Рецензии на книгу «Шум времени» Осип Мандельштам
Репетитор революции, или Упразднение горизонта
Это не мемуары, как я надеялся и рассчитывал. Это не традиционные воспоминания, хотя здесь уже ближе. Это сборник различных зарисовок о жизни, творчестве и впечатлениях - как своих, Мандельштама, так и чужих. Зарисовки структурированы по времени написания (с 1921 по 1932) и подобный каркас очевидно неудачный, потому что в результате статьи, которые бы легко было раскидать по темам (города, литературоведенье), оказываются поданы вперемешку и как будто дублируют друг друга. Образы, сравнения и меткие выражения кочуют из одного эссе в другое, иногда целые истории повторяются; стоит отметить, что Мандельштам вообще любит повторяться - одно удачное сравнение может использоваться в рамках одной статьи несколько раз.
В принципе, темы сборника можно разделить на три условные части. Это впечатления от конкретных мест - не сколько фактические, сколько художественные, состоящие как будто из кусочков яркой смальты, смешанных в пеструю, но осмысленную только для автора мозаику. Потом: анализ чужих стихов и творчества, когда Мандельштам ругает Цветаеву, называет Маяковского "поэтессой" и хвалит Хлебникова (впрочем, похвалы у автор такие... смахивают на оскорблементы); или доказывает, что "Двенадцать" Блока - это монументальная частушка, а Ахматова пишет чисто бабские стихи. Наконец: абстрактные рассуждения на какую-нибудь невнятную тему вроде "духа Европы", обильные, но сумбурные, смахивающие на стихи в прозе.
Несмотря на явную живость языка, густую образность и неподдельные эмоции, читать книгу временами затруднительно, потому как часто теряешь нить и мысль - Мандельштам, кажется, пишет ровно для себя, и читатель его опусов ровно один. Ловишь себя на том, что не помнишь не то, с чего началось, а о чем вообще автор рассказывает; он легко перепрыгивает с темы на тему по собственным ассоциациям и заканчивает, когда ему удобно - эссе почти всегда заканчиваются на полуслове, без какого-либо логического завершения, концовки скорее эмоциональные и исключительно авторские. Кажется, многое из этой книги не предназначалось для публикации, вроде автор даже не перечитывал свои заметки.
Мандельштам любит сыпать именами без разбору: вот густая тень барона Гинцбурга накрывает синагогу, вот маша рукавами пробежала шуба Константина Леонтьева, тут на эсеровских радениях проплыла лысина Гершуни, здесь промелькнули яфетические фантазии Марра, а вот Подвойский завершает свои нагорные проповеди. Известные, знаменитые, плотно забытые и просто знакомые - автор рассыпает исторических и не очень личностей щедрой рукой, иногда просто сбиваясь на перечисление.
Из Мандельштама получился бы отличный журнальный критик, которому все равно о чем писать: литература, музыка, богема, евреи, революционеры, селебрити... Пишет замысловато, с интеллигентскими понтами, бреющим полетом мысли и склонностью к неймдроппингу и продактплейсменту (захотелось нарзанчику и в Ессентуки).
Конечно, здесь много очень интересных моментов - дачная Финляндия, детские впечатления о похоронах Александра III, еврейские корни и родня - но каждый раз, когда думаешь, что вот началось, тут же заканчивается. Мандельштам пишет мазками, как пуантилист, он не хочет вдаваться в подробности, ему главное взрыв чувств и чувствования прям сейчас, вместо десяти маленьких костров он разжигает один, сгорающий одномоментно, зато ярко. Так что вчитываться в его кусочки воспоминаний надо внимательно, боясь упустить сочные, важные детали, восстанавливающие летучую атмосферу заката империи и рождения новой страны. У Мандельштама не время, не эпоха, а вот уж действительно - шум времени, звуковой фон.
Удивительная книга удивительного человека.
Читала именно это издание, т.к. не хотелось портить карандашными набросками и вписками классический собр.соч.
Мандельштам, при прочтении прозы, вызвал бурю эмоций.. казалось бы - такой человек-одуванчик на фотографии, казалось бы, такие стихи... и столько цинизма в прозе)
Всё же, творчество необходимо разбирать со всех сторон.
Пока остались нечитанные лишь письма.
Цветаева очень говнилась на Мандельштама за "Шум времени" - мол, мебель у него более живая, чем настоящие человеческие люди. А Мандельштам страшно ругал Заболоцкого, примерно за то же самое. Читая "Шум времени", странно вспоминать об этих нападках на Заболоцкого, потому что вещный мир этих очерков гораздо ближе к миру "Столбцов", чем к мандельштамовской собственно поэзии, где вся материя аполлонически сияет и сродни причастию. В "Шуме времени" вещи щерятся изнанкой, пугают или отталкивают своей чужиной - они не столько враждебны, сколько недружелюбны (есть разница) и в ответ на исторические тормошенья стараются поглубже пустить корни в прошлое, зажить мимо людей. Девятнадцатый век Мандельштама по-домашнему неуютный, как тяжёлая комната с бархатом и сундуками, и снующими за дверью малознакомыми родственниками, как когда в детстве отправляют ночевать в чужую квартиру; хотя, как и во всяком недообжитом доме, есть здесь и свои милые уголки. Другое дело Армения и Крым: там Мандельштам улавливает в воздухе веянье любимого Средиземноморья и воспаряет духом, мир распахивает для него все свои форточки и плещется в небе белыми полотенцами.
В сборнике есть ещё и критика и эссеистика, но что-то я её пока не осиливаю, поэтому дочитаю потом.