комната Джейкоба" для меня был интересен ещё и со стороны анатомии литературы, ее инструментария.
Вирджиния Вулф принадлежала к кружку интеллектуалов, который собирался в ее доме на Блумсбери. Там обсуждали философию Стерна, Монтеня и Анри Бергсона, идеи которого сильно повлияли на писательницу. Трудно себе представить, какой взрыв негодования у приверженцев классической прозы вызвали ее первые произведения, к числу которых можно отнести и роман «Комната Джейкоба» (1922). Это третий роман Вулф, но по сути своей первый по-настоящему «вулфовский» роман.
Готовясь к созданию «Комнаты Джейкоба», Вулф записала в дневнике: «Я принялась за эту книгу, надеясь, что смогу выразить в ней свое отношение к творчеству… Надо писать из самых глубин чувства — так учит Достоевский…».
В обычном, принятом смысле слова роман вообще нельзя назвать романом. Здесь нет никакой определенности — географической, повествовательной, — нет привычных героев. Все намеренно зыбко, сознательно импрессионистично. Наверное, можно сказать, что в этом романе предпринята попытка описать жизнь с помощью «потока сознания».
И именно с этой стороны и нужно воспринимать роман Вулф. По сути это филигранная игра в литературу и психологию. Плотью романа становится Жизнь, «обожаемый мир», как говорила Вулф о море, детях, плывущем ранним утром пароходе, летнем дожде, весеннем саде — расцветает десятками красок в ее романе. Ведь по сути комната Джейкоба - это метафизический мир человеческой души.
В 1922 году Вирджиния Вулф пишет свой третий роман «Комната Джейкоба».
В нём читателя поглощает не сюжетная линия (её почти нет или же она прослеживается едва уловимо), а неповторимый писательский слог, от которого невозможно оторваться.
Главного героя зовут Джейкоб Фландрес. Сначала мы видим его маленьким мальчиком, затем он подрастает и превращается в прекрасного юношу. Герой окружён людьми, которые воспринимают его и крутятся вокруг него, как планеты вокруг солнца. Джейкоб – центр, но без содержания и веса. Обычно главный герой бывает самым ярким и выпуклым, а тут он есть и его как бы нет.
А потом начинается война и Джейкоба постигает участь, которая не обошла многих молодых и здоровых мужчин того времени.
После прочтения остаётся опустошение. Но роман не отпускает и заставляет упиваться мыслями героев, неподражаемым слогом Вирджинии Вулф, пейзажами, событиями. У меня язык не повернётся сказать, что произведение не удалось.
Все-таки Вирджиния Вулф гениальна, я поняла это еще после первой прочитанной книги - "На маяк". Дальше была непередаваемо прекрасная "Миссис Дэллоуэй", более приземленное эссе "Своя комната" и наконец "Комната Джейкоба". На самом деле все ее книги настолько связаны, что на них можно было бы написать одну общую рецензию - но и та не выразила бы и толики того, что хочется сказать, потому что это можно только чувствовать, проявлять пленку прочитанного в замкнутой комнате собственного сознания. Тем более сюжета все равно нет, от прочтения остаются только обрывки конфетти, такие яркие, что слепит глаза.
Читать Вулф надо маленькими порциями, потому что красота в слишком больших дозах убивает не хуже синильной кислоты. Все книги писательницы кричат: "Мир так прекрасен, что хочется умереть", по крайней мере я это так вижу. Она настолько тонко чувствовала каждое мгновение, что ей трудно было его переносить. Ее волновал контрапункт всех событий, мыслей, разговоров, закатов, образов, которые сосуществуют в мире каждый момент, и как пчелка, влюбленная в природу, она не могла выбрать один-единственный цветок, потому что хотела написать о каждом, воспев все прожилки на его листьях, все оттенки, каждый из которых уносит по морю прочь на волнах набегающих друг на друга ассоциаций.
Уму непостижимо, почему так интересно, болезненно, волнующе читать о мыслях десятков незнакомых персонажей, постоянно сменяющих друг друга - какая-то бесконечная песнь коллективного сознания, в котором постоянно слышишь знакомые голоса, прячущиеся под разными масками. Лица размытые, смутные, мимолетные - но разве не так же мимолетны мы перед лицом вечности? Мы и Джейкоба-то толком не узнаем - зато узнаем вересковые пустоши, Северное море, вечный мрамор Акрополя, запах предгрозового ветра, кремовые коридоры Кембриджа, лондонские омнибусы, отрывки чужих дневников и, конечно, саму Вирджинию, которая оставила после себя несоизмеримо больше главного героя, о котором любопытному страннику по страницам теперь расскажут только коричневые башмаки еще одного юноши, не вернувшегося с войны.
Как сквозь сотни тысяч капель увидеть душу океана. И окунуться в океан души.
Эта книга обо всем на свете: о городах и странах, появляющихся и исчезающих навсегда людях, о вкусе и цвете, запахе и ощущениях. Это ранняя проза представительницы английского постмодернизма, одной из вдохновительниц блумсберийцев.
Это проза мазками, штрихами, то яркими, то пастельными тонами.
Это проза, как море, как развевающиеся на ветру лоскутки ткани.
Это описание души человека. Глазами окружающих, которые его обожают, любят, недолюбливают, не понимают... и которые теряют его навсегда.
Комната Джейкоба - это разбросанные письма, счета, неподвижный воздух, цветы в горшках и пустота от ощущения, что в нее уже никто не вернется, потому что война не интересуется порывами души и стремлениями рассудка, потому что война нарушает поток бытия.
Странно и горько сознавать, что женщина, написавшая "Комнату Джейкоба", покончила с собой. Да, мы все знаем, что такое биполярное расстройство и клиническая депрессия - и все же, когда читаешь ее, кажется, что она познала благодать растворяться без остатка в незаметной красоте вещей - в лучах закатного солнца, в граммофонной мелодии за стеной, в блеске дождевых капель на красной тачке, - не взыскуя иной награды: то самое счастье видеть во всем прекрасное и довольствоваться малым, о котором столько твердят поп-психологические и поп-религиозные книжки. Значит, и красота не спасает; значит, освобождение остается таким же недоступным, как недоступен для нас Джейкоб (и любой другой Другой), и все, что нам в итоге останется - это его старые ботинки.
Осторожно. Книги, которые заставили замолчать, могут стать причиной бессонницы.
...опускаясь в кресло, она вновь будет вбирать в себя самую душу мгновения.
В детстве, когда я гостила у бабушки, любила временами доставать из полки довольно тяжелую штуку и смотреть "фильмы". Как сейчас выяснилось, штука эта называется фильмоскоп, а "фильмы", как уже стало понятно - набор кадров с пленки. У бабули таких было много, а само таинство подобного "просмотра" отчего-то безумно меня завораживало, несмотря на то что настроить это чудо техники было задачей не из лёгких. Но каким-то чудом я справлялась. Сама.
Так вот, эта книга напоминает мне как раз подобную скрученную пленку с кадрами. И если бы я была редактором - вряд ли бы вовсе стала её печатать по стандарту. Не представляю её вот так как все. В идеале она должна выглядеть как кипа склеенных кое-как и вразнобой бумаг, бумажек, салфеток и даже листьев, где порой с трудом различимо нашкрябаны какие-то слова. И она обязательно должна быть бесформенной - текучей, плавной, невесомой. Но кто станет так печатать, верно? Потому возвращаемся к пленке. Если вдруг не знаете (а я не уверена, пишу по своим воспоминаниям и весьма скудному опыту любопытного ребенка) - "фильмы" с фильмоскопом смотреть можно только на подходящей для этого стене, в темноте и тщательно настроив эту штуку. С этой книгой Вирджинии Вулф, на мой взгляд, всё обстоит точно также. Настроив свет и изображение, словив момент, когда вокруг тишина и спокойствие - читатель сможет в кадрах вразнобой увидеть историю, сможет прочувствовать и прожить её. Если только он или она в принципе любитель повествования штрихами, ниточками...
Если только при помощи фантазии эти кадры начинают двигаться, состыковываются в историю.
Если только недосказанность, оборванные на половине фразы говорят больше, чем диалоги на несколько страниц.
Если только несколько ничего не значащих фраз, бездумно (всегда ли?) брошенных могут раскрыть характеры персонажей лучше, чем...
А ещё, я в детстве очень любила собирать пазлы. И чем больше там было составляющих - тем лучше, а если они ещё и мелкие - так вообще практически рай. Часами могла сидеть, пока картинка не становилась такой, какой мне хотелось её видеть.
Так вот, эта книга и в этом напомнила мне это наслаждение для зануд. Аккуратно составленная жизнью картинка из пазлов. Картинка из намеков, мыслей, образов, предметов - тот ещё пазл со множеством составляющих. Чарующие описания, того обыденного и прекрасного, что замечает лишь избранный, пробирающие до дрожи. Множество персонажей, о характере и значении в романе которых можно лишь смутно догадываться, внимательно слушая и ещё более внимательно наблюдая за тем, как их воспринимают другие. И, особенно, как их воспринимает Природа - ещё один, стоящий отдельного упоминания, персонаж романа. Но, конечно, в основном всё крутится вокруг Джейкоба Фландерса. И вокруг всего, что есть, было и будет. Течение времени тут по ощущениям подобно утекающей сквозь пальцы воде.
Века плескались у ног как волны, по которым хоть сейчас отправляйся в плавание.
И, наконец, я люблю узнавать что-то новое. И в детстве тоже это любила. Так вот, Вирджиния Вулф (как же мне чертовски нравится совместное звучание этих двух слов!), сейчас Вас многие знают как писательницу, покончившую жизнь самоубийством. Или женщину, страдавшую биполярным расстройством. Или как ту, кто изменил восприятие литературы. Признаться, со всем этим грузом читать было бы слишком тяжело и в какой-то мере чересчур ответственно. А также, пожалуй, несправедливо. Ведь это наше знакомство, лишь начало пути, верно? Потому в какой-то момент, незаметно для себя, Вы были для меня просто Вирджиний Вулф, которая только-только написала эту книгу, о которой ещё никто не слышал. И спасибо Вам. Пусть мне моментами казалось, что в пазле есть лишние, лишние, лишние детали, а фильмоскоп, казалось, настроен не так и не туда - всё равно знакомство считаю состоявшимся идеально. Именно с этой книги. Только так.
И теперь стоит вопрос: куда Вы свернули дальше, Вирджиния? На ту тропу, где мы пойдем вместе, где я смогу уловить все то неуловимое, что в этом романе словно мелкий дождик накрапывает? Или на ту дорожку, где сквозь толщи тумана и образов мой пазл разбежится, рассеется, словно дым от сигареты морозным утром?
...в душе у нее росла какая-то непонятная печаль, словно время и вечность просвечивали сквозь жилеты и юбки, и люди у нее на глазах обреченно двигались к концу.
До встречи, умеющая ловить мгновение и рисовать при добровольной помощи слов.
Я очень долго присматривалась к книгам Вирджинии Вулф, потому что к этому автору весьма неоднозначное отношение. Кто-то называл ее скучной, кто-то говорил, что книги ни о чем. Все решил его величество случай и рандом, и я ,в очередной раз благодаря играм на Лайвлибе, открыла интересного писателя.
Вулф талантлива и чудесна, самобытна и прекрасна.
"Комната Джейкоба" - это необычайной красоты полотно, созданное из мелких деталей, которые можно рассматривать бесконечно, и каждый раз удивляться тому, как окружающая нас действительность может быть настолько интересной, многогранной и совершенно не скучной.
Этот роман, на первый взгляд, действительно может показаться "ни о чем", что-то из серии "вот я был, и вот меня не стало". У Вулф получилось так, что тесто пирога оказалось гораздо вкуснее начинки. Жизнь Джейкоба оказалась вторым планом, а автор гораздо больше внимания уделила природе, второстепенным персонажам, окружающим предметам. И вот это же каким нужно обладать талантом, чтобы выписать обыденность настолько ярко, живо и интересно, что оторваться от чтения весьма сложно. Я словно впадала в транс и наслаждалась каждым словом, каждой вересковой пустошью, каждым малозначительным героем, имя которого больше нигде в книге и не встретится.
А после чтения смотришь на мир уже совсем другими глазами. Уже можешь обращать внимание на какие-то мелочи, мимо которых проходил раньше даже и не замечая, а теперь отмечая, что они весьма любопытны, или красивы, или необычны.
И мне очень понравилось сравнение "Комнаты Джейкоба" с картинами импрессионистов. На мой взгляд, очень удачное сравнение. Никакой конкретики, никаких резких линий, четких деталей, определенного сюжета, все очень мягко, нежно,с полутонами. Это игра цвета, игра деталей, это попытка схватить обычное мгновение и сделать его незабываемым.